Успеть до вечера

Княжий скороход Колода вжал голову в плечи: уж больно распалился светлейший, рассвирепел. И не мудрено — хочет того, не зная чего. А мы отдувайся…

Князь грохнул по походному столику, едва не развалив его пополам, задребезжали плошки:

— Аки муха лети, служивый! Коли покорности ввечеру не явят, всех порублю! Познают гнев Перуна!

— Так ить… куды же мчать-то, княже? Повсюду бузят…

— Сам разумей! Поспешай.

Колода бухнулся в ноги светлейшему и выскользнул в предрассветный сумрак, решив бежать до стольного города — там-то, верно, опричники и засели. Стража у входа проводила его бесстрастными очами. Мало ли кто выметывается отсель, как ошпаренный? Добро, коли не про нашу честь.

Гонец выбежал на тракт, споро прикинул, сколь поприщ до столицы, свои силы, крайний срок — и присвистнул. Все ноги сотру. Коня ему давать не велели, мол, больно заметен будет. Да и бежать-то всего ничего… ага, ничего. Видали мы. И как бежать-то? Ввечеру там быть, али к вечеру обернуться? Нет, воротиться не успею: стало быть, только туда.

Он прибавил прыти. Не слишком шибко — так, чтобы видеть впотьмах. Весь день нестись, не околеть бы… Остолопы… Вишь, чего удумали — волю вспомнили. Будет вам воля, дайте срок.

Над головой просвистел камень. Разбойнички? Так близко? Этого еще не хватало! Нешто он купец какой, не видят, что пред ними голь перекатная? Совсем ума лишились… иль это местные осерчали?

Просвистело справа, а потом ударило в плечо. Колода охнул и припустил так, что пятки засверкали. Тут либо бронь вздевай, но плетись, как гусь — либо беги в исподнем, зато беги крепко. Ничего, на вас тоже скоро управу сыщут.

Отбежав довольно, он сбавил ход и потрусил, как допрежь. Рассвело, вдали показалась деревня. Избы справные, рожи сытые. Пожевать бы чего…

У дороги стоял-качался сонный дед. Колода подбежал, цапнул шмат солонины, бросил пяток наконечников и побег дальше, впиваясь в мясо зубами. Дед, похоже, ничего и не заметил.

Дальше села пошли косяком. В одном плач, в другом потеха — чудно. Гонец успевал на бегу поточить лясы с прохожими, кой-чего сторговать да проведать. Народец попадался все мудренее: в нелепых кафтанах, служивые — в сапогах, бабы — в цветастых наголовниках.

— Не хочешь ли сапожки заморские, мил человек? — спросил толстый мужик, подпоясанный широким кушаком. Колода вытянул шею: сапожки — любо-дорого.

— На наконечники сменяешь?

Тот только рассмеялся. Гонец фыркнул и побежал дале. Ладная девка с коромыслом присоседилась слева.

— Ай, молодой-красивый, поможешь хозяюшке? У меня дочка справная.

Колода незаметно припустил бойчее. Хозяюшки ему только недоставало.

В следующей деревне седой воин, закованный в невиданную сверкающую бронь, заступил дорогу. Колода прошмыгнул мимо и прибавил ходу. Возле уха просвистела стрела. Сзади заулюлюкали, послышались крики.

Еле унеся ноги, гонец влетел в очередное село. Тут, вроде, пока спокойно. Но Колода не поверил — тревога гнала его вперед. И верно! Бабахнуло так, что уши заложило, содрогнулась земля. Потом еще раз. Чад застил глаза, вдалеке не переставая грохало и бухало. Растрепанная девка пристроилась рядом. Глаза у нее были бешеные.

— Ходу! — скомандовал Колода, указывая на просвет в дыму. Девка быстро закивала, всхлипнула, и припустила бойчей него. — Меня Колодой кличут…

— Манька.

Ох, и горазда она оказалась бежать! Колода залюбовался. Сунул ей остатки солонины, отечески кивнул. Девка зарделась.

Вскоре они бежали бок о бок да болтали:

— Где ж я тебе сыщу сватов? Дело у меня срочное…

— А как я тебя поцелую без сватов? Ишь, борзый какой! Сперва сватов справь…

Мимо пронеслась диковинная пузатая повозка, запряженная тройкой лошадей. Оттуда что-то блестящее кувыркнулось в пыль. Колода подхватил, глянул — колечко. Знать, судьба.

Маньке понравилось.

Селения уже на деревни и не походили. Избы сплошь по два, по три этажа, все с камня, да с башенками. Маковки на чудных теремах золотые, стены высоченные. Диво дивное.

— Ох, и тяжко мне бежать, Колюня. Не можу.

Колода скинул рубаху и подпоясал ею женин живот.

— Что ж делать-то, любушка — далече еще, там охолонем.

Пыль под ногами сменил хитро набранный камень — хоть и гладкий, да все же не разбежишься. Колода свернул в лесок, надрал лыка и сплел кой-чего на ноги, себе и Маньке. Неудобно на бегу, так что ж делать — привык. Воротившись, дюжего живота у жены он уже не сыскал.

— Тятя, тятя! Купи петушка!

— А ну-ка цыть, оглашенный! — прикрикнула Маня, — вишь, тятя занят!

Колода приуныл. Еще и на малого плести? Но у того на ногах краснели неведомые — заморские? — шлепки.

Батька в изумлении воззрился на жену.

— Ты справила, шо ль?

— А то!

— А наконечники откель? Али куны?

— Эвон! — Манька подбросила на ладони горсть кругляков. — Заработала!

Колода в восхищении цокнул языком. Ух и справная баба! Таперича заживем!

— Дай-кось, я тебе поцелую, душа моя!

Маня покраснела и потупилась…

— Батя, батя, смотри, что у меня!

Колода скосил глаз — подросший сынок держал в руках что-то чудное.

— Откель это? И что за диво?

Сзади опять затеяли бучу. Да не пустяшную! Потянуло дымом, задрожала земля. Маня бежала, держась за живот. Охохонюшки…

— Ходу! — рявкнул Колода и привычно припустил со всем семейством резвее. Вскоре крики затихли.

— Батя, батя, а теперь смотри!

— Гришка! Да отстань ты от отца! У его дел невпроворот!

— Тятя, тятя! Купи пилозок!

Колода утер пот. Меньшая за штанину дергает, старший дурные букли с косицей натянул да опять чегой-то бусурманское кажет.

— Лизка! Эвон, мамка купит, отстань. Так что это, Гринь?

— Микроскопка. Нам немец показывал, а я и стащил.

— Ох, шалопай! Батьку перерос, а все тешишься. Ну-ка быстро возверни!

Сынок скрылся за мимо проносящийся дом и не вернулся. А Маня вдруг захромала.

— Что с тобой, любушка?

— Грудь горит, Колюнь, и ноги как деревянны... Боюсь, дале один побежишь.

— Да что ж это! — слезы брызнули у Колоды из глаз. — Как же я без тебя?!

— Не серчай. Детей береги.

И упала. Ноги несли опустошенного Колоду дальше, рядом приплясывала дочь, мусоля губами невесть откуда взявшийся пирожок. Детей береги… Чего их беречь, они ужо бойчей меня.

— Здравствуй, батя.

Колода охнул. Рядом еле поспевал одноногий старик на костылях.

— В армии я был, бать. Не поминай лихом.

И отстал.

Их снова окутал дым. Но грохота не слыхать, что за новь? Колода задрал голову — дым тянулся из высоченных труб. Что же там жгут-то, сохрани Перун! Ох, шальные…

Рядом пристроился какой-то хват:

— Милостивый государь, я имею честь просить руки вашей дочери. У меня суконная мануфактура и имение недалече отсюда. Итак, ваше слово?

— Храни вас Перун, дитятки, — всхлипнул Колода.

Совсем он один остался…

Его обогнала повозка, вовсе без лошадей. Ух, охальники! Чего еще выдумают?!

Опять послышались хлопки, земля вздрогнула. Снова дым, крик, вой. Все им неймется… Он обогнал один строй вояк, другой. Прохожий люд спешил каждый по своим делам и на нелепого гонца не обращал никакого внимания. А ноги уже начали болеть, в груди саднило. Куды он несется, почто? Все же надо добежать, надо. Ведь не ведают, что творят…

Пальба на сей раз была долгой, ранили в руку. Без стрелы ранили, не пойми чем. Колода отодрал клок штанины, перевязал кое-как. Ох, не ведают…

Дым рассеивался. Тишина оглушила его. Безлюдье поразило. Но вот прошел один человек, другой… все возвращалось на круги своя. А впереди показались маковки долгожданного города. Уж и не чаял…

Мостовая сменилась неведомой чудью. Удобной. Прохожие потихоньку исчезли. Мимо проносились бесовские самобеглые повозки, гудя и воняя. Тьфу, пропасть. Вот он добежит — будет им копоти… Но ноги вконец отказывались шевелиться. В голове мутилось. Колода все чаще спотыкался, дыхалка сбоила. Вот же он, город, рукой подать! Сияет, грохочет. Еще чуть поднажать…

Он упал на колени. И понял, что больше не встанет. Рядом сидела невиданная дичь.

— Хай, бро, — нехотя молвила дичь. — Дай пять.

Бешеная надежда захлестнула Колоду.

— Ты с этого города? — закричал он, не помня себя от волнения. — Передай им… передай… Перун покарает… вечером! Пусть уймутся…

— Ха, чел! Ты кул мен. Дай деп.

Колода облегченно закрыл глаза. Он передаст, обязательно передаст. И они одумаются.

Вечерело.