Тропа до звёзд. Часть 1. Глава 10

12+
Автор:
Ёж-оборотень
Тропа до звёзд. Часть 1. Глава 10
Аннотация:
Никто так и не смог сказать, зачем капитан Ежи Шеметский отказался покинуть судно. Может, решил возобновить славную, но печальную традицию времён морских баталий и флотской романтики. Может, бежал от постылой супруги, карточных долгов или ошибок молодости. Может, искренне прикипел сердцем к своей «Медее». Версий имелось много, версии звучали разные.
Текст:

Любая сложная система уязвима. Порой эта уязвимость заключается в тех допущениях, которые легли в основу системы. Порой — в непрочных взаимосвязях между крепкими, основательными, продуманными базовыми элементами. Нередко во всём оказывается виноват пресловутый «человеческий фактор». Чаще всего — всё сразу.

Космический корабль тоже является сложной системой. Корпус, энергетические установки, двигатели и движители, жизнеобеспечение, связь… Но важнее всего — контроль. Именно здесь обретается ахиллесова пята.

Отрубите курице голову, и можно будет понаблюдать дивное зрелище: безголовая птичья тушка носится по двору, размахивая крыльями и врезаясь в предметы фермерского быта. Отрубите голову человеку — и всё закончится гораздо быстрее, ведь человек сложнее курицы. Впрочем, крыльев у него тоже нет. Как и у космического корабля.

Правда, эффект от усекновения главы на межзвёздном судне напоминает, скорее, поведение именно курицы, а не человека. Отдельные службы отчаянно пытаются сохранить функционирование массивного корпуса, слепленного на орбитальных верфях из сложной композиции металлов, органики, керамики и прочих плодов изысканий материаловедов. Что-то подёргивается, что-то пульсирует, откуда-то бьют тугие пучки жизненной силы корабля — энергии, расходуемой не так, не туда и не за тем.

А само судно уже мертво.

Хотя возможно, что голова не отрублена вчистую. Может оказаться, что хитрый экспериментатор просто перекрыл прохождение нервных импульсов от мозга головного к мозгу спинному. От думателя к деятелю. От адресата к получателю. И сидит неподалёку, наблюдает за тем, как тело, лишённое представления о том, что голова и шея всё ещё состыкованы, носится по двору, машет крыльями… В общем, всё как по-настоящему. Только на самом деле нет.

Именно по этой схеме действовали террористы, решившие напомнить человечеству, что такое бесконечная, одинокая пустота космоса.

Как удалось выяснить подконтрольным Четвёртому комитету следовательским группам, на кораблях, подвергшихся атакам, заранее оказались размещены с виду совершенно стандартные узловые блоки. Причём ИИ воспринял их, как родные: и серийные номера, и коды производителей, и даже ключи шифрования выглядели самыми что ни на есть подлинными. Отличие имелось только в одном — в момент выхода на орбиту планеты назначения судовая сеть падала, как эпилептик во время приступа, а сам искин оказывался погружён в цифровую кататонию, плотно и необоримо.

Кроме того, выпущенный на волю вирус-самоубийца принудительно останавливал все силовые машины корабля — кроме минимальной мощности аварийных. Останавливал, впрочем, мягко. Судя по всему, пошедшие в разнос реакторы были террористам действительно ни к чему.

Мягкость не означала слабости. О работе вируса имелись только косвенные данные — можно даже сказать, следовые. Он полностью самоликвидировался из сети, выполнив свою задачу. Чувствовался почерк серьёзных корпоративных специалистов, собаку съевших на промышленном шпионаже и диверсиях. Или же следовало допустить наличие в команде злоумышленников неведомого гения-самоучки.

Но самый разрушительный эффект произвели подавители.

Среди лоцманов, обслуживавших пострадавшие суда, ни нашлось ни одного, способного повторить фокус Саймона. В какой-то момент каждый из них утратил связь с пространством. В какой-то момент каждый из них с ужасом осознал, что не может шагнуть хотя бы на пару метров. В какой-то момент каждый из них почувствовал себя беспомощным — и впал в панику. И перепугал всех вокруг.

Впрочем, массовой истерики среди пассажиров удалось избежать. На трёх кораблях оказались достаточно компетентные капитаны, опытные экипажи и умелые стюарды. Особо впечатлительных приходилось пользовать успокоительным из палубных аптечек. Кто-то не выдерживал, вскакивал с места и умудрялся получить синяк или ушиб. Случилась пара предельно коротких потасовок — вмешались наконец пригодившиеся космопехи. И, в общем, на этом практически все неприятности заканчивались.

Но четвёртый грузовик, перевозивший только редкоземы и продовольствие, подпортил благостную статистику.

Как и в случае с транспортом Саймона, террористы не стали доводить дело до крайности. Корабли просто беспомощно зависли на орбитах, маневровые двигатели, слушаясь указов вируса, подтолкнули их в сторону гравитационных колодцев планет — не все лоцманы любили притираться к атмосфере, — пассажиры и экипажи заработали седых волос на целую скирду, если суммарно. А через некоторое время системы ожили, капитаны отдали лихорадочные команды, корабли выровнялись и все смогли облегчённо выдохнуть.

Все, кроме тех, кто работал на четвёртом судне.

В самом начале атаки, когда отрубились генераторы, и лоцман, висящая в силовом коконе загона, схватилась за голову, невидяще и с ужасом уставившись во внезапно нахлынувшую бездну, капитан грузового корабля «Медея» получил на личный смарт голосовое сообщение. Впрочем, как выяснилось, миллисекундой позже оно же упало всему остальному экипажу. Видимо, чтобы ни у кого не оставалось сомнений.

«Мы не палачи, — мягко убеждал бесполый, но выразительный голос. — Мы не хотим лишних смертей. Но мы хотим, чтобы нас восприняли всерьёз. На то, чтобы покинуть судно, у вас есть двадцать минут. Это не шутка и не розыгрыш. Повторяю, мы не палачи…» Дальше запись зацикливалась. Некоторые прослушивали по три, некоторые по пять раз. Некоторые не дослушали и одного.

Давки возле спаскапсул не возникло. Всё-таки экипаж сложился опытный, слетанный, учебные тревоги отрабатывались регулярно — за этим тщательно следили. Так что эвакуацию можно было бы назвать даже образцовой. Если бы не оставшиеся.

Никто так и не смог сказать, зачем капитан Ежи Шеметский отказался покинуть судно. Может, решил возобновить славную, но печальную традицию времён морских баталий и флотской романтики. Может, бежал от постылой супруги, карточных долгов или ошибок молодости. Может, искренне прикипел сердцем к своей «Медее». Версий имелось много, версии звучали разные.

Но вот зачем осталась лоцман Феруза Аль-Азиф— это выходило понятно и просто. До последнего момента она надеялась, что пространство, наконец, отзовётся, что судно получится перетянуть на стабильную орбиту, что ценный груз не канет в атмосферу кипящим комком, рассыпающимся на мелкие метеоры. А когда убедилась, что молчание Вселенной и не думает прерываться, вступила в жаркую полемику с капитаном, уговаривая того всё же покинуть корабль; сохранить собственную жизнь и немалый опыт для благодарного человечества. Увы, капитан оказался упрямее. И неплохо владел самбо.

Узнав про Ферузу, Саймон промолчал. Пока Оосава излагал дежурные, но, похоже, искренние соболезнования, сам лоцман пытался вызвать в памяти какие-то воспоминания, связанные с племянницей. Что-то, что можно было согреть у сердца и отпустить — в самую дальнюю из доступных человеку дорог. Но на ум приходила только глупая дразнилка, исполняемая вредным девичьим голоском: «Саймон дурак, курит табак…» От этого становилось горько на душе и кисло во рту.

Три выживших лоцмана в данный момент тоже испытывали серьёзный душевный кризис. Один вообще оказался в состоянии помрачённого рассудка, и его пришлось госпитализировать, накачав нормотимиками и анксиолитиками. Ещё один энергично переживал произошедшее, вращая глазами, размахивая руками и охотно, в деталях излагая внимательному следователю подробности собственных ощущений и впечатлений. Третий в основном молчал, обтирал лицо одноразовыми салфетками и периодически косился на потолок. Врачи кружили неподалёку, готовые напрыгнуть, спеленать и бескомпромиссно позаботиться.

Кружили и журналисты. История Саймона как-то сразу оказалась задвинутой на периферию новостного поля. Хотя нет, её упоминали — в том контексте, что вот же, мол, совсем недавний прецедент, а власти ни сном, ни духом. Впрочем, как известно, помимо кухарок, таксистов и парикмахеров, именно представители «второй древнейшей» во все времена являлись общенародно известными экспертами по всем возможным вопросам. Они и не стеснялись во мнениях.

Во-первых, обвиняли лоцманов. Во-вторых, ООН — конкретно Четвёртый комитет. В третьих, владельцев транспортных компаний. Мелкой россыпью шли упрёки в адрес капитанов, экипажей, самих пассажиров — не очень понятно, каким образом, но эта мысль периодически озвучивалась. Только террористов почему-то огибали по кривой.

Публика внимала. Публика переживала. Публика негодовала. Почва оказалось благодатной, жирной и питательной. Брошенные в неё зубы дракона уже понемногу давали всходы. То тут, то там на открытых сетевых площадках вспыхивали жаркие диспуты. И основной их мотив потихоньку выкристаллизовывался: «Зачем нам лоцманы, если они не способны никого спасти?»

За пару последних дней Саймон от души проникся тяжестью работы замглавы Четвёртого комитета. Анжело, казалось, не спал совсем. Когда бы молодой Фишер ни оказывался в его кабинете, там всегда было накурено и душно от кипучей деятельности. Постоянно валились уведомления с комм-узла — и это уже отфильтрованные взводом секретарей и ассистентов, — появлялись и исчезали руководители отделов, сновали дроны с закриптованными инфоносителями. Толком поговорить не хватало ни минуты.

Жил молодой лоцман в гостинице. Сразу после получения известий о терактах Оосава уговорил его перебраться в недурной люкс — с видом на озеро и едва различимый на горизонте Монблан. «Прошу меня заранее простить, — сказал он, нервно дёрнув веком, — но на пару дней я упаду в лёгкий нокдаун». Прогноз оказался верным.

Вот только эта пара дней прошла для Саймона под знаком суровой, мощной, всепоглощающей тоски.

Нет, ему хватало чем заняться. Большую часть времени юный Фишер думал. Об отце, о Семье, о себе. О Ферузе. О том, что говорил ему Анжело, и о том, что говорил ему дядя Анджей — забавно, в сочетании этих имён звучало что-то библейское.

И, конечно же, о Магде.

Рыжая и самоуверенная мордашка упорно не шла из головы вон. Саймон сходил в бассейн, прогулялся по окрестностям, покормил лебедей в парке Совабелен и произвёл набег на винные погреба Les Nations. Помогало не очень.

Именно тогда озвученное Оосавой предложение стало выглядеть не просто привлекательным, а единственно уместным.

На этот раз в офис замглавы Четвёртого комитета его пустили практически беспрепятственно. Видимо, в первые заходы его держали под искусно замаскированными сканерами и детекторами, чтобы снять модель для сверки, а потом просто убеждались в отсутствии критических отличий от оригинала, помеченного в базе данных как «безопасный». Ощущалось даже немного обидно.

Анжело курил. Посреди офиса сейчас находилось сразу три сдвинутых стола, заваленных планшетами, портативными трикордерами и даже архаичными распечатками. Сам ооновец устало валялся в кресле, закинув ноги на один из столов. Он вяло махнул рукой пришедшему, показывая, что заметил.

— Я всё ещё не очень понимаю, чем смогу вам помочь. — Признание было искренним. Оосава снова повёл кистью, стряхнул пепел и сел прямо. Он слушал. — Но если вы считаете, что смысл есть и видите, как применить меня к делу, то я готов.

Пару секунд оба молчали. Затем усталая, осунувшаяся фигура встала.

— Это отрадно слышать. Merde, Саймон, вы не представляете, как я доволен, — пробормотал Анжело. — Правда, по мне не скажешь, да? Вы уж извините, но я тут имею феерический секс…

— А то я вот не заметил, ага, — буркнул его собеседник. Оба улыбнулись. Ооновец хрипло приказал в смарт:

— Соледад, кофе. И виски господину Фишеру. Виски же? — он попытался сфокусироваться на госте. Тот отмахнулся.

— Тоже кофе. Пить при начальстве, на мой взгляд, дурной тон.

Оосава повёл пальцем.

— Не начальстве. Да, формально вы будете мне подчиняться. Но по факту я собираюсь сдержать данное слово. Полная свобода действий, мнений и выбора. Так будет выгоднее для нас обоих.

Он закашлялся, с ненавистью полюбовался окурком и метнул в угол. Пепельница-дрон, обнаружив непорядок, скользнула следом, щёлкнув крышкой. Саймон уселся в одно из кресел с угла стола и осторожно поинтересовался:

— Так чем я могу быть полезен? Есть какие-то наводки?

Анжело закашлялся снова. Его смуглое лицо за последние дни стало оливковым, под глазами накопились тени — как зримое выражение забот и тревог. Покачав головой, он произнёс:

— В том-то и дело, что никаких. Пустота. Мы роем носами землю, а в земле только она сама. И мне очень, очень нужна ваша толковая голова.

+4
17:50
562
22:28
+1
Ну, наконец-то! Хоть кто-то рухнул! Читается очень легко, язык потрясающий.
23:25
+1
— Сюжет хороший, но стоит его оживить.
— Окей, подкину ещё пару трупов.
23:27
Вы очень тонко улавливаете суть читательских ожиданий))
Загрузка...
@ndron-©