По ночам от меня уходит Ремедиос Варо
«Я пила, чтобы утопить свои проблемы, но они научились плавать»
(Фрида Кало)
Нет ничего необычного в том, что эта художница, словно самый фантастический сюжет ее картин, появилась в моем неуютном доме. Вопрос личного восприятия и желания видеть.
- Если окурок лежит в пепельнице, но ты его не видишь, значит его там нет.
Так она говорит. И беззвучно смеется, кутаясь в ангоровую кофту с длинными, как у Пьеро? рукавами.
У меня пыльно. С тех пор, как я остался один, пыль повсюду. Моя личная коллекция пыли. Пыли и растаявшего воска. Я не включаю свет уже много лет, он раздражает своей всепроникающей обнажённостью. Слишком резкие тени, излишне академическая ясность и нервная четкость предметов, выводят из себя.
Естественное мерцание свечей, пляска теней, запах воска и присутствие Ремедиос Варо, подходит куда больше. Почему-то тянет в Эквадор или Аргентину. Мучает жажда. Чаще виски, реже кофе. Пластинка Нины Симон. Just say i love him. Just say…
Она курит ароматный Holland House в вересковой трубке с монограммой «FK». Я давно бросил, но запах трубочного табака приятен и особенно долговечен, в нем есть та насыщенная тяжесть, которой так не хватает моей легкой хандре. Опасная близость к избытку кортизола благотворна влияет на воображение, но чаще заставляет смотреть на собственные запястья.
Мы говорим о «красных башнях» Де Кирико. О статике и динамике тени, о несовершенстве идеальных перспектив и мощнейшей репродуктивности пошлости. О редких бабочках Морфо, и поэзии Лорки.
Еще она учит правильно смотреть в даль, делая упор на искренности намерений, а не на артистичности взгляда. Зрение слишком дорогой инструмент, чтобы бросать лживые взоры без основательного мотива.
- Даль не имеет видимых границ, дружок, смотри не глазами. Глаза — это лишь живая чувствительная линза, волшебный включенный сенсор под защитой век. Не они решают, что ты увидишь. Не важно что. Правильно – зачем. Понимаешь меня, дружок?
Я делаю вид, что понимаю и, с задумчивым видом смотрю на заброшенное строительство серой многоэтажки, облокотившись на обшарпанный пыльный подоконник.
Ремедиос гладит меня по голове, что-то тихо шепчет по-испански и не спеша уходит в мрачную пустоту дверного проема.
А я остаюсь.
