Чужой

                         Бэлка храпела. Поскуливала во сне, жаловалась. Вздохнула, проснулась. Вгрызлась в собственные больные лапы не в силах вытерпеть постоянную зудящую боль. Егор свесил руку, зарылся ею в собачью шерсть, попытался успокоить старое больное животное. Собака ткнулась в исцеляющую руку холодным носом и снова вздохнула. Егор перебрался на пол, завернулся в плед, подкатился поближе к Бэлке и приткнулся к ней тёплым боком, успокаивающе поглаживая тощий живот. Отчего-то сквозь сон подумалось, что собаки тоже болеют коронавирусом. Ночью снился шприц с прививкой. Шприц был огромный, из него врач в синих резиновых перчатках выпускала вверх тонкую струйку лекарства. И снова выпускала. И снова.

На самом деле всё просто. Пара секунд и в тебя уже вкололи что-то. А потом, словно точёное стекло под кожу насыпали.

– Может, нашатырь? - сестричка старательно заглядывает ему в лицо, но отчего-то не попадает в фокус глаз.

– Да он весь белый! Эй, мужчина, вы в порядке? В первый раз вижу такую реакцию, - пожаловалась она кому-то, – Может, анафилактический шок?

Егор с трудом поднялся на ставшие вдруг ватными ноги.

– Взрослый дядька, а укола испугался, – констатировала сестричка.

– Никаких побочных эффектов не будет. Один побочный эффект на тысячу. Вы все здоровые мужики.

– Всё очень индивидуально и пока побочные эффекты до конца не изучены, - отвечал на вопросы серьёзный лысый врач в очках с толстыми стёклами, из-за которых его глаза казались неестественно большими.

   Егор едва попал в дверь метро. Стайка студентов шарахнулась от него. Привалился на сиденье и тут же сидящие рядом схлынули в противоположную сторону. Краем глаза заметил ряд женщин одного возраста с раскрытыми книжками – бабушки Купалу читают. Десять человек бабушек и у всех на «А хто там ідзе» открыто. Митинг у них молчаливый. Егор этих «протестунов» за километр чует.

Слишком быстро пролетают вагоны. Штормит. Вата в голове. Скорей бы остановка. А её всё нет.

Его вакцинировали. Через пару дней всё будет в норме. Лихорадит жутко. Трясёт так, что держаться в вертикальном положении всё тяжелее.

– Обкололся, мент. Интересно, что он в метро делает?

Егор смотрит в пол. Пол кажется таким желанным. Хочется одного - вытянуться на нём и ни о чём не думать.

-Не это не мент. Это ОМОН.

Хуже мента может быть только ОМОНовец. Недавно Егор гордился формой, своей принадлежностью к силовым структурам. Теперь не то. ОМОН в городе сплошь в балаклавах. Чтоб потом не узнали.

-Красавец, - передразнивает главнокомандующего парень в соломенной шляпе на следующей остановке.

Егор падает плашмя прямо на парня в соломенной шляпе.

    Странная лёгкость во всём теле. Ватные ноги остались далеко позади. За дверями метро. Он даже видел эти самые ноги, когда выходил из метро. Странно. Он вышел, а ноги остались. Непривычно что-то царапает лоб. Шляпа соломенная. Что за чушь? Никогда не носил шляп. Сейчас в Минске рубашка с белорусским орнаментом или соломенная шляпа означает принадлежность к протестному движению. Таких хватают, не глядя в паспорт. Сплошные экстремисты, как, впрочем, и бабушки в метро. Он не в форме, а то бы показал этим "протестунам". С трудом усваивает мысль, что форма осталась в метро вместе с его телом. Чушь собачья. А это чьё тело? Мистика какая-то. В кармане звонит телефон:

-Андрюша, сынок, я тебя прошу, не ходи на площадь. Забьют насмерть и ничего им за это не будет. Ещё и орден дадут. Ты у меня один. Подумай о дочке – два годика. Кто её поднимать будет? Алиска? Так её саму ещё воспитывать надо…

-Вы не туда попали, - это он в телефон. На том конце тихонько ахнули.

Егор вышел на площадь. Вообще-то ему положен выходной после вакцинации. Но сейчас каждый штык на счету.

    Площадь Независимости колышется ненавистным бело-красно-белым. Целая площадь одержимых непонятной идеей. Президента они не признают. Выборы сфальсифицированы. Да он лично за президента голосовал. Их всех тогда организовали досрочно на участок. И мысли не было по-другому проголосовать. А эти, значит, против Батьки голосовали. Наркоманы-проститутки. Так Батька сказал. Раз Батька сказал – так оно и есть.

– Андрюха, давай к нам, – это ему, значит. Какой-то малахольный субтильный парень с белым резиновым браслетом.

Что за мода у мужиков браслеты носить? Попадись ему этот с браслетом в автозаке – сожрать заставит.

Ему туда – за железные щиты, под спасительную балаклаву.

– Андрей! Стой, предупредили, - стреляют на поражение!

Егор чувствует пьянящую радость. Свободен. С сожалением вспоминает о брошенной у метро соломенной шляпе. Достаёт айфон:

– Мам, я в порядке. Здесь всё спокойно, постоим чуток ещё и разойдёмся.

Люди на другом конце площади сомкнули щиты, двинулись на бело-красно-белых.

Там люди и тут люди. Не может такого быть, чтобы одни люди стреляли в других. В балаклавах такие же ребята. Или дядьки. Его дядька – мент. Это что же, его дядька в него выстрелит?

Он поднимает руки вверх и идёт к ребятам в балаклавах.

– Не стреляйте, я без оружия. Ребята, мы такие же как вы.

Тело обжигает выстрел. Разливается лужей тёплой жидкости на асфальте.

   Егора трясануло. Девочка-медик в метро:

– Он не пьяный, тут другое, – и по морде его нестерильными ладошками, чтоб в чувство привести.

Вновь тошнота и стекло под кожей. Ноги в кирзовых сапогах шевелятся – его ноги. Чёрти что. Походу, потерял сознание. И привидится же такое.

– Не вздумайте делать искусственное дыхание – это негигиенично, - Егор выдавливает из себя каждое слово тяжело, отчего шутка звучит угрожающе.

Девочка-медик на шутки не реагирует.

– У метро скорая стоит. Подвезём вас, если по пути. Вам куда?

– На работу. На площадь Независимости, «протестунов» ловить.

Медичка смотрит на него долгим взглядом.

Егор вдруг осознаёт – в кармане булькает, шумит и невнятно бормочет рация. Ясно дело – метро, связь плохая.

– Встать помогите. Я на работу.

– Работа у вас нехорошая, – одними губами улыбается девушка. – Людей убивать – плохая работа.

– БЧБ, что ли? Чёрти что. Куда ни плюнь – везде наркоманы, проститутки бело-красно-белые.

– Не жалко? По-человечески? Под бело-красно-белыми тоже люди.

- Люди? – Егор совершенно оправился. Дышится тяжело, но контроль над телом, кажется, восстановлен. – Люди в воскресенье дома сидят, телевизор смотрят, водку жрут. Телефон предъявите.

– А у вас постановление есть? По какому праву?

– Совсем дура? – так это было сказано, что девушка-медик протянула ему свой айфон.

На чехле с тыльной стороны маленькая наклейка – флаг бело-красно-белый. Не пришлось даже в памяти айфона копаться в поисках экстремистских доказательств – и так всё ясно.

– Что и требовалось доказать, – Егор набирает не медичкином телефоне свой номер, телефон в кармане фиксирует звонок.

– Вот и всё. До скорой встречи, девушка.

    Площадь Независимости опустела. Железная гусеница едва успела разомкнуть щиты, а бело-красно-белый уже растёкся по проулкам.

– Егор, где шлялся?

Егор не успевает ответить, как на него обрушиваются новости. У «протестуна» в руке граната разорвалась. Пытался совершить теракт.

Странно. Тело лежит посреди площади. Ничто не говорит о том, что парень погиб от разрыва гранаты. Характерных повреждений нет.

Да нет. С гранатой точно на ребят шёл. Вовремя подстрелили, а то бы сами трупами были.

-А граната где? Обезвредили? Взорвалась?

Никто ему не отвечает. Переглядываются.

В убитом парне Егору видится что-то странно знакомое. Воспоминание отдаёт разрывающей болью в живот, и он сгибается пополам.