Такое глубокое небо

— Ты улетала вчера.

Сложно читать жесты, когда руки «говорящего» наполовину скрыты водой. Столько воды! Сайма пока так и не смогла привыкнуть. Ее все еще укачивает, когда взгляд отрывается от прибрежной пены и тянется, тянется, тянется к горизонту, к бесконечно бегущим навстречу волнам, к дальним островкам, к небу, которое пугает глубиной... Поэтому она чаще смотрит вниз, что, в общем, даже полезно: меньше риска сорваться со скользкой скалы.

— Это вопрос? — показывает она. — Я не всегда понимаю.

Две Полосы молчит. Впрочем, даже когда он говорит — все равно молчит. Вся беседа — танец запястьев, локтей и пальцев. Плечи и голова почти не задействованы: под скафандром не видно, а значит, не нужно. Правда, собеседник не носит скафандр.

— Это вопрос. Чуть-чуть.

А вот улыбаться он умеет. Хотя улыбка на безносом, плоском лице смотрится жутковато. Вспоминается архаичный, двумерный фильм, который их группа откопала в том архиве… Как он затесался среди данных по климатическим наблюдениям? Причуды Древних.

— Да, улетала. На юге есть вулкан… — Сайма смеется, зная, что получилось странно. — Я объясняю это тебе. Местному жителю. Глупо.

— Не глупо, — скрещивает ладони Две Полосы. — Я никогда не был у вулкана. Вода горячая. Ядовитая. Дышать больно.

Он похлопывает себя по костным выступам ребер, прикрывающим жабры. Девушка сочувственно сгибает пальцы. Она хотя бы может загерметизировать шлем и включить термоизоляцию — а что делать существам, чей уровень технического развития застыл на копьях и набедренных повязках?

Копье Две Полосы как раз положил на камень, слева от себя. Это знак доверия: в первую встречу оружие оставалось в сильных, ловких перепончатых руках, во вторую и третью — помещалось между говорящими. Планетологию приходится совмещать с антропологией — точнее, ксенологией, — когда ты единственный специалист на чужой планете.

Точнее, не совсем планете. Точнее, не совсем чужой.

— Что ты делала? — вот сейчас символ вопроса показан явно. — Тоже брала пробы? Как у меня?

— Да, как у тебя, — снова улыбается Сайма. — Кровь земли. Кожа и кости, камни и грязь — моя добыча.

Он очень умный, этот серокожий, безволосый, покрытый мелкими чешуйками абориген. Он понимает метафоры, косноязычно переданные жестовым языком, который завещали своим раскиданным по системе потомкам Древние; удивительно, но у двух таких разных народов оказались так сродственны методы коммуникации. Он смеется над неуклюже поэтичными шутками Саймы — скорее всего, из вежливости. И продолжает слушать, смотря.

— А что в моей крови? Что ты нашла?

Сайма выдыхает. Все-таки он спросил. Она так надеялась, что не спросит. Но, конечно, это было глупо.

— Я сделала тест ДНК, — как всегда, уникальные термины приходится показывать посимвольно. А потом объяснять: — Это то, что изнутри делает нас нами. Память о предках, устройство организма, характер. Много информации в каждой капле, в каждой чешуйке.

— Я знаю своих предков и свое тело, — подтверждает Две Полосы. — А что увидела ты?

Нет, все-таки надо пройтись. С легким жужжанием сервомоторы подбрасывают Сайму — да, сила тяжести здесь ниже, чем на Алой Мачехе. И уж конечно, не та пригибающая книзу мощь, как на Мертвой Колыбели. Но без этой внешней поддержки она бы тут все равно ползала, утыкаясь шлемом в мокрые валуны. Тело, созданное для невесомости, не перестанет нуждаться в экзоскелете никогда.

Как выясняется, сильнее всего гнетет не физика, а то, что на сердце. Девушка делает три шага влево, пять вправо, два обратно влево… Собеседник смотрит, поводя ладонями в воде, чтобы прибой не унес его в океан.

— Ты был прав, — Сайма останавливается и рубит воздух ладонью. — Вы тоже потомки Древних. Как и мы. Но почему?

Ее символ вопроса получается таким экспрессивным, что Две Полосы выныривает из волн, перекувыркнувшись — и, дернув ластами ног, уходит на глубину. Потом опять всплывает. Он улыбается.

— Кровь не обманывает. Ты смотрела глазами или через машину? — девушка показывает цифру «два», пытаясь привести мысли в порядок. — Это вы их придумали? Или тоже осталось от Древних?

Нет, ну действительно, какой умница. Теперь он пытается ее отвлечь. А мысли-то невеселые, хо-хо…

— Что-то сами, что-то по чертежам, — аккуратно складывая фонемы, Сайма окончательно успокаивается. — Это рисунки Древних. Но мы тоже делаем чертежи. Одни придумывают машины, другие их строят. У кого что лучше получается.

— У тебя получается летать?

Улыбка снова возвращается на лицо. Девушка благодарно разворачивает ладонь.

— Я летаю, исследую, узнаю новое о старом. Древние оставили вселенную, полную тайн. Вот, например, ваш мир.

Две Полосы не перебивает. Моргательная перепонка увлажняет огромные, жемчужно-черные глаза. Приходится пояснять.

— Когда мы спустились с астероидов на Алую Мачеху, то обнаружили там машины, хранящие знания. Как ДНК, только искусственные. Именно благодаря им мы смогли заселить свою новую родину. Хотя, конечно, Великий Магнитный Пояс тоже достался нам по наследству — без него на Мачехе не было бы ни климата, ни воздуха, ни воды.

Сайма трясет слегка уставшими пальцами, потом продолжает показывать:

— Но воды оказалось мало, и новые знания порождали новые вопросы. Тогда мы начали строить корабли — и первым делом отправились на Мертвую Колыбель. Ведь, как стало известно, именно оттуда пришли Древние.

— Мой народ говорит о земле предков, — с сомнением покачивает локтями Две Полосы, — как о том, чего больше нет.

— Твой народ почти прав, — добавляет символ скорби его собеседница. — Мертвая Колыбель мертва. Там нет ничего — только горы, песок и ветер. И архивы. Словно Древние предвидели наш приход.

— Древние были мудры, — снова согласие в жестах. — Они создали нас. Они растопили океан. Они зажгли Солнце.

— Солнце никто не зажигал, — осторожно поправляет Сайма, и, наткнувшись на недоверие, уточняет: — Ваше светило раньше называлось иначе. А Солнце — это та яркая звезда, встающая на восходе. И она всегда была сама по себе. Хотя теперь и я не уверена…

— А ты знаешь старые имена? — Две Полосы подплывает ближе, на его лице любопытство. — Покажи.

— Да, я читала, — вот здесь придется потрудиться, азбука жестов порой сложна для отображения. — Ваше «Солнце» — это Сатурн. Ваш мир когда-то назывался Титан. Алая Мачеха — Марс. А Мертвая Колыбель — Земля. И ее погубило настоящее Солнце.

Собеседник складывает руки, медленно погружается под волны. Думает. Так уже бывало, и Сайма не беспокоится. Она снова садится на берег и смотрит вниз. Столько воды. Так влажно — сухая, непривыкшая к такому климату кожа набухает, шелушится, ловит брызги. Соленые брызги.

Две Полосы возвращается. Он хочет что-то спросить — но опускает руки. Ему тяжело. Это понятно. Решив помочь, девушка перехватывает нить.

— А почему говорить приходишь только ты? Неужели остальные так боятся?

— Океан жесток, — нехотя показывает абориген. — Холодная вода. Горячая вода. Быстрая вода. Душная вода. Ядовитая вода. Скалы, песок, хищники. Мы осторожны.

— Соленая вода, — задумчиво подхватывает Сайма. — Много-много соленой воды.

— Разве бывает другая? — удивляется собеседник. Стиснув челюсти, устремив взгляд к горизонту, вцепившись в скалы и чувствуя себя бесконечно маленькой, она молчит. Долго молчит. Потом поднимает руки.

— Да. Мы пьем пресную воду. И ее никогда не хватает, — признание словно срывает печать, и дальше становится легче. — Когда мы жили на астероидах — потомки экспериментов Древних, освоившие старые станции и пещеры, — мы добывали воду изо льда. Но ее было мало, и нас было мало. Всем хватало.

— Лед, — опасливо показывает Две Полосы. — Холодно. Мертвая вода.

— Но нам он давал жизнь, — уточняет Сайма. — А потом нас стало много. Алая Мачеха может кормить, но воды на ней в недостатке. И когда в архивах Древних на Мертвой Колыбели мы нашли данные о проекте «Титан», меня отправили сюда. Чтобы я нашла воду.

— И ты ее нашла.

Очень четкие, раздельные, не допускающие толкований жесты. Каждый словно прорезает защитный фибропласт и наносхемы, каждый достает до кожи — и дальше вглубь, внутрь, в самую середину того существа, которое называет себя Саймой и якобы, как говорили предки, звучит гордо. Которое готово отключить системы скафандра и, дернув себя вперед, утонуть, раствориться в чужом океане. Лишь бы не отвечать. Лишь бы не продолжать разговор.

Но разговор продолжается.

— Что ты станешь делать?

Взгляд уходит направо. Копье Двух Полос так и лежит рядом. Интересно, из чего сделано древко? Такое ровное — и достаточно длинное… Впрочем, здесь и так полно загадок. Которые, скорее всего, останутся неразгаданными и впредь.

— Я полечу домой, — ладони складываются горкой. — И пока лечу, буду думать. Я не могу лгать — мои люди ждут хороших новостей. Но и сказать им правду… В архивах Древних остались истории о войнах, которые случались на Мертвой Колыбели. Давно, за тысячи лет до нас. Порой более развитые народы уничтожали менее умелых соседей даже не из-за воды, а просто потому что. Я так не хочу. Поэтому — думать.

— Думать хорошо, — с абсолютно серьезным лицом поддерживает Две Полосы. — Мне нравится думать. Ты умеешь думать. Я знаю, ты придумаешь. Я верю.

Этот жест выглядит необычно. Сайма впервые сталкивается с ним на практике — и едва узнает.

— Спасибо, — показывает она, и это тоже редкая фигура. — Хотела бы я так верить в себя. Спасибо.

Она снова встает. Собеседник держится у берега пару секунд, потом берет свое копье и отплывает чуть дальше. Он машет серой, чешуйчатой рукой, между пальцев которой растут перепонки. Переворачивается, ныряет, уходит на глубину. А Сайма стоит, смотрит в небо и мысленно костерит себя на все корки. И слово «дура» в подборке эпитетов еще самое мягкое.

***

По конференц-зале гуляло смазанное эхо: о полете Саймы знали только куратор, замминистра ресурсов и человек из безопасности. Все остальные пребывали в уверенности, что корабль готовится к очередному индивидуальному рейсу к Земле — и, в общем, так оно практически и вышло. Скользнув по параболе, одноместный катер пронесся мимо Мертвой Колыбели, как ее теперь называли, а потом устремился к яркой точке зажженного Древними Сатурна. Туда, где, исходя из едва расшифрованных сведений, должен был лежать покрытый водой Титан.

— Я, кстати, посмотрел тот фильм. Кажется, тогда это называлось «фантастика». Правда, в нем фигурировали Юпитер и Европа, а Древние выступали в довольно… глупой роли.

Замминистра слушал безопасника, на лице его обосновалось терпеливое внимание. Сайма стояла навытяжку — благо, экзоскелет позволял.

— Они во многом относились к себе со здравой самоиронией, — заметил куратор. — Нам бы тоже не помешало.

Безопасник проглотил шпильку и снова обратился к докладчице:

— Так вы утверждаете, что Титан — это болото?

— Токсичное, непригодное для жизни, — кивок получился бодрым и в меру брезгливым. — Вулканы отравляют атмосферу и почву; я предоставила образцы. Вода там, конечно, есть… Но если вас интересует мое мнение…

— Очень интересует, — сощурился зам, — продолжайте.

— Так вот. Как планетолог, я бы на эту кучу грязи второй раз добровольно не полезла. И добыча воды, как мне кажется, себя не окупит.

— А я сразу сказал, — поморщился безопасник, — что это авантюра. Древние, конечно, великий народ. Но уж очень прожектерством несло. Как из утилизатора.

Куратор тоже поморщился и похлопал ладонью по столу.

— Сказали, хорошо, помним. Есть в протоколе. Ладно. А что у тебя там на обратном курсе за сбой случился?

— А, ерунда, — плечи Саймы все же непроизвольно дернулись. — Мэйнфрейм заглючил. Пришлось делать полную перезагрузку. Некритичная часть данных побилась, я провисела на инерционном курсе пару часов. Зато очистила немножко оперативной памяти; нет худа без добра.

— Вот, вот над чем надо работать! — потыкал пальцем безопасник. — У наших лучших специалистов — и такое барахло. Ну стыдно же! Люди себя не щадят, а мы им — глючные вычислители.

— Согласен, согласен! — поднял ладони замминистра. — Полностью согласен. Задам вопросы производственникам. На сегодня все? Материалы лабораториям сдали?

Сайма кивнула.

— Ну и идите отдыхать. Заслужили. А мы пока подумаем, что делать с кометами Писарро и Хироном. В потенциале они могут дать отличные источники льда…

Дверь мягко скользнула в пазы. Совесть не возмущалась. Совесть была убаюкана мягкими волнами океана, которые продолжали набегать на берег, стартуя, казалось, от бесконечной глубины небес. Она их больше никогда не увидит. Никогда.

***

Две Полосы висел в мягком коконе силового кресла. Малый зал Конклава создавали уютным — по стенам вились орнаменты из фигурно растущих кораллов, потолок укрывали струящиеся ленты водорослей, эмиттеры кресел декорировались перламутром.

Напротив висел отец. Синий Гребень правил океаном уже вторую сотню лет, но не заметно было, чтобы почтенный возраст как-то сказался на его проницательности и выдержке. Вот и сейчас он внимал спокойно и рассудительно. И распространял эти ощущения на остальной Конклав.

«Значит, родня, — оформил мысль наместник Зеленых Скал. — Это сложно. Это совсем другой уровень ответственности».

«Вы ей доверяете? — уточнил другой наместник, Южного Леса. — Чужачка могла солгать…»

«Я касался ее мыслей, — Две Полосы оборвал чужую фразу. Он умел быть резок, когда требовалось, и отец это одобрял. Будущий правитель должен владеть эмоциями, как оружием. — Девушка молода. Она настоящий ученый, но верит в справедливость. Она была искренне расстроена. И точно не лгала».

«Хорошо. Нам нет смысла не принимать во внимание ваши впечатления, — развел руками третий наместник, Теплого Течения. — Но, может, вы неверно поняли то, что она хотела сказать? Этот их жестовый язык… Вы показали, и я сразу даже не поверил. Как вы вообще смогли в нем разобраться? Все-таки разум иной расы…»

«Не так уж мы и различны, — убежденно транслировал Две Полосы. — Она не владела мыслью, но мозг оставался открытым. Многое оказалось путано, многое действительно чуждо… Но сомнений не осталось: мы от одного корня. И она это осознала. И поверила».

«Хорошо, — подвел итог отец, а остальные притихли, замкнув свои мысли в себе. — Я понял тебя, сын. Ты все сделал правильно. Пока — мы не станем будить машины Древних. Марс останется обитаем. Как именно будут развиваться наши с соседями отношения, покажет время. Но сегодня — уберите свои ключи. Конклав свободен. До новой угрозы».

Две Полосы вежливо кувыркнулся в своем коконе, а потом взялся за копье. То выдвинуло консоли, двигатели мягко толкнулись, и течение увлекло наследника из зала. Остальные тоже выразили почтение — и отбыли по делам.

Он направлялся к островку, возле которого провел самые интересные дни в своей жизни. Не надеясь, что она вернется. Просто так. Покачаться на волнах и повспоминать. И посмотреть в небо, которое больше не казалось ему бездонным.