Гости

            Нина встала очень рано. Утро только успело разогнать оставшийся после ночи серый цвет и окрасить все вокруг в яркие майские цвета. Среда был ее, а точнее, их особый день. Они всегда собирались у нее дома, так было удобнее и проще для всех – она жила одна. Теперь одна, дети давно выросли и жили отдельно. Муж, так горячо и преданно любимый, бывший смыслом и светом в ее существовании – умер, ушел в небытие. Какое-то время ей казалось, что она умерла вместе с ним – мир такой осмысленный и наполненный, вдруг погас, почернел, свернулся, уменьшился до размеров маленькой, такой никчемной, точки. Точки в огромном космическом пространстве бытия. Шло время, боль не отпускала, но становилась менее острой, одна стадия горевания, пусть и нехотя, с трудом, уходила, ее сменяла другая. Теперь тьма рассеялась, пришло время покоя, смирения, принятия себя и других. В этом ей помогли ее подруги, их посиделки по средам: с разговорами по душам, с неспешным чаепитием, обсуждением всего на свете – от внешней политики до рытвин на их поселковой дороге. Она всю неделю ждала этот день, в другие встречи как-то не складывались, у всех были семьи и свои дела.

Она быстро спустилась со второго этажа по узкой и скрипучей лесенке, чуть придерживаясь рукой перил – гладких не столько от лака, его уже и не осталось, сколько отполированных ее бесчисленными касаниями в течении многих лет. Не только ее – они хранили память и о других руках, руках любимых Ниной людей. Умылась, мельком глянув в небольшое зеркало над раковиной. Улыбнулась своему отражению – ничего нового, но в шестьдесят лет это, скорее, плюс. Темные короткие волосы, чуть тронутые сединой, совсем не много, да и та появилась после смерти мужа, лицо худощавое, не обрюзгшее, правда мелких морщинок стало многовато, да ничего страшного – замуж не выходить. Зато серые глаза смотрят также ясно и как-то наивно, словно она все та же молоденькая, неопытная девчонка и не было всех этих лет, то радостных и счастливых, то горьких и страшных в своем отчаянии. Любоваться собой было некогда, она привычно и быстро замесила тесто, готовая начинка для пирожков уже стояла со вчерашнего вечера в холодильнике. Кроме пирогов она еще запланировала овощное рагу с мясом – девушки его шибко любили. Они тоже придут не с пустыми руками: Настя принесет крабовый салат, Зина – конфеты с печеньем, а Алла, самая молодая из девушек, ей всего пятьдесят шесть лет – рулет из лаваша с различными прослойками, очень вкусный, но очень калорийный. Да ладно уж, раз в неделю можно, но потом ни-ни, не хватало еще ожирением обзавестись! Нина словно летала по кухне и дому, кроме угощений нужно и марафет везде навести, она гордилась своим жилищем, пусть небольшим, но таким родным и милым ее сердцу.
Она уже два раза обмяла тесто, почистила овощи для рагу, поставила вариться мясо. Взяв желтую салфетку из микрофибры, принялась протирать пыль в комнатах первого этажа. На первом этаже дома находились: кухня, совмещенный санузел и две комнаты: одна побольше – она играла роль гостиной, другая поменьше, прежде, раньше, давно, она была детской, сейчас же превратилась в какое-то подобие гостевой спальни. Правда, гости никогда не оставались у нее ночевать – ирония, да и только. Сама Нина спала на втором этаже. В единственной, находившейся там, комнате была ее спальня с огромной супружеской кроватью, теперь поступившей в ее полное распоряжение и в которой она боялась пропасть и затеряться и которую никогда бы не решилась заменить на нечто более компактное. Эта кровать больше других предметов в доме вобрала в себя от прошлой и счастливой жизни с мужем.
Нина почти закончила, она протирала пыль с рамки фотографии дочери Анны, когда опять услышала этот звук. Звук работающей дрели, перемежающийся с ударами молотка. Не понятно было как его происхождение, так и место нахождения. Он шел не только сбоку из-за стены дома, но и, что совершенно невозможно, снизу, словно что-то строили под землей. Это происходило уже не в первый раз, в начале она пыталась найти источник этого шума. Обошла всю округу – все было как всегда, никаких признаков строительства. Она попыталась расспросить соседей, живших в домах неподалеку – те только пожимали плечами да смотрели недоуменно. Она никогда не умела дружить с местными, хотя жила здесь с молодости, почему-то так и осталась для них чужой, пришлой. Зина, Настя и Алла – единственные, кто приняли ее, может потому, что и сами были приезжими.
Предаваться размышлениям на эту тему, не было ни времени, ни желания. Она уже ставила фотографию дочери на ее законное место на комоде, когда почувствовала сильное головокружение и слабость. Ноги стали ватными, руки, вдруг потерявшие свою привычную силу, разжались и рамка с фотографией полетела на пол. Все случилось быстро, в одну секунду, но Нине казалось, что она видит все происходящее словно в замедленной съемке. Только звук разбитого стекла и вид разлетевшихся осколков привел ее в чувство. Она наклонилась и подняла фотографию, довольно неловко, умудрившись порезаться о край торчавшего внутри рамки стекла. Кровь текла сильно и быстро, заливая изображение дочери, но не это было самое страшное – Нина вдруг поняла, что девушка на снимке ей совершенно не знакома. Она с криком его отбросила, и он улетел под диван. Обработав и заклеив ранку на руке, успокоившись, она осторожно, словно чего-то опасаясь, подошла к дивану. Достала многострадальный снимок чуть трясущимися от волнения руками, готовая к самому худшему, но нет, все было хорошо. Все было так, как надо, с фотографии, изрядно закапанной кровью, смотрела ее любимая Анечка, как они с мужем любили шутить – свет очей наших. Господи, как она могла обознаться, да что с ней такое сегодня происходит!? Тут же метнулась назад к комоду посмотреть, не произошло ли каких метаморфоз с фотографией сына Миши. Все было нормально, сын, не менее любимый, чем дочь, но дававший в юности гораздо больше поводов для беспокойства, выглядел как всегда, спокойно и чуть-чуть строго. Выдохнув и убрав осколки Нина завернула и спрятала снимок в верхний ящик комода, который пусть и был безнадежно испорчен, но на помойку все равно ведь не выбросишь.
Дальше все пошло как по маслу: налепила пирожков с яйцом и капустой, обжарила лук с морковью для рагу – к двум часам уже все было готово. Испеченные и смазанные для мягкости сливочным маслом пироги стояли укрытые на столе, свежезаваренный чай с мятой настаивался в японском фарфоровом чайнике, а рагу, аромат которого заполнил всю кухню, томилось на плите. Подошла очередь и о себе подумать. Нина, распахнув дверцы платяного шкафа, задалась извечным женским вопросом – что сегодня одеть? Нарядов имелось предостаточно, но вот это синее, чуть приталенное, платье, которое ей так идет, она одевала в прошлую среду. Белая блузка с лентами для банта определенно хороша, но с черной юбкой будет смотреться несколько по-офисному. Поколебавшись, остановила свой выбор на платье тонкого трикотажа, прямого покроя, но с кожаным пояском. Бордового цвета, длина чуть ниже коленей, с рукавами с манжетами до локтей. Быстро приняла душ – совсем запарилась с делами – оделась в приготовленный наряд. Придирчиво осмотрев себя в зеркале – успокоилась. Расчесала, никак специально не укладывая, свои густые волосы, да губы чуть тронула блеском. Ресницы с бровями были темными и красивыми от природы. Все, готова, красавица не красавица, а перед людьми показаться не стыдно. Глянула на часы – два сорок пять, Нина только когда было нужно называла время правильно, а наедине с собой только так, никаких четырнадцати сорока пяти – два сорок пять, и точка! К приходу гостей все было готово, она расположилась в старом потертом, но таком удобном, кресле у окна и стала дожидаться прихода подруг. Интересно, кто сегодня из них придет первой? Чаще всего это была Настя, за ней следом приходила Зина, а Алла вообще могла опоздать минут на десять-пятнадцать, всегда имея вескую причину в свое оправдание. По словам Зины, да и остальные с ней были согласны – просто копуша. Зато самая веселая из них, всегда смешившая всех рассказами о своих многочисленных внуках и трех невестках, благополучно вивших из нее веревки. У Нины тоже было двое внучат, оба мальчики, пяти и десяти лет – старший от дочери, младший от сына. Она уже давно их не видела, и это наполняло ее душу печалью и беспокойством, рождало обиду на детей и непонимание – почему, в чем дело? Казалось, что проще позвонить и спросить, но что-то, ее останавливало, и это не было проявлением гордости – за этим стоял не понятный ей самой страх. Сами они тоже не звонили, Нина узнавала о их жизни стороной, через других людей. Самое странное, она не помнила и, сколько ни пыталась, не могла вспомнить, что послужило причиной этого самого отдаления. Казалось, в один из дней она просто перестала существовать для своих детей. Исчезла, испарилась, умерла, но ведь это не так, она здесь, любит и ждет их в родном общем доме.
Сейчас же ей хотелось только одного – сидеть и смотреть в окно, дожидаясь прихода своих подруг. Чуть отодвинув тонкую тюлевую занавеску, она любовалась недавно распустившимися белыми соцветиями сирени. В комнате даже ощущался их чуть уловимый, нежный аромат, или ей это только казалось, она не знала. Цвели ирисы, так напоминающие орхидеи, их было много и разной расцветки: синие, бардовые, желтые, голубые. Её взгляд скользил по цветам, яркой молодой зелени, дорожке ведущей к калитке. Которая вдруг резко распахнулась и в нее буквально влетела Алла, вся взъерошенная и прижимающая к своей обширной груди целлофановый пакет, по всей видимости, со своим фирменным рулетом. Никем не придерживаемая калитка с грохотом закрылась. Нина поспешила навстречу подруге, которая уже возилась на крыльце, надевая приготовленные заранее тапочки. Еще секунда и Алла, заплаканная и несчастная, бросив пакет на кухонный стол, плюхнувшись на стул, начала сбивчиво рассказывать о том, что ее так расстроило.
– Ты представляешь, она мне сказала, что бы я, не лезла в их жизнь! Это после всего, что я для них сделала, ты можешь себе представить?!
Представить можно было только одно, что Алла опять поцапалась с женой среднего сына – Ирой. Случалось подобное часто, но всегда заканчивалось примирением невестки и свекрови. К несказанной радости обеих.
– Я только ей посоветовала по другому одевать Наточку в садик. Мне стыдно, когда я ее забираю, неужели нет ветровочки поприличней и носочков поновее, да и кроссовочки все поношенные у ребенка. Я только недавно ей новые подарила. Чего ждут, когда малы станут! Не родители, а разгильдяи какие-то! Пусть сами теперь забирают, на меня могут больше не рассчитывать! Уж лучше как ты, вообще с детьми не …
Алла осеклась, увидев побелевшее лицо подруги. Она разом забыла про свои обиды и горести.
– Ниночка, прости меня, я не хотела, вечно какую-нибудь глупость брякну. С этой Иркой заразой совсем с ума съехала!
Сейчас опять зарыдает, подумала Нина, как-то отстраненно и даже равнодушно, но тут же очнулась и, чтобы предотвратить извержение слезного водопада, быстро и бодро сказала:
– Все хорошо, я как раз хотела вам рассказать, когда все соберетесь. Вчера звонил Миша, сказал в выходные они всей семьей ко мне приедут. – Здорово, правда?
– Конечно, я так рада за тебя!
– Правда, это еще не точно, Миша, он вечно в каких-то разъездах по работе, могут опять куда-нибудь отправить.
– Да ладно, не переживай заранее, может, все обойдется.
Она виновато тараторила, радуясь возможности сгладить неловкость. Они обе знали, что это ложь, весь их разговор на эту тему, не было никакого звонка, и Алла только делает вид, что верит Нине, а та в свою очередь изображает, что не сомневается в ее вере. Они все играли в эту игру уже давно, с того самого времени, как ее перестали навещать дети. Казалось, прошла вечность с тех пор, когда она видела их в последний раз.
Настя с Зиной пришли одновременно и узрели слезную сцену на кухне. Алла рассказала им про конфликт с Иришкой. Раз уже не Ирка, а Иришка – значит скоро совсем успокоится, подумали все трое одновременно и были, конечно же, правы – долго сердиться у нее просто не получалось. Про то, что якобы звонил Миша, ни Алла, ни Нина даже не заикнулись. Смысла в этом не было никакого. Все всё прекрасно понимали, хотя и надеялись, что ситуация в конце концов благополучно разрешится.
Они сидели за столом, ели крабовый салат. Настя, высокая, с мелко вьющимися рыжими волосами, худая и носастая, обладательница кожи молочного цвета и ярко зеленых глаз, незлобно подтрунивала над Аллой. Расписывая как уже сегодня вечером эта сучка Ирочка, пардон, милочка Иришка, будет подлизываться к мамочке Аллочке. Она делала это так смешно и так похоже её изображала, что возникла реальная опасность подавиться салатом. Алла же, раскрасневшись, начала заступаться за невестку.
– Вы два сапога пара! – взвилась Настя. – Одна со своими нравоучениями, другая со своей несдержанностью! Вот и живите в любви и согласии до скончания веков, аминь!
Подведя итог, она для пущей выразительности еще прихлопнула по столу своей по-мужски большой ладонью и так грозно уставилась на подругу, что все опять зашлись хохотом. Больше всех смеялась еще недавно рыдавшая, разобиженная невесткой Алла. Постепенно все успокоились, отдали должное рагу и настроились на лирический лад. Нина смотрела на них и радовалась, что она не одна, что у нее есть такие подруги, хотя и совсем разные на первый взгляд, но очень схожие своей добротой и чуткостью. Настя – прямая и откровенная, порой даже резкая, но к ней можно прийти в случае беды даже ночью и она поможет, не отнекиваясь и не увиливая. Наверно такие женщины, как она, стояли на баррикадах, были комиссарами в юбках, не тушевались ни при каких событиях любого масштаба. Аллочка – пухленькая и блондинистая, с близкими слезами и смехом, добрая и преданная, чуть занудливая, но такая безотказная для всех родных и близких. Зина – самая из них спокойная и уравновешенная. Русые, седеющие волосы собраны в пучок на затылке, с мягкими чертами лица, с серыми, близко посаженными, глазами и только подбородок, четко очерченный, с ямочкой посередине, ставил под большое сомнение всю эту кажущуюся поначалу мягкотелость. Когда надо, она была как скала, твердая и несокрушимая. У нее прекрасная семья, где её не только любят и уважают, но и, смело можно сказать, почитают.
Они уже пили чай с пирожками, рулетом и конфетами, когда опять заработала дрель. Нина быстро посмотрела на подруг, что они, как отреагируют? Они же продолжали болтать, как ни в чем не бывало.
– Вы слышите? – спросила она их, очень надеясь на положительный ответ.
– Что? – Настя вопросительно застыла с надкушенным пирожком в руках.
– Дрель, где то совсем близко, что-то сверлят или штробят.
Все трое недоуменно переглянулись и прислушались.
– Все тихо, – сказала Алла и обеспокоенно на нее посмотрела.
– Ты про этот шум в последнее время рассказываешь? – спросила ее Зина и нахмурилась.
– Да, ты тоже его слышишь?
– Нет, я ничего не слышу. Нина, тебе обязательно надо сделать томографию. Я уверена все нормально, но лучше подстраховаться.
И тут она словно увидела их со стороны. От прекрасного настроения не осталось и следа, оно исчезло, испарилось, его место заняли обида и боль, а так же неизвестно откуда взявшееся подозрение, что они ее разыгрывают. «Они явно сговорились, хотят сделать из меня посмешище», – думала она, наливаясь злобой и раздражением. Теперь она смотрела на них не так, как прежде с любовью и симпатией, и они уже не казались ей воплощением всевозможных достоинств и добродетелей. Она, глупая и наивная, всегда и во всех видит только хорошее. Ей ли не знать, как могут быть жестоки люди, причем самые близкие. Словно в ответ на её мысли, с ними стало происходить что-то невообразимое. Они начали на глазах меняться, лица поплыли, словно стекая вниз и являя миру совсем других людей, прежде ей никогда не виданных. Это было по-настоящему страшно, она уже хотела закричать, но ее остановило внезапное озарение – я схожу с ума, я определенно схожу с ума. – Хотя, стоп, сами сумасшедшие так про себя никогда не думают, она всегда считала это утверждение непреложной истиной, и сейчас оно помогло ей чуть успокоиться, и взять себя в руки. Шум прекратился, она больше не слышала ни визга дрели, ни стука молотка. За столом с ней сидели её девчонки, и только вкус чая в чашке изменился – утратив мятный привкус, он стал сильно горчить.

– Алексей Витальевич, что здесь делает эта женщина? Она же совершенно нормальная,– спросила молоденькая девушка, студентка второго курса медицинского института. Профессор, заведующий учебной частью кафедры факультета психиатрии и наркологии, чуть улыбнувшись, посмотрел на неё, потом обвел взглядом всех собравшихся вокруг него студентов, и ответил:
– Уважаемые коллеги, – такое обращение всегда льстило сравнительно недавно начавшим обучение ребятам и располагало к себе, он знал об этом. Вот и сейчас они заулыбались ему в ответ и заметно оживились.
– Эндогенные заболевания шизофренического спектра …
Алексей Витальевич, сухопарый мужчина среднего роста, с седыми коротко стриженными волосами, выразительно, со знанием дела рассказывал о причинах органического поражения мозга больных психическими заболеваниями людей.
– Неужели нельзя связаться с ее детьми, они совсем её не навещают. Может тогда ее состояние заметно улучшится, хотя даже сейчас она выглядит вполне вменяемой, – студентка никак не унималась.
Профессор замолк и чуть раздраженно посмотрел на вопрошавшую. «Господи, что за манера перебивать преподавателя? Волосы красить в зеленый цвет мы научились, а терпению пока нет», – подумал Алексей Витальевич. Он отвернулся от зеленоволосой, причудливо подстриженной девушки и продолжил.
– Отвечаю на вопрос нашей коллеги. Данная пациентка, согласно собранному анамнезу в истории болезни, первый раз попала в психиатрическую больницу в возрасте пятнадцати лет в остром состоянии. Изначально прогнозы были вполне положительными и лечение дало хороший результат. Она даже смогла закончить общеобразовательную школу. Потом последовало резкое ухудшение. Сейчас галлюциноз носит практически безремиссионный характер. Больная все время пребывает в своем вымышленном мире. Правда есть одно но – медперсонал заметил, что звуки доносящиеся со второго этажа здания больницы, где сейчас проходит ремонт, на короткое время возвращают ее в реальность. К сожалению, не надолго. Хочу внести ясность – больная никогда не была замужем, у нее нет детей. Она находиться под опекой. Сейчас, когда ее старшая сестра не в состоянии в связи с возрастом продолжать ее опекать, решается вопрос о переводе данной пациентки в специализированный интернат.
Профессор замолчал, оглядел притихших студентов и снова заговорил:
– Больная с нетерпением ждет вашего прихода – вы для нее гости. По средам она садится у окна палаты и ждет своих придуманных подруг. Общение с людьми из вне больницы доставляет ей большое удовольствие. С другими больными и медперсоналом на контакт практически не идет. Те из вас, кто выберет своей специализацией психиатрию, смогут глубже погрузиться в изучение этого вопроса.
Вновь обретя прекрасное расположение духа, Алексей Витальевич улыбнулся и направился к выходу из палаты. Настя, так звали любительницу зеленого цвета, задержалась и когда уже все вышли, продолжала смотреть на симпатичную моложавую женщину, глядевшую на неё доверчиво и с надеждой.  

Иллюстрация - фотография автора рассказа.