​ВРЕМЯ

Cædite eos! Novit enim Dominus qui sunt eius.[1]

Пролог

Выросли звери, землѝ отведав.
Чёрною армией полнят улицы.
Не изловили которых в среду,
Сотней пластмассовых морд караулятся.
Массы стекаются к Центру скорей.
Много их здесь: безработных да пьяненьких.
Слышу за шкурой моих дверей –
Крики – сухие, как тульские пряники.
Поберегись-ка! Хватают встречные
Добрых владельцев еды и золота.
Звонко стекло головы огуречное
Треснуло. Сколько же в нём рассола-то!
Красный поток, не жалея, снёс,
Скомкал, сожрал и пустился сбежисто.
Вслед им глядит из окошка пёс,
Не заразившись стихийным бешенством.
Что же мне с ними? Ведь сам могу
Время ножом барыша ковырять и я,
Всех призывая не сдать врагу
Линии связи и промпредприятия.
Тряпку проспектов сжимая тоже,
Каплями жажду кровавую потчевать.
Это ужо не Расея матрёшек
Во исполненьи седого зодчего.
Хочешь не хочешь, тут край. Обрыв.
После – не видно. Лететь далёко нам.
Мяли одни под себя вторых,
Кутали город системным коконом.

Хватит. Не лезу. Лишь молча вижу я:
Карты народец берёт непородист.
Может и рваным пишу полустишием,
Дёргая с кровью следы пророчеств.
Может хочу, отложив перо,
Рухнуть на койку, забывшись зелием.
Только в душе-то серым-серо.
Варщик убит. И брожу во хмеле я.
Слаб он. Не выправит сердца прикус.
И разогнув словеса перочинные,
Надобно дать мне дорогу крику с
Тем, что зову основной причиною.
Выскажу. Вылью остаток весь.
Фразы, что ядом нутро полощут,
Так и исчезнут со мною здесь
В грязной каморке с окном на площадь.

Глава 1

– Ты не рассказывай, слышь, мне, сука! –
Мент в коридоре соседям говаривал. –
Четверть квартала гоняют в руку
Ваше с женою сырое варево!
Лопают, словно беляш привокзальный,
Не дожидаясь совсем. Горячим.
Дохнут, собаки. Дербанят займы.
Всё от начальства теперь не спрячем…

– Что там? Когда? – вопрошает Фёдор
(Вместе квартирку снимаем с ним мы).

– Щас… А Савелич сегодня бодр.
Долгий концерт учинил сравнимо.
Так… Рассчитаются вроде скоро.

– Надо согреться. Скажи, чтоб скорее.

Я усмехаюсь:
– Ага. Нет спору.
Выйди. Пришлёпнут тебя к батарее,
Вот и согреешься.

– Ладно, хватит, –
Машет рукой. – А чего это ради
Целыми днями ворчишь, как прадед,
Чешешь затылок, строчишь в тетради?

– Да ерунда. Подсказали в сетѝ.
Для осмысления. Может, брошу.

– Что? Сочинять?

– Колоться, кретин.
Стрёмно смотреть мне на ваши рожи.

С Федькой в прихожей мы. Ждём пока
Свалит к соседу зашедший мусор.
Клим на работе: весь день у станка
Бескомпромиссной фрезо́й закусан.
Кажется, чисто. Дружок, чумаз,
Телом виляя, пустился с миной
Прямо собачьей – купить для нас
Альфа-метилфенилэтиламина.
Только загвоздка – деньжат тю-тю.
Вот и придётся кряхтеть да окать.
Ломит с утра у него культю
(Там, где когда-то сгибался локоть).

– Чё там?

– До завтра поверил, тварь, –
Федька счастливо трясёт пакетом.

– Клима дождёмся?

– Мозги не парь.
Просто начнём. Здесь четыре где-то.

Сказано – начали. Мыслей медь
Подрастолкала реальности глину.
А за окном продолжало темнеть.
Мир умирал в ожиданье Клима.

Глава 2

Двадцать девятое. Вечер. Вьюжило.
Дома по-прежнему нет сети.
Нету и в городе. Четверть дюжины –
Нас на квадрате. Хотим уйти.
Дома по-прежнему как-то вяленько.
Выставил Фёдор своё безручие
И заскрипел, что позёмка под валенком.
Значится, ждал подходящего случая.

– Это железно! – ударил по́ столу. –
Всех отключили, и жди беды.
День ли, другой. Из отделов апостолы
Не до соседа пойдут – сюды.
Я говорил же, – кивает Климу. –
Зря ты попёр, кулаки в солидоле.
Помни, Россия – неисцелима.
Мэрию приступом – шутите что ли?

Клим не болтает. Молчит, уколот.
Смотрит на Федьку недобрым взглядом.
Есть в нём какой-то мужицкий холод,
Будто оттуда, где люд соля́т, он.

– Ты посуди, – не смолкает Федино
Языкоблудие, – что ж наделал?
Вылезли только, и тотчас съедена
Ваша попытка. Возьмут – за дело.
Было же всё. Вы, в натуре, как мыши,
Лишь бы растаскивать.

– Слышь, ублюдок, –
Клим не сдержался, – Не нравится – вышел.
Слушать, ты знаешь, твой чёс не люблю так.

Странный он малый. Во что уж поверит –
Не остановишь, хоть ножиком режь его.
Мир надо новый построить, а перед
Тем развалить всё, какого-то лешего.
В эти разборы не лезу. Ибо
Было ни раз, не смотря на травму,
Феде заедут – сидит, как рыба,
Злобу в печёнках тая бесправно.
Иль в интернеты таращит глазницы:
Жизнь постигает такую, где
Нас не предвидится. Разве приснится
Сытенький быт городской бедноте.
Но интернет отключили уж
День так второй. В коробке́ из бетона
Заперты глухо от уличных стуж
Разгорячённых парней баритоны.

– Вы посидите, а я – на пятый.
Надо проведать одну знакомую.

Выбежал Клим. А потом куда-то
Фёдор. Пускай. Даже рад такому я.

Глава 3

Дома сидеть невозможно. Что ж
Выйду и я. Из подъезда – в омут.
В снежном покрове святых ладош
Ноги мои, словно гвозди, тонут.
Дворики, слабое брюхо скорчив,
Людом кропят – выходным да нахмуренным –
В сторону Центра. Незнанье – порчу
Сеет под корку в гнилом гламуре нам.
– Шубы! Дублёнки! – динамик близ
Скоро подохнет, горланя циклами.
Я по проспекту спустившись вниз,
Прыгнул в шалман с головами никлыми.

Подле парнишка:
– Не ловит тоже!

– Зря, – отвечаю. – Второй же день
Нету нигде. Насовсем, похоже,
Сеть разъе*али. Сквозит. Одень.

Про купола затянули в зале.

– А? – собеседник скребёт затылок. –
Даже по ящику не сказали…

Пробую мясо. Давно остыло.
Выпили. Васей назвался он.
Водка мне – с гуся вода. Не тронет
Вовсе. А Вася, уйдя в шансон,
Дыней качает, мотивом пронят.

– Как? – повторяет.

– И что с того?
Не было раньше. А вот. Подсели.

– Мне для момента всего одного.
Срочно списаться. Не для веселья.

– Чем занимаешься? – Ваську спрашиваю.

– Так. Если вкратце, то бизнес есть.

– Ну а чего ж ты с такой парашею, –
Окрест киваю, – не брезгуешь есть?
Не запирайся, браток, добыч мне
Ваших не надобно. Пью на свои же.
Только забавно, что в этой шашлычне
То депутатов, то коммерсов вижу.

– Эх, понимаешь, к народу ближе.
Надо держаться…

Понятно, парень.
Значит, недолго покамест барыжешь.
В бизнесах ваших – изрядно шпарим.
Так и сидел я, лучась водой,
Что превратила зрачки в пулевые.
Думал. А Васька, совсем молодой,
Смолк, будто душу водярою выел.

Глава 4

Ветра глоток, что курок разжатый.
Вася – на мне. Материт невнятно.
Я ж – ни в одном. И, боюсь, сержанты
Сопротивленье аресту вменят нам.
Сразу на выходе – трое драконов
Взору предстали. Рога́ – из резины.

– Щас… Вот мои… Вась, где паспорт?

– Спа-ко-на! –
Крикнул и пал у натасканной псины.

– Что-то учуяла, – хмуро итожит
Тот, что постарше из местной стражи. Я
Пальцем кажу на лежащую рожу
Васькину.

– Это законно? – спрашивая.

– Это осмотр, – заверяет румяный. –
Оп-паньки. Вот наркота. Оформляем.

– Я-то не с ним… – понимаю что встряну,
Раз уж задержанный неуправляем.

– Ты полезай-ка, а там проверят.

– Брось ты, начальник. Помочь попросили
Пьяного вынуть…

– Сюда! Не на перед.
В клетку давай!

Ну, спасибо, Василий.

Глава 5

Старая камера. Страсть – не радость.
Двое здесь с нами таких же – вдрызг.
Курим, внутри сберегая градус,
Раз невозможен живительный впрыск.
Васька очухался:

– Где мы?

– Дома, –
Сидя шнурки убираю в карман.

Ну а соседи противно стонут
Что-то по-своему. Из мусульман.

– Где мы? – Василий опять спрошает.

– Лучше послушай. Дерьмо – забрали.
Не отстегнёшь – канитель большая
Ждёт нас, и год проведёшь в централе.
После – на лагерь.

– Погодь. Не понял,
Чё происходит?

– Поймёшь, будь уверен.
Ты прокатиться хотел на пони,
Прыгнул не глядя. Попался мерин.

– Что за?.. Постой… А шнурки почему?

– И не чесался б, хайло раззявив, –
Ваське советую. – Мы в тюрьму
Скоро поедем, а там нельзя их.
Здесь же – участок.

– Ты чё, сидел?

– Так. Не совсем. Да не важно это.
Вызовут если – плати, чтоб дел
Не возбуждали. Не то – уеду.

– Ты-то за что?

– Не вникай. Забей.
Выгодней пару оформить группой.
С ними система, а ты – слабей.
Хватит на срок. Как бы ни было глупо.

Сутки прошли.

– Не зовут. С чего бы?

Крики какие-то с улицы носит.
Даже в толчок не выводят копы.
Тело трясётся на лютом износе.

– Э! Откырвайтэ. Твой мама рот! –
Узник пико́вый стучит по прутьям.

Сутки вторые. Ни ест, ни пьёт
Камера наша. Держусь за грудь я.
Что это? Краски смешались комьями.
Выпавший зуб достаю со рта.
Люди… Не те с равнодушно-драконьими
Мордами. Парень открыл врата:

– Ходу, ребята. Амнистия, значится,
Выпала вашим. Слыхали?

– Воды…

– Ладно, давайте кончайте дурачиться.
Что ж с вами было? Как смерть, желты́…

Камера пыток. Бледны движения.
Жажда. Узбеки насрали в углу.
К выходу лезу, что дротик к мишени, я,
В мыслях удаче шепча хвалу.
Вышел, водички принёс лежащим.
Освободителя след простыл.
Вот он. Чего-то железное тащит.

– Вооружайтесь. Кругом посты.

Глава 6

Ночь. На пороге увидев тело,
Оторопел. Пулевое, вроде.
Надо ж, а нам в закутке отдела
И не слыхать о перевороте.
В двери – на улицу. Это – фильм ли?
Прямо напротив ревёт пожар.
А на проезжей – какой-то Гиммлер
В форме. Заснул, получив с ножа.
Точно. Он наши фамилии спрашивал,
Как притащили, и требовал паспорт.
Порвана форма сержанта старшего,
Рот полукругом застыл зубастым.

– Стой-ка. Не суйся! – кричит провожатый.

– Как тебя звать?

– Алексеем. Смотрите!

Между домов – баррикады зажаты,
И транспортёр различим в габарите.

– В нашем районе гвардейцев прорва.
Я за стволами ходил в участок.
Эх, не нарваться б на их дозор вам.
Многих я видел. Живых – не часто.

– Ты подскажи хоть, куда идти нам
С Васей?

Пико́вых – что ветром сдуло.

– Кто ж разберёт, – говорит детина. –
Тут, как в загадке: стоит два стула…
Кто – по квартирам: авось – уляжется
Да поутихнет волненье жгучее…
Дурни. Привыкли. Надёжной кажется
Вера в ушедшее благополучие.
Нет уж. На жителей нынче травля.
Ловят всё меньше, охотней бьют.
Я ж, как могу, городок поправлю,
В мире погибшем найду уют.

– Ты перебил мусоров?

– Не только.
Я да ещё пацаны с района.
Все наравне, но решает Толька.

– Может, покажешь гнездо своё нам?

– Можно, активный народ на счету.
В ближних еду-то давно смели.
Но ничего. Поглядишь и ту
Можно оттяпать с родной земли.

– Грабить?

– А что? Голодать?

– Да нет,
Мы ж просто шансы на жизнь листаем.

– Правильно. В меру берём монет,
А не послушался кто – пи*да им.
Вооружишься – прожить легко.
Думаю, власти теперь не будет.
Всё. Лишь остатки былых полков
По блокпостам окопались.

– Люди!

Из подворотни летит, орёт
Карлик какой-то побежкой быстрой.
Мимо. Из тьмы – на проспект. Вперёд.
Лёха свалился. Донёсся выстрел.

Глава 7

Хрипы ботинок и крик:

– Лежи!

Я автоматом нырнул к воротам.
Васька остался. А с ним – не жив –
Наш Алексей. Подбежали:

– Вот он.

– Вроде ж их больше стояло, не?

– Хрен разберёт, в темноте не скажешь.
Мелкий съе*ался. Влетит не мне –
Всем нам.

– Да ладно, здесь больше даже ж.
Ну-ка, давай!

Волокут дружка.
Лёху поставили, он – обратно.
Видимо, рана совсем тяжка,
По́ снегу алые льются пятна.
Дальше не ждал уж. Пополз в дворы.
Морщась спиной, словно в выстрел веруя.
То ль злоумышленники – добры,
То ли по ловкому свёл аферу я.
В целом удачно с района вырвался,
Разве что ноги себе взморозил:
К вечеру кожа сошла на цирлах вся
Вместе с носками, что жмых с колосьев.
Дома ни Клима, ни Федьки так и
Не возвращались. Пропали мерзавцы.
Клим, по любому – к своей ватаге –
Был только рад в беспорядки ввязаться.
Фёдор – другое. И странно – нет
Этого лба. До сих пор не в комнате.
Может, на винт замутив монет,
Тратит один на себя экономно те.
Сон не приходит. Сварил лапши.
В двери ломились какие-то пьяные.
Хочется жизни. Собрать решил
С полу окурки, мешки, баяны я.
Через минуту досадно плюнул.
Духа смятение сил не даёт.
Сник пополам. Подарил гальюну
Рыхло-сырое нутро своё.

Глава 8

Скрипы замочные будто слышу я.
Жарко вокруг. Духота и темень.
Прапора морщится морда рыжая.
Снова в подвале со всеми теми.
Васька, меня за плечо ворочая,
Шепчет. А рот-то кровав, с подтёками.

– Ты погляди, со вчерашней ночи я
Наших встречаю, каких надёргали.

Клим и Федюха… Савелич с третьего…
Здесь и жена его. Баб ведь нельзя?..

Так голова, задыхаясь, бредила,
Мысли по памяти дней возя.
Вздрогнул, одно что схватил по яйцам,
Сел на кровати. Рукой сняло
Сон. Одеяло внизу валяется.
Тошно в квартире. В пару́ стекло.
Форточку вскрыл. Напахнуло гарями
С улицы. Это огонь вдали.
Утро строеньями мрачно-карими
Встретит, хоть псом на рассвет скули.
В воображенье рисую лица я
Стреляных, малость грущу о каждом.
Ночью несла патрули полиция,
Нонче же – толпы российских граждан.
То ли под солнцем не место нечисти:
Правопорядка железной кобре.
Или же боязно людям меч нести
В город, что кровью обильно сдобрен.
Только ль проспекты? Да нет. Куда там!
Вон, во дворе под окном – полно.
Даже знакомые есть ребята,
Кто хулиганит, кто пьёт вино.
Есть старики. Вообще народу
Столько, пожалуй, подъезды пусты.
Ну и попались наоборот им
Те, кто под златом ходил звезды.
Был с участковыми житель груб.
Бабка-соседка уняться просит.
Трое на древо вздымают труп
Силовика в непотребной позе.
Да, надорвут животы мальчишки
Со смеху, мол, изогнулся гусь.
Думаю, это наверно слишком.
Лучше, в натуре, пойду пройдусь.
Но, для начала, к Савеличу. Эх!
Жаться теперь ни к чему за ширево.
Лестница грязная вниз и вверх
Зубы ступеней в оскал расширила.

Глава 9

Сталью расшатан дверной косяк.
Створка – коряво в пазу расколотом.
Сразу – хозяин. Лежит. Разят,
Чтоб эдак вышло, наверно, молотом.
Стены в разводах сухих гнедых.
Дальше – не лучше… Федюха! Ты ли?
Скрючен, как будто удар под дых
Выхватил. Пал. А потом добили.
Федька с Савеличем просто брошены
Средь коридора. Супруга – в кухне.
Да, уцелеть не могли, по-хорошему.
Социум здешний остался глух к ним.
Не подфартило троим убитым.
Жаль, но спаситель поспеть не смог.
Страшно ли, ежели одолжит он
Спрятанный белый, как снег, комок?
Вот уж трясу, ворошу пожитки,
Полки, шкафы, лоскуты тряпья…
Помню, толкали не только жидкий:
Пудру квартира хранит сия.
Пусть, не с три короба. Редкий случай,
Коли за белым зайдёт охочий.
Ну же, Савелич, меня не мучай,
Коксом жемчужным, сосед, попотчуй.
Кухня. Духовка авось, как в фильме?
Нету. А в ванной? И тут голяк.
Эх, не даёт дорогую пыль мне
Мёртвый барыга вкусить с куля.
Снова на кухню. Швыряю банки.
Встал на хозяйку. Проклятый склеп!
Всё до меня растащили панки,
Даже крупу, колбасу и хлеб.
Только меж окон, разинув стёкла,
Вынул литровый пузырь бухла.
Рюмка, чирикнув синицей тёплой,
На́ душу лёгким глотком легла.
Федька… Поди-ка, со скуки с ним,
С этим Савеличем, сел в засаду.
Вы ж не дружили почти. А Клим?
Где? Почему не прикрыл твой зад он?
Тоже додумался… Весь район
Знает, что здесь наркотой барыжат.
Федь, ты не слышишь? Давай, подъём.
Вот и один я остался. Выжат.
Где ж бунтовщик наш? Искатель правды.
С теми, которые всё сварганили?
Видимо был-таки, Фёдор, прав ты:
Толи с людьми Клим, а то – с волками ли.
Надо б на площадь Труда податься.
Федька, прости, закопать не смогу.
Вечно там эти толпой солдатцы
Молятся дулу и сапогу.
Сеть отключали, чтоб их смести же.
Значится, вышло разжечь народ.
Клима проведаю, если выжил
Средь озверевших людских пород.
Сызнова в недра нырнул этажа,
Грудь – по бетонным волнам, в низины.
Федя ж во след мне глядел, лежал
В затхлом платке кровяных слезинок.

Глава 10

Город, как город. Одно что в праздник.
Взрослые… Дети… Солдат, гляди!
Дед шашлыком собачонку дразнит.
Мёртвых совсем не встречал в пути.
Может, успели убрать уже?
Вижу, как люди вокруг смеются, я.
Или почти обошлась без жертв
Наша последняя революция?
Впрочем, навряд ли. Ведь сам же видел.
Сколько в квартирах своих гниют?
Мигом отыщется вдохновитель
Взять золотишка, рублей, валют…
Или еды. Магазинов много
С вырванным брюхом. Грабёж в честѝ.
Двери стеклянные. Дашь пинок им.
Нету легавых. Теперь прости.
Только настрой по округе таков:
Вроде и хлопают, но – по-божески.
Не обижают простых мужиков.
Больше снуют у домов вельможеских.
В действии экономический принцип.
Ясное дело, марать кулак
Выгодней в мордах ферзей и принцев,
Нежель в крови заводских бедолаг.
На перекрёстках стоят посты,
Партии дерзкой прорыв пророча.
Чай, работяги не так просты:
Держатся сами и держат прочих.

– Эй, закурить не найдётся, зёма? –
Кликнул солдат. – Распроклятый мэр
В руки с утра не даётся всё нам.
Вот, ожидаем ответных мер.

– Клима не знаешь? Такого, в шапке
С надписью ADIS. Китайский шлак.
Худ, будто высохший стебель шаткий.
Язва от глаза до губ прошла.

– С язвою видел. Да чёрт его ведает,
Клим он, аль Фёдор. Стальные глаза.

Вздрогнул от меткости этого деда я,
Он, же тем временем дальше сказал:

– То – не обычный. Не нам чета.
Всё-да за главными больше ходит.
Хоть и молчит, а в глазах – беда.
Холодно там при любой погоде.

– Где ж отыскать мне его?

– Смотри.
Как и шагаешь, толкайся прямо.
Статуя возле резной двери:
Парень очкастый, штаны без лямок.
Ты от стату́и ныряй направо.
Дворик – за площадью. Вмиг проскочишь
К ним. А не то – мужиков орава.
Разнознамённых бухих рабочих.
Полная улица – хрен пройдёшь.
Ладно. Бывай.

И шагнул в толпу я.
Мой же советчик за у́хом вошь
Пальцем ловил, с друганом толкуя.
Столпотворение. Что́ стряслось?
Люди, учуяли словно пищу,
Ломятся к площади. Жизни ось
Треснет сегодня, разлив кровищу.
Памятник Яшке Свердлову перед
Госканцелярией царских лет.
Вот и тот двор. Недовольно щерят
Физиономии мне вослед.
Сходка готовится. Все – на взводе.
Клим! Подбегает, меня заметил.

– Как ты нашёл нас?

– Заметно жжёте
Город, что ночью нагрет и светел.
Что-то сгрудилося ваших шибко.

– Мэрию штурмом решили взять.

– Третий-то раз? – не таю́ улыбку. –
Или четвёртый?

– Да хоть пятьдесят!
Разве понять ты не хочешь, брат?
Всё заберём мы сейчас иль рухнем.
Столько лишений, потерь, утрат!
Выпало, – взмах, – столько слёз, непрух к ним!

Каркает Клим заведённым вороном.
То́лпы, тем часом, что клочья в миске
Двинулись. Шикнул какой-то боров нам:

– Тише, братва! Говорит Сибирский!

Глава 11
Речь Сибирского

Время не терпит! Былая язва
Душит Россию! И вот уже
Даже слепой различает – ясно
Что́: на каком мы стоим рубеже!
Горькое время! Время зимнее
Выпало, значит, прожить теперь.
Что ж сомневаетесь, рты разинули,
Если гвардеец стреляет в дверь?
Каждый, кто здесь, оглянись! Подумай!
Где же собратья твои? Родители?
Где ж они те, государственной думой
Коих сгребли. Обнесли. Обидели.
Где те, кто души бросали в кассу,
Тощей рукою штаны подтянув?
Нету! Рабочий идёт на мясо.
Жмут с человечины – ветчину!
Хватит ли силы, себя спросѝте,
Нам в столкновениях крест поставить?
Молот свободы – страны спаситель –
Слит из крепчайшей народной стали.
Если кто скажет: «Зачем бежать?
Мало ль на площади брешут в рупор?»
Гляньте-ка там: у реки лежат
Несколько сотен промёрзших трупов.
Плохо! На то не могу влиять я:
Их не вернём мы. Но вот – пора!
Или к убитым толкнут в объятья
Тех, кто ещё не погиб, мусора́.
И не мечтай, на коленки сев,
Вымолить. Ход обратить планеты.
Поздно. Теперь убивают всех!
Не разобрав, виноват иль нет ты.
Слушай, товарищ! Не знай пощады!
Хватит валандаться с этой мразотой!
Сколько же братских гробов дощатых
Дашь подложить под господ колесо ты?
Сколько готов прогибаться сам?
Жертвовать брата, отца и внука?
Дна не имеет хозяйский казан
Только лишь зубы, во всю ширину как!
Прямо сейчас выступаем вместе!
Раз и навеки своё берём!
Нынче нутро воровских поместий
Высадим смело, что дверь – штырём!
Но погодите! У высших сфер вы
Наиважнейших вождей крутѝте.
Будет закатан свиньёй – в консервы,
Всякий серьёзный руководитель.
Думай! Вслепую огонь не веди!
Да и к чему нам в дерьме мараться?
Лучше потом – на виду судить
Примемся эту скотину, братцы!
Слышу я! Слышу народный рокот!
Грудь моя камня сжимается крепче!
Выйдем, костлявой плечо потрогав,
Новому миру скорей навстречу!
Распределяйся! Бери карабины!
И не заблудишься! Путь покажем!
Будем сегодня неистребимы!
Мелочь – на штык! Главарей – под стражу!

Глава 12

Горлом лужёным в умы палил,
Воздух гнетя, на борьбу вдохновляя,
Игорь Сибирский. А мы вдали
С Климом, как есть, дурака валяем:

– Кажется что-то, – под нос бакланю, –
Нету на речке останков.

– Есть.
Да от ментов тот завал с телами
И вполовину не всполнен. Здесь,
Ежли по совести, в трупной куче
Даже самих мусоров – порядком.
Пьянь, бытовуха, грабёж… Получим:
Траур – уснувшей толпе зарядка.
Выгодно крикнуть «слегли герои».
В мясе никто уж не будет рыться.
Так, по секрету тебе открою:
Ушлая этот Сибирский птица,
Он своего не упустит.

– Ну,
Что ж тебя с ними тогда свело?

– То и свело, что, глядишь, сверну
Рвущее душу судьбы сверло.
Что́ эти суки в щитах и касках
Могут нам дать, лагерей окромя?
Или забыл? Как тогда, под Спасском,
Опер в конторе крутил меня.
Как подговаривал оговорить
Всех вас, с барака второго бывших,
За анекдоты. Дают цари
Разве упрёки – что долго дышишь.
То и свело, что жирует ворьё.
Нам же – нужда да культи в браслетах!
Ненависть, братец, во мне поёт,
Хочет с ножом станцевать напоследок.

– Ну и куда сейчас?

– В Центр айда.
Там веселей кирпичи толочь-то:
Мэрия, дума, дворец суда.
А остальным – РУВД и почты.

– Ствол, – говорю, – не желаешь взять?
Вон, раздают их.

– Уже имеется.
Сам – не бери. Я слыхал, грозят
Пламенем дунуть на наши мельницы.
Мол, перепуган хозяйский табор,
Армию в город сегодня ждём.
Стольких – не выйдет пустить по этапу,
Токмо свинцовым топить дождём.
Вот потому и кричат: назад
Нету дороги, спешат с расправой.
Сам-то что думаешь?

– Только за.

Смех. И за кипиш пожали здравый.

Глава 13

– …ВСЕМ РАЗОЙТИСЬ!..

– Не спеши, постой, –
Клим потянулся рукой за пояс. –
Тот, вон, кажись, не такой простой:
Всё озирается, беспокоясь.

– Что?

Плохо слышу, орёт механизм,
Предупреждая, что бунт наказуем.
Выстрел вплотную. Простёрся вниз.
Люди не видят. Что кость – в глазу́ им.

– Клим, ты сдурел? На хрена стрелял?

– …НЕ ПОДХОДИТЕ К ОГРАДЕ, ИЛИ…

– Вот, утекла б оперска́я тля,
Нас бы вернее с тобой прибили.
Ща, погоди-ка…

И в самом деле
Коркой гербо́вой Климентий светит,
Вывернув правый карман на теле.

– Вечно поблизости трутся эти.
Я уж троих стукачей свалил.
Коли не сдюжим, считай – отпетый.
Только возможности их – нули.
Так, репортёры былого света.

– …ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ…

– Как же ты
Вдруг догадался, что он из них?
Время такое – кругом менты,
Шутка ль – пальнуть, не того казнив?

– Хах, не гони ты! Бушует месиво, –
Здесь у братишки глаза заблестели. –
Разве козла приложить не весело,
Чем умирать от тоски с бездельем?
Разве сучёнок, – сказавши, пнул
Опера мёртвого. Кровь взвилась. –
Миной своей недовольной. Ну?
Не намекнул, что шпионит, мразь?
Надо же! – Ксивой его трясёт. –
Целый майор. И на вид – матёр он.

– …ГРАЖДАНЕ НЕ… А! ПОСТОЙТЕ!..

Всё…
Взяли солдата из транспортёра.
Треплют юнца, что тряпье скоблят.
Шкуру о камень содрать – минута.
Клим же пустился, прищурив взгляд,
Прямо на смерть, словно пьяный к вину там.

Глава 14

– Ну-ка, посмотрим!

– Остыньте, братья!
Дайте сказать мне! Одумайтесь!

Встал,
Выйдя к толпе, дипломатишка врать. И
Тотчас скрутили того глиста.

– Хватит, наслушались. Долго вы правили,
Долго сосали народ, комарьё.
Внутрь отведите с сынком и кралею!
Время пришло получить своё.

В комнате нас собралось двенадцать.
Ждали Сибирского. Вот, зашёл:

– Слушай! А вы – прекратите пинаться,
Он уж готовый. Ты тут, дружок?
Вышло, короче, по нашим подсчётам,
Бабок твоих – миллиарда три.

– Медеплавильный завод ещё там, –
Клим добавляет. – И молл в Твери.

– Так, – протирает платком Сибирский
Кровь с рукава. – Выживать настроен?
Переводи.

– Погодите…

– В списки
Шлёпай офшоры. Соврёшь – зароем.
Думаешь? Падла! Вяжи, братва.
Бабе его завалѝте варежку.

– Еву не трогайте!

– Чёрта с два!
Я ей сейчас волосёнки, тварь, пожгу.

Баба, не выдержав, рухнула наземь.
Сына – канатом, с отцом заодно.
Тоже партийный.

– Не плачь, не сглазим.
Разве глазниц пощекочем дно.

– Стойте! Скажу!

– Михаил, молчи! –
Крикнул отец и трясётся. Шокер
Выдавил литр депутатской мочи,
Образовав на лице ожоги.

Я – потихоньку Климу на́ ухо:

– Впрямь за копейку убиться хочет.
Дальше куда их?

– Дальше – наглухо.
Только вначале бабло – в мешочек.

– А не отдаст?

– Никуда не денется.
Правда на нашей с тобой стороне.
Сын-то готов. Да жена-наследница
Переведёт всё добро стране.

Родоначальнику сели на плечи.
Глаз его левый, как мелкий лук,
Вырезан. В город стучится вечер,
Смотрит на казни народных слуг.

– Умер твой папка. Теперь черёд
Стал за тобой.

– Забирайте всё дочиста!

– Это не мы, а народ берёт.
Здесь вот: фамилия, имя, отчество…

Глава 15

Ночь. Из бочонка рыгает пламя.
Сотни снежинок, попав, шипят.
Жмутся бродяги к огню телами,
В белой налипшей крупе – до пят.
Пар, выходя из промёрзших глоток,
Тает во тьме, будто радуги срез.
От полусна на душе тепло так:
Окоченевший покой воскрес.
Сажу и юшку с кистей обтёрши
Снегом с сугроба – о край штанов,
Морды, свирепых затылков твёрже,
Сглажены. Цедит Климентий Блинов:

– Долбанный вздор. На копейки молимся.
Кто забашлял – кожуры не портим.
А уцелеет партейка коли вся,
Много ли смысла в сегодняшнем спорте?

– Что ж, – отвечаю, – других не вижу
Я вариантов. И ты пойми,
Если тобою надежда движет,
Глупо могилы кормить людьми.
Веришь ли, Федьку в соседском притоне
Утром нашёл я. Башка – насквозь.

– Предполагал… В голове питоньей
Только на это мозгов нашлось.
Сам и пошёл он с двумя чумазыми
Хлопать Савелича.

– Те с женой
Тоже убиты. Признал не сразу я
Фёдора – рублен, что хлеб ржаной.
Хата – пуста: ни монет, ни пороху.

– Видимо, вышло врасплох ввалиться, –
Плюнул. – По правде, я дал бы дорого,
Глянуть на их бесовские лица.

– Клим, ты чего? Сколь тебя я знал,
Был ты спокоен, охоч к работе.
Что же стряслось?

– Ничего… Весна
Часом на всяких людей находит.
Кажется только, хе*нёй страдаем:
Деньги у мелких – известно чьи.

– И до него добегут…

– Куда им!
Прыгнули вместо морей – в ручьи.
Ладно. К чертям.

– А пошли в квартиру?
Там и согреемся.

– Нет. Нельзя.
Бог упаси, пропадать командиру.
Завтра большого берём ферзя.

– Не передумал ты? Выбор есть.
Там на кордонах – не ЧОП, спецназ.

– Поздно метаться. Выходим в шесть.
Выбор давно уж свершён за нас.

Глава 16

Всякий справляет, как сам умеет,
Эту победу. Громят ларьки.
Крики поверивших в риск пигмеев
Мне, повредившему нерв, горьки.
Здесь медицина предложит помощь
Вряд ли. И шею прижав к плечу,
Я ковыляю. Район, что овощ
Лопнувший – в красном. Бреду́, кричу.

– Наша взяла, брат! – горланит алкаш,
Дверь с электронным замком ломая.

А изнутри голосит торгаш.
В ухе стреляет. Влачусь до холма я.
Дыма поменьше. Ложусь. Держись!
Пренебрегая моим филеем,
Хочет уйти проститутка-жизнь
К дьяволу, там, мол, глядишь, теплее.
Мутно в округе, и пенится память,
Фильм напоследок плохой предлагая.
Вновь автоматы грозят барабанить –
Нашего времени песнь благая…

– Слышь, мне что кажется, – Клим сказал,
На скоротечном, как смерть, рассвете
(Жив ещё был он). – Возьмём туза
Ради бабла, а людей – на ветер.
Ну, отожмём триллион рублей
И храбрецов похороним с помпой.
Сказано ведь: никого не жалей,
Главное хлопнуть дворец с гербом бы.

– Вот и прекрасно. Пускай грызутся,
Коли сигналы даны – к атаке.
Или прославиться кроликом куцым
Хочешь, что бросил своих за так? И
Нешто желаешь весь штурм предать?
Знаешь-ка, Клим, а попробуй! На́ спор,
Вздёрнут тебя самого.

– Ну, да…
Даром ли труп, что валежник, настлан.
Пятиться глупо, а грудь гудит,
Будто под током, конец предчуя.
Так утолим же судьбы́ аппетит!
Сдохну, а всех их в говно втопчу я!..

Меркнет видение. Звуки! Выстрелы!
Вот уж какой-то безумный бардак.
Глядь, семерых на обочине выстригли.
Прут не ко мне ли? А нет, не сюда.
Что же ты, волюшка, держишься в сердце?
Что́ не покинешь приют дурной?
Приторный мир внеземных проекций
Словно бетонной закрыт стеной.
С кем мы воюем? Я думал, взяли
Сраный парламент, иль как его там.
Транспорт набит, что сарай – гусями,
Гвардией зла. Отойди! Не дам!..

Снова Климентий. Не злой. Не грязный.
Дома никак мы? И Федька – с нами.
Только в уме расцветают язвы
Страшных (но, сука, надёжных) знаний.

– Вы же убиты.

Смеются.

– Дурень!
Ты – не живее. Глаза твои тусклые!

– С нами-ка, лучше, садись, покурим…

Вздрогнув, воскрес. Ни черта не чувствую.
Ночь? Онемели конечности все.
Чем-то завален. Твою-то мать!
Тысячи тел – на речной полосе.
Здесь, в ожиданье могил – дремать.
Пальцы на левой руке сгорели
Или обмёрзли до самой ладони.
Взмахи кистями – рывки форели.
Той, что на льду удивлённо тонет.
К дому! Туда, где недавно ещё
Было понятно, как день чеканить.
Путь, потрохами людей мощён,
Тёрся о взгляд, выскребая память.

Эпилог

Фразы, что ядом нутро полощут,
Так и исчезнут со мною здесь.
В грязной каморке с окном на площадь
Холодно, хоть бы на стенки лезь.
Свет отключён, не достать огня,
Стынут в подвале котлы, скулят нам.
Пальцы, считай, излечил, отняв.
Тьфу! И сейчас вспоминать неприятно.
В городе лупят до сей поры –
День уж какой? Что-то путаться начал.
Были недавно в ларьке воры́.
Кончили их за еду. Без сдачи.
Всякий живёт хаотично нынче.
Вот, забежал я к Савеличу в хату:
В ванной наощупь стащил аспиринчик.
Странно, но тел не нашёл, куда-то
Делись. В подъезде несло хреново,
Словно гнилое варили. Клим
Запропастился, а Федька снова
Дома подолгу. Сидим, смолим.
Ну и чудесно. К чему скучать?
Чешутся черти в камнях за обоями.
И сигареты дымит свеча,
С нами про рай говорит. С обоими.
Вижу судьбу я, прикинь-ка, Федь:
Хлебом полны закрома и степи.
Мир, что не будет уже ржаветь,
Чтобы к ночѝ обратиться в пепел.
Звёздные россыпи. Рёв морей.
Станет Россия весны прекрасней.
Ты ж – будто лук проглотил порей,
Фёдор. Не веришь? Считаешь – басни?
Ну, ничего… Ничего почти
Нам не осталось с тобой на суп.
Жадным меня, корешок, не чти,
Дескать, тебя в одного грызу!
Клим-то придёт, а согреться нечем.
Сам понимаешь, кручусь, ловчу.
Новое время достойно встречу:
Вымету сор, оботру мочу,
Выгоним гадов и жизнь наладим.
Что там за окнами? Тьма ли? Копоть?
Эх, не остаться б, браток, внакладе.
Думаю, выйти, кого б отхлопать.
Ты обожди, присмотри за котлом.
Я ненадолго. Минут на тридцать.
До гастронома пойду впролом.
Мясо к тому уж должно свариться.
Слышишь? Железом звенит снаружи
Громоголосой судьбы колесо,
Снегом небесные царства руша
В чёрные лапы людских весов.

27-10 – 21-12-2021