Неясыть

Отлетев от злосчастного постоялого двора, неясыть опустилась на первое попавшееся дерево. Хотя больше всего на свете ей сейчас хотелось сложить крылья и позволить себе упасть. Уж куда придется, лишь бы потом не вставать, не чувствовать, не жить. Видно, судьба ее такая, что не спасут от печалей ни добрые духи, ни птичьи перья. И только все тем же звоном колдовских медных колокольчиков отдается в ушах стук совиного сердца: «Вернись-вернись-вернись...» Глупое, куда возвращаться? В услуженье к синеглазой ворожее? Или снова к дядьке Горе, доживать свой век домашней диковинкой? Неясыть зло встопорщила перья. Никогда еще не разбирала ее такая бешеная ярость. Разозлилась она и на черноволосую обидчицу, и на глупого богатыря, не внявшего ее предупреждениям, а больше всего на саму себя. Да что ж она, готова друга в беде бросить? Ведь не по доброй воле смотрел он на плясунью с такой нежностью. Против такого колдовства, пожалуй, никто бы не устоял. Грех это, на завороженного обижаться, не своей волей он теперь живет. А Маре она непременно все ее черные косы повыдергает и на колдовские колокольчики намотает. Чтоб неповадно было! Неясыть решительно сорвалась с ветки и полетела обратно. Только бы успеть, пока не уехала колдунья со своим новым рабом.

Она успела. В окне самой дешевой комнаты на втором этаже постоялого двора все еще теплился огонек свечного огарка. В комнате по-прежнему сидели двое. Околдованный Калина не сводил глаз с усталой ведьмы. Приворот немалых сил требует, а она выбрала самое трудное, хоть и самое действенное заклятье. Неясыть зажмурилась и с размаху ударилась об оконное стекло. Разлетелись осколки, поранив крылья. Но птица, кажется, этого не заметила. С громким криком, на который только способна большая дикая птица, она налетела на ненавистную ведьму. Один из осколков полоснул по щеке зачарованного богатыря, заставив его слегка вздрогнуть. Только тут он начал понимать, что в комнате творится нечто непотребное. Первым его порывом было заслонить госпожу от... От чего? Или от кого? Откуда здесь взялась птица? Неясыть отлетела в сторону и приготовилась снова напасть на противницу, стараясь впиться ей когтями в лицо. Ведьма шустро юркнула за спину застывшего столбом богатыря, и сова неловко впилась когтями в плечо Калины. Прикосновение птичьих когтей вызвало не столько боль, сколько окончательное прояснение рассудка. Распалось колдовство, опомнился богатырь, в один миг вспомнил все, что с ним приключилось, и поспешил на помощь пернатой спасительнице. Та уже повалила обидчицу на пол и охаживала крыльями и лапами, не давая опомниться и сотворить хотя бы самое малое чародейство. Ведьма только и могла, что непотребно ругаться и заслоняться руками. Калина подхватил валявшийся на полу ведьмин поясной платок и бросился на помощь неясыти. Кое-как удалось ему уговорить пернатую воительницу успокоиться и дать ему возможность связать колдунье руки. А что еще может сделать простой воин с ведьмой? Связать да рот заткнуть, чтоб заклятье какое пакостное в спину не бросила. Сперва только поспрашивать бы, что же все-таки с братом сталось. Ведь обещала рассказать! Неясыть вроде бы успокоилась, привычно примостившись на широком плече богатыря, лишь иногда недобро поглядывала на поверженную супротивницу.

Калин одним рывком поднял ведьму и усадил на кровать. Памятуя давешнее колдовство, он старался не смотреть ей в глаза, мало ли что... Вопросы и так задавать можно, не глядя.

— Что с братом моим сталось?

— А я почем знаю? — огрызнулась ведьма, ощупывая языком разбитую в кровь губу.

Да, знатно постаралась пернатая Калинова подруга. Так расцарапала хорошенькое личико обидчицы, что никаким волшебством бесследно не залечишь. На всю жизнь отметины останутся.

— Не верится мне, что ты тут руку не приложила. — Неясыть на плече утвердительно ухнула. — Да вот и подруге моей так кажется. Ты уж давай, по второму разу-то мне зубы не заговаривай, с меня и первого хватило. Не хочешь говорить здесь, так я тут, пока постоялый двор искал, одну сараюшку убогую на отшибе приметил. Вот туда снесу да выспрошу другим способом...

— Неужто воин, тем более княжеской крови, посмеет обижать беззащитную девицу? — притворно удивилась ведьма. Такую, пожалуй, одними словами не напугаешь... А многого ль боятся ведьмы?

— Это ты, что ль, беззащитная? — усмехнулся Калина. — Ладно, как хочешь. Я предупреждал...

С этими словами богатырь взвалил ведьму на другое плечо и вышел в коридор, намереваясь спуститься по черной лестнице к заднему ходу. В трактире было непривычно тихо. Вроде и не ночь еще, самое время для гостей и музыкантов, да из-за дверей жилых комнат хоть какие-то звуки должны бы доноситься. Калина еще раз прислушался, но ничего, кроме звука собственных шагов и недовольного сопения ведьмы, не услышал.

— Твоя работа? — встряхнул ведьму богатырь. Сова на другом плече утвердительно ухнула. Да и чего тут спрашивать, все и так ясно. Надо бы пойти да посмотреть, вдруг там еще можно чем-то помочь.

Внизу, в обеденном зале постоялого двора, было не то чтобы совсем пусто. Вся комната была едва ли не по самый потолок завалена камнями самых причудливых форм. Большие и малые, надтреснутые, поросшие мхом, гладкие и шершавые валуны громоздились на всех лавках, на каждом столе, у очага, закрывали путь на лестницу и входные двери. Калина так и застыл на месте, точно сам превратился в камень. А не постигла ли та же судьба и его брата сотоварищи? И что ж делать теперь? Как отыскать среди каменистых холмов бывшую княжескую дружину? Да и этих бедолаг вызволять надо, не бросать же... Ведьма на его плече дернулась, точно желая извернуться и посмотреть на дело своих рук. Сова угрожающе встопорщила перья и недовольно ухнула. Калина привычно погладил пернатую спутницу, раздумывая, что же делать. Помнится, дядька Гора как-то рассказывал, будто любые чары рушатся со смертью колдуна. Но не убивать же, в самом деле, эту ведьму. Все же молодая красивая девка, да и не настолько сильна, раз они вдвоем с неясытью умудрились скрутить пакостницу. Чего же действительно боятся ведьмы?.. Разве что огня.

Калина кое-как протиснулся со своей ношей мимо двух валунов во двор, сгрузил ведьму прямо на землю и огляделся в поисках дров для костра. Годились для этого и деревянные повозки, на которых приехали гости, и кое-что из привезенных купцами товаров, да вот хоть бы и тесовый забор самого постоялого двора поджечь можно. Но как-то нехорошо чужое добро портить. Ну, вроде бы вот та небольшая телега с соломой в дальнем углу двора вполне сгодится.

— Что ты делаешь? — в голосе ведьмы ясно слышался страх.

— Место для костра готовлю, — ответил Калина, не отвлекаясь от своего занятия. — По-хорошему ты не хочешь, так что, мне тебя всю жизнь теперь на плече таскать да уговаривать? Нет уж, спалю, и дело с концом. Добрые люди мне за то спасибо скажут, когда от каменного сна пробудятся.

С этими словами богатырь усадил связанную ведьму в центр сооруженного им из повозки деревянного помоста, обложенного сухой соломой, и уже было приготовился высечь искры из походного огнива. Но тут ведьме стало по-настоящему страшно. Может быть, впервые за очень долгий колдовской век.

— Нет, нет, не надо! Остановись, прошу тебя! — взмолилась пленница. — Я все сделаю, как скажешь, сниму чары. Получишь своего брата, и ступайте на все четыре стороны!

Калина сделал вид, что задумался, отложил огниво.

— Ну что, совушка, — обратился он к пернатой подруге. — Поверим девке? Ну не злись, все же хорошо кончилось. Мы с тобой живы, остальных она сама расколдует. Что, думаешь, обманет?

Неясыть неодобрительно покосилась на съежившуюся на куче сухой соломы ведьму, точно прикидывая, не выйдет ли им боком мягкосердечие хозяина. Да никак ему ничего не объяснишь, пока остаешься в птичьих перьях. Пусть делает, как задумал, а там видно будет. В случае чего, второй раз неясыть не позволит так легко лишить себя законной добычи. А ведьма тем временем, глотая слова, продолжала уверять богатыря, что никакого обмана не замышляет.

— Ну хочешь, я прямо сейчас весь этот несчастный постоялый двор расколдую? Руки только развяжи. Ноги можешь оставить связанными, уж не сбегу. Только огниво спрячь... Да чем же ты лучше меня получаешься, если готов вот так запросто живого человека сжечь...

По правде сказать, Калина и сам о том думал, и никакой радости при мысли о костре не испытывал. Хорошо хоть и в самом деле поджигать не пришлось. Ведьма размяла затекшие руки и сделала красивое легкое движение, будто встряхивая невидимый плащ. В один момент двор наполнился привычными живыми звуками. Калина видел, как разогнулись валуны у входной двери, превращаясь в людей, как камешек под одной из телег обернулся пестрой курицей, которая немедленно продолжила свой путь через двор. Значит, здесь теперь все будет в порядке. И надо бы поскорее отправиться на поиски брата, пока здешний люд не разобрался, в чем дело, да не задержал Калину с его ведьмой. Богатырь распутал ноги своей пленнице — нечего ее все время на плече таскать, пусть своим ходом дорогу показывает — и для надежности обвязал прочной веревкой за талию.

В начавшейся суматохе им удалось незамеченными выйти за ворота. Шли молча, думая каждый о своем. Неясыть бдительно следила за колдуньей, чтоб чего лишнего не натворила. Калина размышлял, что же делать потом, когда он отыщет Яся с дружиной. Не войной же идти на собственного непутевого братца, в самом деле. Ну да ладно... Сейчас главное — пропавших отыскать да человеческий облик им вернуть. В молчании встретили путники полдень, а затем и вечер. Так же молча устроились на короткий отдых, во время которого Калине удалось вздремнуть, а неясыть переместилась поближе к ведьме. Та вздрагивала каждый раз, как ей случалось встречаться взглядом с янтарными птичьими глазами. До нужного места добрались только к вечеру следующего дня. Все так же, не проронив ни слова, ведьма встряхнула руками, и замшелые валуны стали принимать человеческие очертания. Забыв обо всем на свете, Калина бросился отыскивать брата среди просыпающихся и еще ничего не понимающих воинов. Нашел! Ясь сидел едва ли не в самой середине заколдованной каменной долины и протирал глаза, силясь определить грань между явью и накрывшей их туманным плащом колдовской напастью.

— Калина, брат! — наконец узнал он богатыря, поднимаясь с колен во весь свой немалый рост. — Ты как здесь? И что вообще стряслось? Последнее, что помню, —крутилась тут какая-то смазливая чернявая ведьма...

— Все знаю, все расскажу. — Калина поспешил обнять вновь обретенного брата. — Пойдем со мной, вон там, видишь, на краю долины, та самая ведьма дожидается.

Но не успели братья дойти до указанного места, как донеслись до них яростные птичьи крики и шум борьбы. Только и увидели подбежавшие богатыри, что встрепанную неясыть да разлетающиеся перья, совиные пополам с вороньими, да сверху раздалось удаляющееся хриплое карканье. Неясыть пристроилась на хозяйском плече и виновато ткнулась в Калинову ладонь.

— Ничего, подружка, — ободряюще погладил ее богатырь. — Стеречь ведьму — дело неблагодарное, твоей вины тут нет.

Хорошо, сама цела осталась.

— Я смотрю, ты тут без присмотра уже и невестой обзавестись сподобился, — не удержался Ясь.

— Зря смеешься. Она, может, на невесту и не тянет, но уже дважды жизнь мне спасала. Пойдем к твоим, сразу всем все и расскажу...

Пока братья встрече радовались, новостями делились да решали, как им теперь поступить, в стольном граде в палатах княжеских свадебный пир готовился. Подумал Юрай, со старцем своим приближенным посоветовался и решил осчастливить народ княгиней. Дескать, не к лицу серьезному мужу по сю пору бобылем жить. Когда-никогда, а надо и семью заводить, чтоб было кому потом княжество вместе с новыми землями передать. И невеста Юраю сыскалась на диво быстро. Стройная, величавая, черноволосая да синеглазая. Какого она роду-племени, о том подданным не докладывались. Злые языки поговаривали, будто она ведьма приблудная, околдовала князя да обманом женить на себе хочет. Кто-то уверял, что будущая княгиня — пропавшая дочь какого-то заморского короля, а князь ее нашел, и теперь тот король без всякой войны за дочерью полцарства приданого готов отдать. Находились и такие, что признавали в неведомой красотке дочь приближенного княжеского старца. Да что толку гадать. Князю виднее, кого он в жены берет, а прочим и знать незачем. Девка-то и впрямь собой хороша, да и не глупа вроде.

Однако ж приключилась с молодой невестой неведомая хворь. Второй день из покоев своих не выходит и никого, кроме будущего мужа да его советника, к себе не пускает. Служанок и тех гоняет от своих дверей. И это за день до свадьбы!

— Мара, лада моя, — утешал Юрай будущую супругу. — Чего ж ты так убиваешься! Ну, подумаешь, пара царапин. Все пройдет...

— Пара царапин! — Мара уже не кричала, шипела сквозь зубы. Видать, не первый раз втолковывала непонятливому жениху серьезность своих бед. — Чтоб им облезть обоим, Калине твоему с его курицей! И тебе вместе с ними! Два шрама, почитай, через все чело — это у тебя пара царапин?

Мара резко отвернулась от зеркала, чтобы не видеть лишний раз собственное обезображенное лицо. Видать, и в самом деле крепко ее приласкала неясыть острыми когтями. Края ссадин уже почти стянулись, превратив глубокие порезы в два тонких, но весьма заметных розовых шрама, наискось перечеркивавших лицо ведьмы.

— Да как же я на собственной свадьбе теперь покажусь!

— Ну, морок наведи, ты ж умеешь... — Кажется, Юрая ничуть не волновали все эти девичьи глупости. Действительно, с лица не воду пить. Станом девка по-прежнему хороша, руки нежны, наследников ему родить способна. Чего еще и надо-то?..

— Не поможет... — слегка успокоившаяся Мара присела рядом с женихом, явно напрашиваясь на ласку и утешение. — Неясыть эта столько силы в свои когти вложила. Да не птичьей и не человеческой... Колдовской. И откуда только взялась... Эти шрамы теперь никаким мороком не скроешь. Только и остается, что до самого конца свадебного пира сидеть, закрывшись невестиным покровом. Чтоб народ не дивить. А потом придумаю что-нибудь... Ну, чего ты-то молчишь!

— Эх, бабы... Все бы вам о красе да нарядах болтать. Я думаю, что ж будет, когда братья мои до столицы доберутся. А ведь они придут обязательно... Отец твой мне что обещал? Что никто ничего не узнает! Что все будет чисто и надежно! А тут оказывается, не только Калина жив, но еще и ты сама же, своими руками, Яся вернула!

— Не ори! — в миг подобралась Мара. — Кабы не ты с твоими сомнениями да дрожащей от страха рукой, был бы Калина мертв, и костей бы уже не сыскали. Нечего все на меня валить, коли сам не способен дело сделать. Ладно, не причитай, чай не девица красная. С батюшкой посоветоваться надо, глядишь, и поможем твоему горю. А с Калиной я сама разберусь, пусть только явится...

Мара поморщилась, едва касаясь свежего шрама, точно в нем все еще отдавались болью яростные птичьи когти, и недобро сверкнула глазами.

А Калина да Ясь с дружиною уже и в самом деле чуть ли не у столичных ворот лагерем стали. И, как и их непутевый братец Юрай, принялись решать, что же делать дальше. Отправленные в город под видом торговцев дозорные доложили, что вся столица так и гудит от двух новостей. Во-первых, князь завтра женится. Да не на ком-нибудь, а, судя по рассказам, аккурат на той самой ведьме, что едва не погубила Яся с Калиной. А во-вторых, в городе усилена стража, патрули ежечасно расхаживают. И людям всем сказано, будто бы собрались в город наведаться вражеские вредители, а для убедительности примут они личины пропавших княжичей. Так что, как только те в городе появятся, их непременно попытаются изловить если не охрана, то горожане. Не сражаться же, в самом деле, с ними. Как-никак свои люди. И порешили братья в терем княжеский пробраться тайными ходами, которые они разведали, еще когда сорванцами совали любопытные носы во всякие неподходящие для княжичей дыры. Тем же путем и дружину провести можно, ежели налегке. Пусть попросят вежливо охрану в тереме потесниться да заодно посторожат, чтоб их разговору с Юраем не помешали. На том и порешили да вздремнуть отправились. Встать надо до свету, за день много пройдено, вот и накатила на всех неодолимая дремота.

Только Ясь с Калиной переглянулись да за мечи схватились. Кто однажды околдован был, тот за версту чужие чары чуять научен. А на Калину это колдовство и вовсе перестало действовать, пока сидит на его плече неясыть и когтями своими так впивается, что всякий сон отбивает.

— Угу! — предупреждающе ухнула неясыть, вглядываясь зоркими глазами куда-то в темноту над головами людей. Ясь бросил меч, подобрал чей-то лук и наугад пустил стрелу в сплетения древесных ветвей, откуда доносился подозрительный шорох. Ответом ему было хриплое воронье карканье и еле заметный в бледном свете недавно народившегося месяца птичий силуэт. Если не почудилось... Сова почти по-человечески, как показалось братьям, вздохнула и переступила с лапы на лапу.

— Умница моя, — с нежностью прошептал ей Калина, поглаживая перья на крыльях. Неясыть блаженно жмурилась.

— Эх, с такой крылатой невестой да как же самому не стать ясным соколом! Вот парочка была бы! — снова не удержался Ясь от дружеской насмешки.

Калина, привыкший за несколько дней пути к братовым подначкам, даже поленился подзатыльник шутнику отвесить. Только и подумал про себя, что было бы неплохо послать к лешему всю эту кутерьму с Юраем и его некстати затеянной войной, предательствами и ведьминским колдовством, отрастить себе крылья и взмыть свободно в поднебесные выси... Эх, счастливы птахи небесные, пока в людские дела не замараются... Но пришлось Калине от мечтаний отвлечься да заняться делами земными. Разбудить от колдовской дремы товарищей, разделиться на две группы и отправиться теми самыми тайными ходами в терем с двух сторон. Чтоб не было у Юрая соблазна в неприметную дверцу юркнуть да одним из тех самых ходов удрать.

И сделано, как решено. Вот уже дружинники Ясевы стоят в карауле у всех дверей в тереме, аккуратно (ну, может, кому там глаз подбили аль зубы попортили, так опосля за то и хмельного меду ковшик страдальцу поставить можно) потеснив прежнюю стражу. А сами братья с Юраем в его опочивальне беседуют. И есть за что обиду на брата таить, и никто не осудит, отплати они сородичу равноценным злом за причиненные беды. А не поднимается рука. Какой бы ни был, а все своя кровь, с одного корня три веточки, и кто виноват, что одна ветвь паршивой уродилась.

Пока высказывали братья все, что на душе накипело, пока вслух решали, что же делать с непутевым, Юрай очнулся от страха, который в первый миг заставил его по-детски забиться в угол на ложе и едва ли не с головой спрятаться под одеяло. И вспомнил он, что когда-то дал ему будущий советник черное вороново перо да наказал воспользоваться только тогда, когда уже другого выхода не будет. Был бы здесь сам колдун, может, и придумал бы что другое. Но вот повезло братьям застать Юрая одного, полусонного. С первого дня хранил молодой князь перо при себе, на ночь клал под подушку. Видно, пришла пора и его в ход пустить. Нашарив под подушкой свое сокровище, Юрай бросил его прямо под ноги братьям. Потемнел вдруг ясный рассвет, захлопали от невесть откуда взявшегося сквозняка ставни и двери, могильным холодом повеяло в княжеской опочивальне. Вздрогнула неясыть на хозяйском плече. Ощетинились мечами Калина и Ясь, хоть и не то это оружие супротив колдовства, а все же не пристало воину оружие бросать. Один Юрай как сидел в углу на своем ложе, словно мышь, так там же и застыл, точно прирос. Холод сменился черным туманом, из которого сперва сложились очертания огромного ворона, а затем человеческой фигуры. Еще миг, и из тумана вышла едва прикрытая плащом черноволосая ведьма.

— Мара! — изумленно выдохнули все трое.

— Ежели где какая пакость творится, так знай, что девке этой поиграть захотелось... — проворчал себе под нос Ясь.

— Мара? — произнесла девушка каким-то не своим голосом, и в глазах ее, уже не синих — черных, вспыхнули искорки интереса. — Так зовут это тело? Мне нравится, зовите меня так.

То, что совсем недавно было Юраевой невестой, с любопытством и непосредственностью ребенка оглядело всех, задержалось на неясыти и, словно о чем-то вспомнив, повернулось к Юраю.

— Ты звал меня? Зачем?

— Я... я... не... — забормотал из своего угла перепуганный князь. Потом вдруг опомнился и визгливо-хрипло выкрикнул свою просьбу: — Убей! Убей их!

— Ты знаешь мою цену за услугу, смертный? — спросила ведьма. Она смотрела на князя так, словно и не видела перед собой человека. Удивленно, брезгливо, но с любопытством склонив голову на бок, точно птица.

— Мне все равно! Убей их! Пусть все станет, как раньше! Пусть они исчезнут и перестанут мне мешать! — Юрай уже, видимо, и сам не понимал, что делает. Страх перед вызванным чудовищем слился со страхом перед братьями, колдуном и осознанием собственной вины.

— Слово сказано! — кивнула, соглашаясь, ведьма.

— Нет!!! — За спинами братьев, едва не задыхаясь от быстрого бега, стоял тот самый старец, что служил Юраю советником. — Остановись, не делай этого. Любую цену назови, но только возьми другое тело. Оставь мне дочь!

— Ты глуп, старик,— без всякого выражения произнесла ведьма. — Слово сказано, и не тебе его изменить. Но, пожалуй, я возьму тебя с собой... В качестве платы за этих двоих...

Ведьма вытянула руки в сторону княжичей, и с кончиков ее пальцев заструился черный не то дым, не то туман. Его струи змеями ползли к жертвам, стремились опутать с ног до головы, выпить до донышка сладкую, пьянящую жизнь. И тут не усидела неясыть на плече своего богатыря. Сорвалась, расправила огромные пестрые крылья, закрывая собой любимого хозяина. Нет, не хозяина, просто любимого... Единственного, родного, который обязательно должен жить! А ей опротивели уже птичьи перья, вот пусть и забирает чудище неведомое ее жизнь, пусть что хочет с ней делает. Но не даст она в обиду ни Калину, ни его брата. И дрогнули туманные змеи, съежились, точно от боли, едва коснувшись совиных перьев, развернулись и стали опутывать собственную хозяйку. Не со зла, но прижимаясь к ней, как к матери, ища защиты. Да видно, так уж было устроено черное колдовство: кого коснутся туманные струи, тому уж и не жить. Вот и тело ведьмы Мары не вынесло такого прикосновения. Исказилось болью и без того обезображенное шрамом лицо, почернело, иссохло и рассыпалось прахом тело. Бросился на помощь к дочери старый колдун, да только горстку пепла и успел ухватить прежде, чем его накрыло последними ошметками черной мглы. Только и услышали братья горестный вой бывшего советника. И в вое том слышалось проклятье на голову Юрая. Рассеялось колдовство, схлынуло с воинов оцепенение. И такой шум поднялся по терему, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Ясь уже высунулся за дверь, отдавая какие-то распоряжения дружине и слугам. Ктото куда-то бежал, что-то спрашивал, требовал, кого-то успокаивал... И только Калина молча сидел на коленях, нежно и бережно гладя распростертые по полу крылья своей неясыти. Верная пернатая подруга упала к его ногам, защищая своего хозяина. И, судя по всему, уж больше не встанет.

— Пойдем, брат. — Калина вздрогнул от прикосновения Яся, точно не ожидал его видеть рядом с собой. — Не пристало князю по птице убиваться.

— Она нам жизнь спасла, — отчетливо выговаривая каждое слово, произнес Калина. — Я не оставлю ее здесь.

— На том птице божьей наша благодарность и вечная добрая память. Бери с собой, схороним, как подобает.

Калина поднялся и отвернулся от места побоища, не в силах видеть безжизненное тело верной неясыти. Сейчас она почему-то казалась не такой уж большой и совершенно не хищной. Даже огромные когти — украшение птичьих лап — вовсе не выглядели страшным оружием. Ясю уж было удалось развернуть брата к выходу, как вдруг за их спиной послышалось знакомое, родное «угу!». Кинулись братья к неясыти... Да на прежнем месте уже не было никакой птицы. Лежала там девица юная да пригожая, что глаз не отвести. Рыжие волосы разметались по узорчатому ковру, оплетая длинными прядями раскинутые руки, а на братьев радостно и насмешливо смотрели теплые глаза цвета гречишного меда.

— Вот и поди кому скажи, будто врут сказки... — непонятно кому попенял Калина, спеша поднять девицу с пола.

— Ну дела... — протянул Ясь. — Выходит, тебе и вправду крылатая невеста досталась!

Калина смутился на миг, не зная, что бы такого ответить, чтобы и перед девкой не опозориться, и брата уесть. Но тут оба вспомнили о том, что в комнате, кроме них и Ясны-неясыти, должен был оставаться и Юрай. Ясь бросился к смятой постели и только теперь заметил, что под грудой одеял уже нет человеческого тела. Вместо него на ложе сидел иссиня-черный растерянный ворон, готовый насмерть заклевать любого, кто тронет хоть перышко на его голове. Сработало-таки проклятье старого колдуна. Боком вышли Юраю и предательство его, и трусость. Справедливы боги, значит, так тому и быть. Одна только Ясна смотрела на птицу сочувственно. Жестом попросила Калину поставить ее на ноги и помочь дойти до ложа. Осторожно протянула руку к ворону. Птица попыталась клюнуть непрошенную гостью, но та не испугалась, не отстранилась и все же погладила черные крылья. На вторую попытку ворон не отважился, встретившись с жестким взглядом Калины, не сулящим ничего хорошего обидчику нежданно обретенной невесты. Будь он хоть птица, хоть дикий зверь, хоть человек.

* * *

Ясна стояла на балконе княжеского терема, одной рукой оглаживая большой и уже нескрываемый даже самыми просторными сарафанами живот, а другой облокотившись на перила и подперев щеку. Вот уже больше года прошло с тех пор, как вернула она ветру оперенье, а иной раз так и хочется расправить руки-крылья и полететь куда глаза глядят. Нет, не куда глаза глядят, а туда, где сейчас объезжает земли ее муж. Сесть ему на плечо и нипочем одного не оставлять... Да уж теперь никак. Может, и была когда на свете птица-неясыть, да стала княгиня Ясна, любимая мужем, почитаемая народом и уважаемая воинством. Будущая мать наследников. Дар речи к ней так и не вернулся, но люди быстро привыкли и наловчились понимать, когда по жестам, когда по письму, которому Ясна заставила обучиться мало не всю неграмотную челядь и княжеских дружинников. Зато осталось ей от волшебной птицы чутье на всякое колдовство, и пока она рядом, может не бояться князь ни дурного глаза, ни злых чар. И не важно, что они сейчас далеко друг от друга. Пока помнит Калина, что ждет его дома бывшая неясыть Ясна, никаким колдовством его не возьмешь.

Со двора донеслось хриплое воронье карканье и отборные ругательства, слышать которые никак не подобает не то что княгине, а и любой порядочной бабе. Ясна улыбнулась. С тех пор, как ворона Юрая братья приставили следить за княжеской казной, мало кому удалось унести оттуда хоть бы и медный грош сверх положенного. А сейчас, небось, опять писцы чего напортачили, вот ворон-казначей и взъелся на бедолаг. Али просто не ко времени со своими бумагами пришли... Все-таки прав был Калина, не решившись прогнать заколдованного братца куда подальше со двора. Хоть и в птичьем обличье, а все же родня. Пристроили к делу соответственно хитрому уму и ни разу еще о том не пожалели. Правда, нравом Юрай стал куда как хуже, сварлив да неприветлив. Вот разве что с Ясной всегда вел себя почтительно, позволяя гладить себя и кормить с руки. Видать, сказывалась частичка птичьей души, оставшаяся в ней.

От размышлений Ясну отвлекло облачко пыли, стремительно приближавшееся к воротам. Она медленно и осторожно сошла вниз, когда на двор уже въезжал Калина сотоварищи. Князь спешился и обнял жену. Ясна улыбнулась, поцеловала мужа и прильнула щекой к его плечу. Здравствуй, родной...

Вот и сказочки конец, кто читал - тот молодец ;)