Под дождем

Предисловие

Данный рассказ, как и другие тексты из цикла "Веселые" картинки", был создан под влиянием просмотра определенного живописного произведения.

Наберите в поиске слова "цветков велосипедная прогулка" и вы сможете увидеть картину, которая вдохновила меня на написание данного рассказа. Поскольку история с авторством вышеуказанной картины запутанная, то я не несу ответственности за достоверность, найденных по поиску "цветков велосипедная прогулка", данных.

Рассказ написан с использованием технологии «Расшифровка». Что такое «Расшифровка» см. здесь

В конце прошлого года случайно удалил это рассказ. Размещаю повторно. Приношу свои извинения тем, кто уже его читал.

Текст рассказа

- Черчилль, - сказал я. – Одолжи велик.

Просьба была рискованной, несмотря на то, что с Черчиллем мы вместе учились и жили в одной комнате в общежитии. Велосипед был, наверное, единственной ценностью у моего товарища. Бывает западет какая-нибудь безделушка тебе на сердце: крошечная фарфоровая статуэтка или даже просто случайно найденная медная гайка - и ты вечно носишь ее в кармане или крутишь в руках. Вот такой безделушкой для Черчилля был велосипед. Хранил он его в нашей комнате. Для этого он отодвинул свою кровать от стены и в образовавшийся зазор поставил свою двухколесную машину. Это был настоящий, полугоночный велосипед с многочисленными звездочками для переключения передач.

С Черчиллем я жил уже три года, и все эти годы велосипед так и простоял, прижатый к стенке кроватью. В том полупьяном состоянии, в котором постоянно пребывал мой сосед, катание на велосипеде было рискованным занятием. Вот он и не рисковал. Но близкие отношения с велосипедом у него были. Когда Черчилль спал на боку, лицом к стенке, то иногда забрасывал свою руку на раму велосипеда. А иногда и ногу, которая как раз попадала на багажник.

Получалось, что я прошу его дать попользоваться очень близкой для него вещью. Но выхода у меня не было.

- С Женькой поедешь? – спросил Черчилль.

- Да, - ответил я.

- Хорошая девушка, - продолжил мой сосед. – Но мне бы не подошла. С такой не побухаешь.

Бухать для Черчилля было важным.

- Я из потомственной династии алкоголиков, - представился он в свое время, когда они и еще их третий сосед Колька заселились в комнату в общаге.

Напрасно я объяснял Черчиллю, что такого понятия, как потомственная династия не может быть. Слово династия уже и так содержит в себе смысл о наследовании. Может быть рабочая династия. Если хотите, может быть алкогольная династия, но потомственной династии быть не может. Слаб был в гуманитарных науках Черчилль. Зато технические давались ему легко. Словно все эти термехи, сопроматы и начертательные геометрии были давно заложены ему в голову каким-то могущественным волшебником. Этому уникуму даже пребывание в постоянном полупьяном состоянии не мешало сдавать все экзамены на пятерки.

- Ты бы не пил, Серов, - как-то сказала ему старенькая преподавательница по высшей математике, когда ставила пятерку в зачетку.

- Я и не пил сегодня, Елена Арнольдовна, - слегка заплетающимся языком ответил Черчилль. – Всего только бутылку портвейна.

- Эх, - только и сказала тогда математичка.

И все же у меня была надежда получить велосипед от Черчилля. Ведь именно я дал своему соседу его прозвище.

- Ну ты, как Черчилль! – восхитился я, когда первые дни совместного проживания в общежитии показали, что мой сосед трезветь не собирается.

- А че сразу «Черчилль»? – возмутился Серов.

- Тот тоже все время бухал, курил и спортом не занимался.

Мой сосед задумался на полминуты.

- Да? – уточнил он. – Уважаю.

Так Серов стал Черчиллем, чем, очевидно, гордился, а его полупьяное состояние получило мифическую поддержку.

Такое участие в судьбе моего товарища, наверное, и сыграло мне на руку.

- Бери, - сказал он и неожиданно легко соскочил с кровати. – Но будешь должен.

Долга я не опасался. Получу стипендию – отдарюсь пивом.

Черчилль принял активное участие в моей подготовке к поездке. Помог подкачать камеры на велосипеде. Потом куда-то сбегал, принес масленку с машинным маслом и долго тыкал ее острым носиком в разные соединения своей чудо-машины. Но в конце концов он отпустил меня, только разве что не перекрестил на дорогу.

С Женькой мы договорились встретиться на Кропоткинской, от которой она недалеко жила. До пункта назначения я было собрался ехать на велосипеде, но вовремя одумался: от Речного до центра - не ближний свет. Спустился в метро. Вахтерши покосились на мой транспорт, но ничего не сказали. Пока ехал, думал о Женьке. О том, как я все же решился?

С Женькой, как и с Черчиллем, я учился в одной группе в институте. Она меня сразу поразила своей открытостью. Подойдешь сказать "привет", а она смотрит на тебя своими большущими глазами словно ждет продолжения, мол, давай, говори дальше, рассказывай, что у тебя на душе, что тебя беспокоит. И сама готова, в свою очередь, поделиться сокровенным. Ответить на такую открытость у меня было нечем. Сталкиваясь с этой девушкой по учебе, я всегда отводил взгляд, шел дальше по своим делам и чувствовал, как Женька с обидой смотрит вслед. «Я тебе готова была открыться, а ты сбежал».

«Ну ты и напридумывал,» - говорил я обычно сам себе после таких мыслей.

Открытость Женьки не только отпугивала, но и притягивала. Словно я давным-давно был знаком с этой девушкой. Потому что, когда я думал о ней, что-то приятное и родное появлялось у меня в душе. Не могло же это чувство возникнуть просто так! Может быть, мы действительно были раньше знакомы? В другой жизни? В другом мире?

«Ну, вот, опять нагородил огород!» - одергивал я себя.

А еще у Женьки была стройная фигура и красивые ноги, которые она не прятала на институтских занятиях по физкультуре в бесформенные треники. Она всегда выходила в гимнастическом, темно-синем трико на зависть остальным девчонкам. Мужская часть группы, к счастью, уже переросла детское хихиканье и встречало появление Женьки восторженным молчанием.

Три года мне потребовалось, чтобы понять, что перевешивает: моя боязнь Женькиной открытости или тяга к ней. Закончилась летняя сессия и перед производственной практикой было несколько свободных дней. Вот я и решился.

- Жень, подожди, - позвал я ее, когда остальная группа потянулись на выход из аудитории, где преподаватель рассказывал нам про будущую практику. - Давай, в кино вместе сходим.

План у меня в черновом виде был: купить билеты на последний ряд, обнять девушку за плечо и все такое…

- Давай! - Женька с такой готовностью отреагировала на предложение, словно все эти три года только и ждала, когда я, вот так неожиданно, подойду и предложу сходить в кино. – А давай лучше по бульварам прогуляемся?! Погода такая отличная! А лучше давай на велосипедах?! Все бульварное кольцо! Начнем с Гоголевского, потом на Никитский…

Женька сыпала названиями, которые я, к своему стыду, слабо представлял. А мой план про последний ряд рушился на глазах.

Девушка, наверное, увидела эту растерянность и взяла меня за руку.

- Ну, пожалуйста, Андрюша, - сказала она.

Теплая дрожь пробежалась по моей руке, добралась до сердца и заставила его биться сильнее.

- Конечно, Женечка, - ответил я и сам себе удивился. Не «Жень», не «Женька», не «Евгения Краснова», а именно Женечка получилось у меня. Просто и легко, словно мы действительно были давно знакомы, и у нас так было принято.

Только с велосипедом была засада. Его у меня не было. Пришлось идти на поклон к Черчиллю.

***

Когда я добрался до Кропоткинской и вышел наружу, к памятнику Энгельсу, Женька меня уже ждала.

- Привет!

- Привет!

Сразу возникла небольшая неловкость. Вроде бы лезть целоваться рано, а пожимать руки было как-то банально. Но девушка сама разрешила ситуацию.

- Клевый у тебя велик, – сказала она.

- Не мой, - ответил я. – У Черчилля одолжил.

- А, - сказал Женька, словно была в курсе всех наших общежитских заморочек. – Ну что, погнали?

Мы перешли на Гоголевский бульвар и действительно погнали. У Женьки был дамский «Урал». Она шустро крутила педали и передо мной мелькала лишь ее спина. Иногда она оборачивалась, ничего не говорила, просто удостоверялась, на месте ли я. При этом ничуть не теряла равновесия, ее велосипед продолжал ехать ровно, словно по незримой линии.

После Тверского проехали мимо кинотеатра «Россия», на который я посмотрел с тоской. Там, в глубине темного зала, на заднем ряду было бы так хорошо!

На Страстном, проезжая мимо нашего института, Женька остановилась.

- Давай забежим, - сказала она.

- Давай, - я и сам уже чувствовал потребность в удобствах.

После института, пока ждал Женьку, купил мороженного. Мы перешли Петровку и на очередном бульваре нашли лавочку, на которую присели отдохнуть. Ну чем не последний ряд в кинотеатре?! Я решился и обнял Женьку за плечо. Она взглянула на меня своими глазищами, и мое сердце ухнуло куда-то вниз. Но продолжения не получилось. Какая-то мамашка выбрала местом своей дислокации соседнюю скамейку, и ее двое малолетних пацанов крутились около нас. Причем эти «бандиты» с интересом посматривали на меня с Женькой и никуда уходить не собирались.

Девушка вздохнула.

- Поехали. Еще порядочно, и дождь сегодня обещали.

С неба действительно пару раз упало несколько капель, что было удивительно, так как ярко светило солнце, и туч на небе было совсем немного.

«Нет, не будет дождя,» - подумал я.

Но Женька, как видно, рассудила по-другому и поднажала на педали.

Бульварное кольцо, конечно же, никаким кольцом не было. Приходилось то и дело слезать с велосипедов и переходить проезжие улицы. Оказавшись снова на очередном бульваре, мы какое-то время шли пешком. Но из-за этих велосипедов, я не мог даже взять Женьку за руку. Оставалось только переглядываться. Девушка мне улыбалась, и у меня самого лицо расплывалось в такой же улыбке. Это легко, когда рядом тебе улыбается такой откровенный человек.

После памятника Грибоедову я немного воспрял духом. Пошли знакомые места. Рядом был Главпочтамт, куда я приходил за посылками из дома. Телефонный переговорный пункт и замечательный магазин чая и кофе, в который даже просто зайти подышать было приятно. Но Женька увлекла меня дальше по бульварам. А потом, по большому мосту, названия которого я не знал, мы перебрались через Москву-реку. И тут случилось два события.

Я заметил, что переднее колесо Женькиного велосипеда немного болтается.

- Жень, постой, - крикнул я.

Гайки, которые крепили колесо по бокам, ослабли, и оно держалось только потому, что сверху его придавливала рама. К счастью, у Черчилля на велосипеде под рамой была небольшая кожаная сумка, в которой я нашел нужный гаечный ключ.

Но беда не приходит одна. Сверху, прямо из чистого неба хлынул дождь. Мы спрятались с Женькой под ближайшие деревца. Больше укрыться было негде. «Закручу гайки и рванем к метро. Там под козырек спрячемся,» - подумал я и посмотрел на Женьку.

На удивление, ни поломка, ни дождь не вызвали у нее никакого дискомфорта. Женька оперлась на раму своей кругленькой попой, ее майка уже немного намокла, от чего очертания тела стали еще больше привлекательными. А на лице была все та же улыбка.

И вдруг все стало по-другому. Я перестал беспокоиться из-за дождя и сердиться на Женьку, что она не проверила велосипед перед поездкой. Меня уже не раздражали бегущие мимо, спасающиеся от дождя, люди, и с шумом проезжающие троллейбусы. Все это, наоборот, слилось в какую-то радостную картину мира, которую проявил этот теплый летний дождь и осветило яркое солнце. В этой картине мне не хватало только одного. Все еще сжимая в руке гаечный ключ, я подошел к Женьке и сказал:

- Жень, я всю дорогу хотел тебя поцеловать. Можно?

- Можно, - сказала она.

Я ее неловко обнял, и из моей руки выпал гаечный ключ.

Конец

Акция! Почти задаром. Выполню бета-ридинг вашего текста в жанре фантастика (объем не более 1 а.л.). Подробности вышлю по запросу. Мой мейл: [email protected]