Трамвай номер 20

КОНДУКТОРША.

Трамвай номер 20 дребезжал по рельсам Выборгской стороны.

Она вошла в него на остановке и в задумчивости уселась у окна. Посмотрела в окно, купол церкви манил своей позолотой, а стоящие все ещё голые березы обнимали своими ветками грачей. Был март. По весеннему голый и колыхающий душу.

Толстая же кондукторша в красном жилете, приоткрыла глаз и посмотрела на неё недоверчиво. "Ты ещё не оплатила проезд", - вот что гласил её взгляд. А она все продолжала смотреть в окошко.

Вздохнув, кондукторша открыла, и второй глаз и на весь вагон крикнула:

- Оп-п-лачивайте проезд.

Но и это не возымело того действия, которое ожидала кондукторша, вместо того, чтобы засуетиться и начать ковыряться в сумочке эта особа продолжала пялиться в окно.

Только белая роза, которую она положила рядом с собой, упала лепестками в потекшую лужицу снега, и теперь белые лепестки впитывали в себя грязь, оставленную пассажирами. Но и этого она не заметила.

«Надо вставать». - Подумала толстая кондукторша и горестно вздохнула.

***

ПЕТРИЩЕВ.

«Надо вставать». - Подумал Петрищев и разлепил второй глаз.

Часы показывали 9, жена только что хлопнула дверью и её каблуки зацокали вниз по лестнице.

Петрищев встал и направился по природной нужде. Стоя перед стульчаком в веселенький клетчатый цвет, Петрищев подумал, что постоянно одно и то же и что он так стоял и вчера и позавчера. И однообразие его каждодневных действий на миг испугало его.

"Дурак, так все живут... - Подумал он лениво и, оправившись, вышел в дверь.

***

ЗОЙКА.

- Всё так живут. - Мажа красной помадой рот, говорила своему мужу Зойка. - По югам ездят.

- Ну что ты душенька, все живут вовсе не так и если и ездят по югам то не каждый год, а то ведь накладное это дело. - Муж Зойки, сидя в кресле-качалке, отложил газету и начал нервно раскачиваться. - Ведь если я сейчас тебе вытащу из акций деньги, то это же убыточно. Милая, да пойми же ты.

Он подскочил из кресла, и круглые очки его заплясали на яйцеобразной голове.

Он подошёл к Зойке и смотрел на неё снизу вверх, а губы его подрагивали.

- Давай, нет, а? - умоляюще воскликнул он.

Зойка же, посмотрела на себя в зеркало ещё раз, топнула ножкой от нетерпения и заныла как девочка

- Ну, Пашуля, хочу сейчас. А не то, - голос её изменился - ты знаешь, на что я способна. И она облизнула алый помадный рот.

Пашуля покорно опустился в кресло. Белые его губы тряслись.

- Хорошо.

***

«ЛЕНИН».

- Я пройду вперед вас на приём, хорошо? Мне очень надо. - Длинные белые волосы почти до ягодиц, джинсы, прилипшие к худому туловищу.

Спорить не хотелось. Пусть её, идёт, может ей больше надо. Вслух вздохнула -

- Идите.

Врача все равно ещё не было, он по утрам любил ходить в кофейню и, заказывая там себе неизменно чёрный кофе, наслаждался утром. Она иногда встречала его там, заходя за утренним батоном. Кофе делало его благодушным, и он иногда даже ворковал с пациентами.

Но мужчина, сидящий рядом и слегка похожий на Ленина, вдруг возмутился.

- А чего вы пропускаете? Пусть каждый по своей очереди идёт.

- Идите и вы вперёд, только не скандальте. - Батарея грела, и она прислонила к ней спину.

Мужик похожий на Ленина замялся и сказал:

- Да, мне не надо, я не тороплюсь, просто справедливость должна быть. - Он погладил себя по лысине.

И тут вошёл врач. В своей чёрной кепке и куртке нараспашку. Он обвел глазами их, определяя, успеет ли принять всех, и пробежал в свой кабинет, шумно сопя, двигая стул, раздеваясь.

«Не пил». - Поняла она.

***

ПЕТРЕНКО.

- Не пил, я, мамой клянусь. - Говорил тщедушный, одетый в кепку и большие дутые сапоги, человек.

- Петренко, сколько раз повторять, чтоб я тебя на вокзале не видел. Туда туристы ездят, ты понимаешь?

Они достопримечательности приехали смотреть и что они видят? Лежащего на лавочке Петренко? Главная достопримечательность нашего города. – Он слегка, гэкал, отчего его речь была похожа скорее на гавканье. - В камеру его. Пусть посидит, подумает.

Петренко заерзал на стуле и заныл:

- Ну не надо в камеру, ведь я трезвый почти, ну гражданин начальник, ведь вы ж меня знаете, я ж ни-ни, никого не трогаю, сижу, примус починяю… - И Петренко заскулил, заглядывая в глаза усатому оперу.

- Ничего.

***

ПАРА.

- Ничего, что резинки нет? Давай так а?

Он посмотрел на неё как-то по-детски умоляюще, а она полезла рукой ему в ширинку. И найдя там что-то тягуче-резиновое, припала губами и начала ласкать его по-особому томно.

- Обойдёмся без резинок. - Прошептала она.

***

ОЛЬГА.

-Обойдёмся без резинок, - Ольга ворошила анализы и ставила их в контейнер, подкладывая снизу бумажки направлений. Она забыла вечером зайти в канцелярский магазин и купить их. Хотя главврач деревенской амбулатории ещё вчерашним утром ей напомнила. Но в контейнер помещалось ровно 20 баночек, а больше анализов людям не выписывали, соблюдая очерёдность. В общем, система.

***

ШУРИК.

- Система полетела. - Что ты от меня хочешь? Переставлять винду я не буду, мне некогда.

- Шурик, ну мне же нужен комп. Сделай что-нибудь.

- Жди.

Она покивала головой. Подождет, конечно.

***

ДИРЕКТОР.

"Подождёт, конечно, куда денется?" - Он прочитал её письмо и нажал на крестик сверху.

Она уже не в первый раз пыталась назначить ему встречу, чтоб обговорить детали бизнеса, но он встречи не хотел, пожалуй, даже боялся.

На заводе работало около тысячи человек и в основном они слушались его, как стадо овец пастуха, но бывали случаи, что и нет. Она как раз тот случай. Сейчас пытается продать контрольный пакет акций и ждёт, что он выкупит их. Но он не может их выкупить - предприятие убыточно.

Он налил себе виски со льдом, посмотрев на полупустую бутылку. Ночь он не спал, разбирался с бухгалтерской отчётностью завода.

Забрезжил рассвет.

Начинался новый день.

***

СТАРУХА.

Начинался новый день. Рассвет прогонял тьму, вступая в свои права. Но все равно в четыре утра ещё темно. Она встала и отправилась на кухню пить кофе.

Вставать так рано ей нравилось, во тьме многое можно сделать.

Она выходила на улицу и шла вдоль дороги, рассматривая дома и огороды. Иногда попадалось что-то интересное, и она открывала свою сумку, брала, то что ей нравилось. Пройдя так по улицам, возвращалась домой и снова варила себе кофе. Просыпались животные, издавали звуки - она вяло реагировала на них. Кормила коз сенцем, гладила их по шерсти, определяя, выйдет ли шапка из козьего меха или только стельки.

Так шёл день за днём.

Готовила она себе редко, перебивалась бутербродами и чаем. Иногда варила суп, ела его из железной миски.

Так и жила.

***

ПАПА И ДОЧЬ.

- Так они и жили - долго и счастливо. Вот и сказочке конец. - Он захлопнул книжку и посмотрел на дочь, лежащую в кровати.

- А потом что? Они умерли да?

- Почему умерли? В сказке этого нет.

- Ну, куда-то ведь они делись?

***

СОФЬЯ АФАНАСЬЕВНА.

- Ну, куда-то ведь они делись?

Лысоватый мужчина в очках смотрел на толстую регистраторшу и продолжал. - Анализы сдавал? Сдавал! Ответ получил? - Дудки. И он ещё говорит, что моих анализов с собой не носит, исключительно чёрствый тип - этот врач.

Регистратор смотрела на него своими накрашенными глазами, хлопая ими и не зная, что сказать.

А я стояла за скандалистом в очереди и думала, что то, что для одного добро, для другого, безусловно, зло.

Я вспомнила Софью Афанасьевну. Ей 94 года, она горбата и ходит, нагнувшись, но при этом возит торговать яблоки на рынок в старенькой детской коляске. Привозит и сидит в ожидании. Яблоки у неё крупные, отборные, золотятся на солнце. А тут вдруг приехала другая совсем дама и привезла то ли ранетку, то ли шафран. Красные, крупные наливные. И Софья Афанасьевна заскучала, начала простаивать. А у той все берут и берут эту ранетку, а мимо Софьи Афанасьевны шагают. И повезла домой она в старенькой детской коляске свои золотистые яблочки.

"Так что то, что добро для одного, то зло для другого. Пожалуй, из этого выйдет пост с тэгом "философия".

***

Я.

- Философия, Смирнова, отлично. Вы развили свою мысль в стиле Канта и применили догмы Гегеля, это очень хорошо. Но не забудьте есть же ещё древнегреческие философы, именно от них черпали свои знания и Гегель и Кант. - Философ смотрел на меня широко открытыми глазами через свои круглые очки.

А я смотрела на него и думала, что Сократ и Платон конечно очень даже, но к чему применять их древнегреческую философию не совсем понятно.

Хотелось сказать ему какую-нибудь грубость, колкость, вывести из себя. Весь его вид вызывал отторжение - круглые очки, коричневый пиджак, зализанные назад волосы. Но я стояла и молчала. Сказать было нечего.

***

ЛЮБОВНИЦА ДИРЕКТОРА.

Сказать было нечего, кости болели так, как будто их грызла стая собак. После операции боль осталась. Уколы помогали, но колоть их не хотелось, бедра в синяках - не эстетичное явление для женщины. Так и ходила она с постоянно-ноющей, грызущей болью.

А мысли о нем спасали её от этой боли. Она не видела его уже неделю, и что-то было неправильное в этом, хотелось видеть каждый день. Смотреть на него красивого, заглядывать в его глаза, любить его сильно. От этих мыслей ей становилось приятно и хотелось бежать туда, где он руководит своим заводом и только и смотреть на него.

***

ГОСТИ ИЗ БУДУЩЕГО.

- Смотри на них, ты уверен?

- Уверен.

- Ты действительно хочешь их всех забрать?

- Да всех.

- Не многовато будет?

Летающая тарелка остановилась в полях под Саратовом. Около неё стоял чёрный ящик, из которого текла паутинка лучей, на каждом луче голограмма человека. Люди занимались своими обычными занятиями - доктор что-то писал, старуха ела из своей миски щи, кондукторша посапывала в трамвае.

Два высоких существа стояли подле ящика. Один из них светился золотым свечением, другой был просто зелёный. Глубоко посаженные глаза, которых почти не видно, отсутствие носов и губ. Длинные трехпалые конечности, похожие на щупальца. Ноги были похожи на ноги людей, почти голые, обернутые в резиновые чехлы. Эти чехлы облепляли их.

Высокосгенерированное сырье не позволяло ногам ощущать ни тепло, ни холод, оно впитывало пот и запахи. Как только нога ступала на поверхность, обувь принимала тот вид, который требовался. Сейчас в траве они были почти не ощутимы, а где-нибудь в горах приобрели бы иную форму. Там выступил бы протектор и острые шипы-зацепки.

Эти двое издавали пищащие звуки, похожие на писк мышей или быть может дельфинов. Иногда писк прерывался бульканьем. Земляне много тысяч лет спустя. Будущая Земля оказалась истощенной. Не хватало ресурсов, не хватало генного материала для воспроизводства потомства. И они, раздвинув временные рамки, двинулись в прошлое, чтоб этот материал насобирать.

Забрать людей, подключить к ним датчики, разобрать каждого из них по генетическому коду и использовать генетическую маску для создания новых образцов людей - это то, что требовалось сделать.

Когда-то давно они превратились в то, что они есть сейчас. Это было не сложно, всего лишь поставив контроль над воспроизводством населения. Лишние гены просто убирались, и человек получался доработанный, человек по заказу. Конечно, ни о каком сексе речи не шло, все это делалось в лабораториях. Зачатки искусственного осеменения как раз и были из этого далекого прошлого, куда они прибыли. Ведь именно тогда все это начиналось. Развитие искусственного оплодотворения произошло из-за серии пандемий, когда люди начали бояться сближаться даже для зачатия потомства. При генной модификации человека изменили, усовершенствовали. Убрали носы как совершенно ненужный элемент.

Идея с носами пришла в голову Гринбергу, ученому из Америки. Гринберг выступил с манифестом - "Человек без носа - человек без гриппа". Начали пытаться производить безносую расу и у них получилось. Одновременно проводились эксперименты по созданию объединенного языка. Сначала хотели сделать объединенным языком английский, но мир сводился к упрощению, и многие слова просто отпали за ненадобностью. Потом научились говорить мысленно и используя только звуки.

Но искусственное воспроизводство генно-модифицированных людей воспроизводит людей очень ограниченных. Всё реже и реже рождались одарённые. Перестало развиваться искусство, литература просто исчезла - читать было некогда. Почти перестали совершаться открытия. Получались просто люди-роботы - бесчувственные куклы. Они тоже были нужны, но это грозило просто исчезновением землян в целом. Без открытий, нет развития, а без развития расы вымирают. Поэтому они и здесь.

- Забираем?

- Да, готовность номер один.

Голограммы вдруг ожили и превратились в материальных людей, но и люди, казалось, не замечали, что происходит вокруг них, а также продолжали заниматься своими делами. Люди продолжали находиться в своей реальности и одновременно летели в летающий агрегат. В агрегате открылся люк, и люди летели туда один за другим. Когда летающая тарелка взлетела и полетела над Саратовом, то никто даже не обратил внимание. Лишь фонари спящего города тихо покачивались в ночной мгле.