Две стороны монеты. Часть 15

Аскалону предстоял нелегкий выбор. На следующий день после разговора с отцом он пошел в парк и принялся снова расхаживать туда-сюда по его бесконечным аллеям. Времени оставалось все меньше, надо было срочно принять решение, а он не мог. Конечно, логичнее всего было согласиться с отцом, поверить, что зло не он (а как же ему хотелось этого, какое облегчение испытал бы он, узнай, что это на самом деле так!). Но в этом случае надо было поскорее лишить Виринею жизни. Это было бы, в общем-то, несложно (хотя теперь почему-то он не ощущал желания убить ее) – главная проблема была в том, что он не был уверен в правильности этого. Что если после ее смерти Море не отступит? Поверить Виринее и пойти против отца? Это было бы еще хуже. Да и что он мог сделать против неуязвимого Правителя? Только просить его отказаться от власти, надеясь на его благоразумие. А если он откажется?

Вопросов было слишком много, и все они требовали немедленного ответа. Аскалон бродил и бродил по парку, не замечая ничего вокруг и опомнился лишь тогда, когда начало смеркаться. Он огляделся. Невдалеке среди густой листвы виднелось небольшое здание дворцовой тюрьмы. Аскалон постоял немного в задумчивости и вошел внутрь.

Виринея сидела на диване, поджав под себя ноги и плотно закутавшись в свою огромную шаль. Увидев его, она не поменяла позы, лишь едва заметно тряхнула головой, отчего распущенные волосы упали ей на лицо.

Аскалон нерешительно потоптался возле двери – он и сам не знал, зачем пришел.

- Море не отступило, - сказал он. – Ты была права.

Она не ответила и не выказала никаких чувств.

- И… и я поговорил с отцом. Он признался в убийстве.

Она кивнула:

- Я знаю. Он был здесь.

- Он был здесь? Когда?

- Утром.

- И что он сказал?

- Сказал, что меня скоро убьют.

- Да, это так, - Аскалон опустил глаза. – Он считает, что Море не отступило, потому что ты жива.

Виринея подняла голову:

- Что?

Аскалон вздохнул. Он не знал, что сказать ей.

- Понимаешь, - он поглядел на нее и вдруг воскликнул: - Постой! Что у тебя с лицом?

Аскалон откинул с ее лица волосы и увидел яркий рубец, пересекавший лоб и щеку. Виринея хотела закрыться, но уронила шаль, невольно выставив напоказ свои исполосованные кнутом руки.

- Что это? – Глухо спросил Аскалон. – Это он?

- Нет.

Аскалон глубоко вздохнул и повернулся к выходу, но Виринея остановила его:

- Нет, Аскалон, это… это Угрим.

- Что?! Да кто он такой? Кто ему позволил?

Виринея снова закуталась в шаль.

- Как это гадко, - сказал Аскалон. – Я найду его.

- Бог с ним. Сейчас разговор не о нем. Лучше скажи: ты тоже думаешь, что зло – это я?

Аскалон не ответил.

- А ведь моя смерть, и правда, все решит, - продолжала Виринея. - Если я умру, а Море продолжит наступать – это будет означать, что Ангелар – причина приближающегося конца света. И ты перестанешь мучиться сомнениями. Ну, а если зло – это я, то моя смерть спасет от катастрофы весь наш Город. Правитель по-своему прав, что хочет убить меня. Ты пришел, чтобы сказать, что я должна умереть?

- Нет.

- А зачем?

- Знаешь, я, пожалуй, пойду, - сказал Аскалон, не найдя, что ответить.

Когда он был уже возле двери, Виринея окликнула его:

- Аскалон! – Ее голос дрогнул. – Ты знаешь что-нибудь о Вороне?

Он пожал плечами:

- Я не видел его… с того дня.

- Если увидишь, скажи ему… Или не надо.

Она опустила глаза и больше не шевелилась.

Так она просидела еще долго после ухода Аскалона. Потом тяжело поднялась, медленно уложила волосы и стала спускаться по лестнице.

Возле входной двери она простояла несколько минут, потом вздохнула – и открыла ее. Уже совсем стемнело. Виринея постояла, подставив лицо ночной прохладе, потом сделала шаг – и быстро пошла по дорожке. Она шла все быстрее и быстрее, стараясь не обращать внимания на нарастающую головную боль. Ее целью был лес, граничащий с Дворцом с южной стороны.

Когда она покинула территорию Дворца, на небе уже выступила луна – и в ее свете Виринея различила далекую полоску заветного леса. Боль уже разрывала ее на части, но она упорно продолжала идти, не позволяя себе остановиться ни на минуту. На расстояние до леса ушло не меньше часа – и все же она его достигла. Когда над головой она услышала шорох листьев, ей было уже совсем плохо. Она еле передвигалась, хватаясь за деревья и поминутно падая – перед глазами ее была пелена, и шла она больше по инерции, ничего уже не соображая, чувствуя одну лишь боль.

Так она добрела до крошечного лесного озерка, почти сплошь заросшего травой. Последний сохранившийся в ней инстинкт направил ее к воде, она не увидела, а лишь слегка ощутила озерную свежесть, но подойти к берегу сил у нее уже не хватило – она сделала несколько неверных шагов, потом подняла лицо к небу, словно прощаясь с ним, и навзничь рухнула в траву.

Угрим, конечно, не был приятным человеком; не вызывал он ни сочувствия, ни симпатии, но такой нелепой смерти не заслужил даже он. Может быть, все случилось от того, что он переоценил свои силы, замахнулся слишком высоко, а может, виной была просто глупость, но, как бы то ни было, конец его был нелеп до смешного. Дело в том, что, прожив несколько дней на территории Дворца, он остался изгоем, которого сторонились даже слуги: то ли из-за неопределенного положения, то ли из-за той роли, которую он сыграл в ставшей известной истории – предателей не любят, каким бы высоким целям они ни служили. Он ни с кем не общался и до последнего был уверен, что раз Виринея в тюрьме, то ее половина монеты у Правителя или у Наследника. Надо полагать, он очень удивился в последнюю минуту своей жизни!

Как ему удалось отыскать Ворона, никто так и не узнал, да и никому это не было интересно. Однако, удалось ему это сделать, на свою беду, очень быстро – буквально на следующий день после памятного посещения Виринеи. Вероятно, за мгновение до смерти он догадался, почему она, как ему показалось (и правильно показалось!), обрадовалась, когда он пообещал убить Ворона, вместо того, чтобы испугаться (его это должно было насторожить!) – говорят, что в последние мгновения жизни люди успевают подумать о многом. Но как бы там ни было, а кончил свою жизнь он совершенно бессмысленно – он успел только замахнуться ножом, не успел даже сказать всех тех пафосных слов, которые заготовил, чтобы унизить противника.

К чести Ворона надо сказать, что Угрим напал на него весьма вероломно, сзади, и Ворон, даже если бы захотел уберечь его, ничего не смог бы сделать.

Ну, что ж тут сказать! От судьбы не уйдешь. И Угрим все же, наверное, заслужил такую кончину. По крайней мере, ему уже не страшен надвигающийся на остров конец света.

Утром Аскалон встал разбитый, словно на нем возили воду. Накануне вечером он опять сходил к Большому Храму и убедился, что вода неумолимо прибывает, до первой ступени осталось не больше локтя. На раздумья времени больше не было, а решиться ни на что он не мог. Его тяжелые мысли прервал стук в дверь. Вошел слуга:

- Простите, господин Наследник, что побеспокоил, но вы просили немедленно сообщить, если что-нибудь случится с пленницей.

Аскалон вскочил:

- Что?

- Она… Ее нет.

- Как нет?

- Она ушла.

- Ушла? То есть как ушла?

- Кухарка видела, как она шла по парку. А сейчас я принес ей завтрак, а ее нет.

- Почему же сразу не сообщили?

- Простите, но кухарка подслеповата. Подумала, что обозналась. Темно было. А сейчас, когда ей сказали, сообразила.

- Темно? Так это было ночью?

- Да, ночью. Точнее, поздно вечером. Около девяти или десяти, по словам кухарки.

Аскалон взглянул на часы:

- Значит, прошло не меньше девяти часов, - он схватился за голову. – Отцу сообщили?

- Да, конечно.

- Хорошо, иди.

Аскалон остался стоять посреди комнаты, вцепившись в волосы, и пытался сообразить, что произошло.

«Девять часов. Отец говорил, что для человека, самовольно покинувшего дворцовую тюрьму, смерть наступает самое позднее через три часа. Виринея не вернулась. Значит…» Аскалон вдруг почувствовал слабость. «Она помогла мне. Теперь мне надо поскорее идти к Храму».

Правитель сидел у себя в кабинете, погруженный в раздумья, когда вошел его сын. Аскалон был бледен, но глаза его блестели.

- Отец, ты знаешь?

- Про Виринею? Да. Что ж, она избавила нас от тяжкой обязанности. Хоть один поступок в ее беспутной и никчемной жизни оказался благородным.

- Отец, она пожертвовала жизнью ради спасения Города, а ты так говоришь о ней!

- Не надо таких пафосных слов, прошу тебя! На ее совести слишком много грехов, и смерть ее их не искупила.

- Сначала ты убил своего брата, а теперь и сестру.

- Аскалон, что ты говоришь! – Возвысил голос Правитель.

- Да, это так, - продолжал Аскалон. – Я тоже виноват в ее смерти. Но самое ужасное, что она погибла напрасно.

- Что это значит?

- Это значит, что Море продолжает наступать. Причина сбывающегося пророчества не Виринея!

- Так ты хочешь сказать… - Правитель поднялся.

- Отец, откажись от власти! Только так можно спасти Город.

- Да как ты смеешь! – Загремел Правитель. – Как ты смеешь предлагать мне такое!

- Отец, выслушай, умоляю. Сейчас самое главное – спасти Город. Ты должен это сделать. Я знаю, как важно для тебя то, что ты достиг. Но сейчас не время для амбиций. Виринея пожертвовала жизнью ради Города, пожертвуй и ты. Не жизнью – только властью.

- Ты мой сын и ты мне такое говоришь! – Ангелар был вне себя. – Сделать то, что ты просишь, значит признать, что я зло! Ты это понимаешь? Уходи, Аскалон, иначе я за себя не ручаюсь.

- Отец!

- Уходи! – Правитель тяжело дышал, он пытался взять себя в руки и не мог. – Уходи!!

Ничего не видя, натыкаясь, как слепой, на попадающиеся на пути предметы, Аскалон побрел к выходу. «Конец, конец, конец», - стучало у него в голове.

В следующей части:

Аскалон с Вороном придумывают, как спасти Город, но за это один из них должен заплатить своей жизнью.