Художница

Вечерний Петербург купался в лучах закатного солнца, медленно погружаясь в тёплую летнюю ночь. Выйдя из бара, я не спеша двинулся по проспекту, вдыхая воздух, пахнущий горящей травой и цветами. Казалось, что время замедлилось, а всё вокруг стало приятно очаровательным. Лёгкий ветерок развевал волосы и полы рубашки, касался кожи, как нежный любовник. Умиротворение, вкупе с опьянением, придавали вещам насыщенность: светящиеся окна в старых домах казались невероятно манящими, а неоновые росчерки на мокром после лёгкого дождя асфальте растекались цветными пятнами замысловатой картины. Даже люди, встречающиеся по пути, вызывали только симпатию и восторг от того, что мы все вместе переживаем эти мгновения. Меня словно накачали гелием: лёгкость во всём теле взывала к каким-то забытым инстинктам, и хотелось, безумно хотелось взлететь, воспарить над крышами, став алым ангелом среди облаков.

Улицы перетекали одна в другую, мимо мелькали дома, каждый со своей неповторимой внешностью: готические башенки, арки, балюстрады, колонны, барельефы, балконы и розетки сменяли друг друга в калейдоскопе красоты. Я чувствовал себя в музее под открытым небом, где экспонаты выставлены напоказ каждому желающему, и теперь жадно пожирал глазами эти маленькие детали, хранящие в себе историю. За время прогулки солнце совсем скрылось за горизонтом, и теперь ночь полноправно вступила в свои владения, давая подсветке зданий покрасоваться перед публикой.

Решив немного передохнуть, я свернул на узкую улочку, неподалёку от набережной, где около одного из домов был небольшой дворик. Летний ветерок приятно шумел в листве, а тихий шум чьего-то телевизора придавал всему ностальгический оттенок. Местечко было около четырёхэтажного здания простенького вида, которое выделялось лишь панорамными окнами на последнем этаже, пять из которых в такой поздний час светились холодным светом. Нетрудно было представить, что там одна большая комната, в которой кто-то сейчас живёт своей жизнью, размышляет о проблемах и мечтает о великом. Или не очень. Выступающие балконы и мягкий бежевый цвет стен напоминали картины из итальянских фильмов, где в тёплых двориках на верёвках сушится бельё, а из чьей-то квартиры льётся музыка. С левой стороны дома была арка, уводящая во внутренний двор, калитка была открыта.

Алкоголь выветрился, оставив после себя лишь головную боль. Как и всегда, на его место пришло одиночество. Иногда мне кажется, что делирий словно нарочно смывает все те защиты, которые я выстраиваю вокруг своих внутренних переживаний, и тоска любезно выступает компенсацией за моменты легкомысленного забытья. Я присел на лавку под дубом и, достав из рюкзака бутылку воды, выпил пару таблеток обезболивающего. Ночь только начиналась, домой отчаянно не хотелось, и я раздумывал, куда двинуться дальше, пока грусть не отступит. В голове сменяли друг друга картины прошлого, в котором я мог надеяться на тепло и надежду. Эти образы были очень приятными, но они же усугубляли отчаяние, затаскивающее меня всё глубже в свои лапы. Я чувствовал себя ужасно слабым, брошенным в тёмной комнате, из которой понемногу утекал весь воздух.

Не желая погрязнуть окончательно в своих переживаниях, я встал и решительно двинулся в двор-колодец. Захотелось вновь полюбоваться на небо над этими каменными стенами. Возможно мне даже удастся разглядеть в этом окне среди квадрата домов луну, непостоянного товарища каждого узника. Я прошёл через калитку в арку, и в нос ударил запах гниения и мочи. На стене щедро были изображены граффити с наскальной живописью двадцать первого века и нецензурными выражениями в адрес некой Людки. Выйдя во внутренний двор, я остановился в центре и поднял взгляд, после чего замер, погрузившись в быстрое движение облаков на чёрном небе. Их краешек был подсвечен серебряным светом, но самого серпа луны отсюда видно не было, и это немного разочаровывало. Отвлечься не получалось: в голову вновь лезли мысли о прошлом, яркие и ранящие в самое сердце.

– Что ты делаешь? – Прервал мои терзания женский голос.

Я моргнул, приходя в себя, и шум шелеста листьев, отошедший было на задний план, вновь заполнил всё вокруг. Повертев головой, я нашёл говорившую: на площадке пожарной лестницы, прямо около открытого окна последнего этажа, сидела девушка. Она свесила ноги вниз и теперь болтала ими, вглядываясь в меня. В руках она держала небольшой мольберт, но похоже моё появление прервало её занятие рисованием.

- Смотрю на небо. – Я встретился с незнакомкой глазами, и она любопытно наклонила голову, словно пыталась обдумать ответ. – А что ты рисуешь?

- И как, нравится? - Она проигнорировала мой вопрос.

- Не очень, если честно. Я хотел увидеть луну, но кажется сегодня мне приходится довольствоваться только её светом. Так, а что ты рисуешь?

- Всё вокруг. Хочешь посмотреть?

Я кивнул, и она показала на пожарную лестницу:

- Забирайся сюда.

Я немного замешкался, после чего направился в указанном направлении. Ступени были старыми и местами ржавыми. От них веяло металлом и, забравшись наверх, я тут же полез за санитайзером, чтобы стереть ощущение грязи. Воздух заполнился запахом спирта, пока я тщательно растирал жидкость по ладоням. Девушка наблюдала за всеми этими манипуляциями с лёгкой улыбкой. Пока я забирался, она перебралась на подоконник, и теперь её пятки висели в полуметре над площадкой. Вблизи я увидел, что у неё длинные волосы, наполовину синие, которые пленительно трепетали на ветру. Глаза у незнакомки были зелёного цвета: их стало видно в свете, льющемся из окна. Руки были в пятнах краски, как и одежда: лёгкая футболка с эмблемой рок-группы и джинсы, потрёпанные временем. Ноги были босые.

Я присел сбоку от окна и взглянул вверх. Художница протянула мне мольберт. На картине был изображен дворик, в котором я только что стоял, а также крыши соседних домов, тянущиеся до самой набережной. На дальнем плане был нарисован Исаакиевский собор. И собор, и крыши заливал свет заходящего солнца, где-то окна были закрашены желтым, имитируя освещение, а в некоторых виднелись силуэты людей. Внутри дворика на переднем плане стоял человек и смотрел на зрителя. Только силуэт, никаких черт или деталей, на сером овале лица выделялись два белых глаза, устремлённых в бесконечность.

- Красиво. - Чем больше я всматривался, тем больше замечал нюансов, которые ускользнули от первого взгляда: украшения на домах, других людей, даже маленькую собачонку на балконе. – Очень круто! У тебя настоящий талант.

- Спасибо... – Она смущённо сжала руками колени и отвела взгляд. – Но я только учусь. До настоящего художника ещё далеко.

- Ты должно быть шутишь, – я вернул ей мольберт, и она тут же принялась разглядывать изображение. – Я бы такого никогда не смог нарисовать. Палка, палка, огуречик — это мой предел. Всегда преклонялся перед художниками.

Девушка ничего не ответила, лишь улыбнулась и вроде бы слегка покраснела, а может это лишь была игра света. Мы оба сидели и молчали, смотря вперёд. Дом художницы был значительно выше окружающих, поэтому из её окна открывался отличный вид на каскад крыш, расстилающийся впереди до самой воды. Хотя ночью разглядеть какие-то детали было почти невозможно, я был уверен, что увижу там то же самое, что только что рассмотрел на картине. Она должно быть рисовала многие дни напролёт, любуясь волшебными закатами, которые горели на этом искусственном плато.

- Почему ты гуляешь так поздно? - Прервала тишину незнакомка, по-прежнему смотря куда-то вдаль. – Приличные мальчики в такое время спят дома.

- Приличные девушки вообще-то тоже. Следуя этой логике, мы оба ужасно неприличные. – Я услышал её смешок. – А если честно, то мне просто очень одиноко. В такие моменты не хочется возвращаться домой.

- Почему?

- Это... сложно объяснить. Внутри такое странное ощущение пустоты. Ты знаешь, дом — это ведь то место, где тебе хорошо. Я представляю, что вот вернусь домой, но там меня никто не ждёт, и это осознание очень ранит. Не хочется вновь оказаться среди пустых стен, призрачного света из окна и холодных предметов. Если бы там кто-то был, кто обнял бы меня, прижал, то наверное я снова стал бы приличным.

- А самого себя тебе недостаточно? – Девушка тем временем достала откуда-то толстую тетрадь и начала рисовать карандашом, высунув кончик языка. – Нужно уметь быть счастливым с самим собой. Если ты так остро в ком-то нуждаешься, то это может плохо кончиться.

Я вздохнул и закрыл глаза. Я знал, что она была права. Любовь к себе, уверенность в собственных силах — это важные детали для счастья. Когда ты пытаешься заполнить дыру внутри себя кем-то другим, то сам себя связываешь этим человеком. Но если бы всё было так просто. Это сложный путь, который кому-то даётся, как само собой разумеющееся, а кто-то вынужден продираться к нему заросшими тропами стереотипов и сомнений. И мне выпала сомнительная честь ощутить все тяготы второго варианта. Я прислушался к себе, позволяя тоске захлестнуть всего с головой, и попытался облечь её в образ:

- Я пытаюсь. На самом деле теперь это уже не такая проблема. Раньше было хуже. Когда приходило одиночество, то оно скручивало всё внутри. Хотелось, чтобы все люди исчезли, чтобы их затянуло в чёрную дыру, изорвало, изрезало, чтобы я остался один. Хотелось лечь посреди улицы и закричать. И было так тошно, до невозможного тошно жить. Даже появлялись мысли о смерти. Теперь мне просто грустно и не хочется домой. Это уже прогресс, не находишь? Не знаю, зачем вообще тебе об этом рассказываю. Наверное, просто надо кому-то выговориться. Обычно я ною своему другу, но он уже сейчас, наверное, спит. А будить, чтобы пожаловаться о своём одиночестве, не хочется.

- Хотите об этом поговорить? – Она спросила это комическим тоном, пародируя психологов из фильмов. – Это же хорошо, что ты борешься с самим собой. Залечивать раны внутри — дело непростое. Многие ходят с ними всю жизнь, так и не понимая, что эти травмы ловко управляют ими, делая порой несносными.

Я нахмурился, и она, должно быть, это заметила.

- Я не против тебя выслушать, если что. – Незнакомка качнула ногой, и я почувствовал лёгкий толчок в плечо. – Как ты думаешь, почему у тебя такое происходит?

- Если бы я знал, – я горестно усмехнулся, – наверное уже смог бы понять и победить это чувство. Иногда я думаю, что внутри меня просто живёт демон, который периодически выбирается из своей спячки и блюёт осколками стекла мне в кровь. И они режут меня изнутри, терзая и изматывая. Раньше он заставлял чувствовать себя слабым, ничтожным, тем, кто хуже других. Теперь же просто причиняет боль. Я очень хочу победить его, извергнуть из себя наружу, но вместе с ним, кажется, потеряю какую-то часть самого себя.

Художница присвистнула, но больше ничего не ответила. Впрочем, ответа и не требовалось. Я прекрасно знал, как это звучит, но каждый раз, пытаясь спросить себя о первопричинах и ощущениях, я представлял себе именно эту картину. Она так плотно укоренилась в сознании, что даже приобрела некоторую эстетичность в описании, правда почему-то подростковую и максималистскую.

Мы сидели, молчали, а тишину нарушал только скрип карандаша по бумаге и шелест крон деревьев. В голове всплыли строчки из песни: «Мы сидели и курили, начинался новый день». Захотелось курить, хоть я и бросил много лет назад. Возможность выговориться действовала отрезвляюще: тоска понемногу отступала, а вместо неё возвращались любопытство и жажда приключений.

- Почитаешь мне сказку? – Я открыл глаза и взглянул вверх, на девушку. Та аж поперхнулась от неожиданности и удивлённо посмотрела в ответ. Мы буравили друг друга взглядами около минуты, после чего я решил пояснить. – Когда-то давно, когда я ещё жил в общежитии, один человек сильно ранил меня. Было очень больно и страшно. Я тогда уже жил один, все соседи съехали. И вся жизнь сосредоточилась перед экраном монитора. Я перестал следить за собой, плохо ел, только спал, да сидел перед компом, общаясь с незнакомцами. Сейчас мне кажется, что у меня была депрессия. И в тот момент я встретил в интернете девушку. Мы не были знакомы, но я попросил её почитать мне, а она неожиданно согласилась. Мы созвонились, и она прочитала мне «Снежную королеву», мою любимую сказку. Это очень помогло. Дало ту каплю сил, что была нужна, чтобы дойти до психолога и разобраться с самим собой. И теперь, в тяжёлые моменты, я с ностальгией вспоминаю ту ночь: темноту, свет экрана и тихий голос незнакомки в наушниках.

- Одна история у тебя офигительнее другой. – Засмеялась девушка. – Значит, «Снежная королева», ха? А почему бы и нет? Думаю, что приличная леди никогда бы на такое не пошла, но мы же уже выяснили, что я не из таких. Подожди, я сейчас.

Художница ловко скрылась в окне, и я слышал, как она ходит в глубине квартиры. Меня немного потряхивало от волнения: предложить подобное оказалось крайне сложно. Смущение и тревога боролись внутри, создавая ядрёную смесь. На секунду даже мелькнула мысль убежать, не попрощавшись, но я откинул её, как невежливую.

- А вот и я. – Девушка снова показалась в окне и села как прежде. В руках она держала маленькую книгу, явно не новую. – У меня она даже на бумаге есть. Что, готов?

Вместо ответа я скинул рюкзак, лёг прямо на площадку, расставил руки в стороны и кивнул. На лице застыла глупая смущенная улыбка, и я боялся смотреть на незнакомку, потому что знал, что всё моё лицо залито краской.

- «Ну, начнём! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором всё доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, всё же негодное и безобразное, напротив, выступало ещё ярче, казалось ещё хуже»...

Она читала медленно, вдумчиво, явно сама захваченная историей. А я лежал, слушал и чувствовал, как бежит по щеке слеза. Может быть мне тоже когда-то попал в сердце осколок этого треклятого зеркала? Вот только не нашлось ещё той Герды, которая бы помогла его растопить. Время замедлилось, и я отчаянно боролся с дремотой, пытающейся затянуть меня в свои объятия. Шелест ветра, голос девушки и лавина воспоминания действовали убаюкивающе, погружали в старые образы, навевали сон.

Сюжет развивался, и вслед за Гердой мы следовали по долгому пути в поисках Кая. Почему-то мне всегда его история откликалась с особенной пронзительностью. Возможно, это просто мнительность и желание быть страдающим, а может быть — сопереживание, но мне виделось в этом мальчике что-то близкое и родное. Мне пришла в голову мысль, что если я соберу своё слово «Вечность» раньше, чем меня найдёт Герда, то скорее всего просто сдамся, покорившись зову, который так чётко чувствовался в моменты тоскливого одиночества. И вновь попытался отогнать эти мысли, рожденные желанием быть кому-то нужным. Разум протестовал против такой зависимости всеми способами.

- «Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло тёплое, благодатное лето!» – Закончила художница и захлопнула книгу. – Милая история, в детстве мне очень нравилась. Ну как ты?

- Спасибо. - Тихо прошептал я.

И вновь мы погрузились в молчание. Я то начинал дремать, то вновь возвращался в реальность. Я ощущал дуновения воздуха на лице, когда девушка болтала ногами и тонкий запах благовоний из её окна. А ещё я слышал поскрипывание карандаша и лёгкий, незамысловатый мотивчик, который она иногда начинала насвистывать под нос.

Когда я вновь решился открыть глаза, то с удивлением обнаружил, что уже начинает светать. Взглянул на часы - было начало четвёртого. Темнота отступала, словно кто-то крутил лебёдку, поднимая гигантский занавес. Умиротворение полностью вернуло контроль над сознанием, и я почувствовал, что в очередной раз одержал победу в этой битве. Я потянулся и зевнул, щурясь от света.

- Ты вовремя, – заметила моё пробуждение девушка. – Я как раз закончила.

- Закончила что?

- Рисунок конечно же. Не тупи.

Я сел, и она протянула мне листок, который аккуратно вырвала из скетчбука. На рисунке был изображён мальчик, сидящий на крыше. Мальчик держал в руках маленький осколок, а в его груди зияла дыра, как будто в стекле. Он смотрел на осколок в одной руке, а другой — примерялся к отверстию, словно ища тому место. Вместо лица у юноши было огромное месиво из линий, через которые проступали только два глаза и кривой разрез, имитирующий рот. Я не мог оторвать взгляд от картины. В ней было очень много печали, тоски и отчаяния, но в то же время мне казалось, что есть и какая-то надежда. Надежда однажды собрать себя всего, целиком, без необходимости латать дыры чужими телами.

- Могу я оставить его себе? – Нерешительно спросил я, чувствуя, как хрипит голос от волнения.

- Разумеется. Будет памятью.

- А можно странную просьбу? – Вдруг вырвалось у меня. – Для неприличных мальчиков и девочек.

- Эй, эй, полегче, ковбой! – Погрозила она мне пальцем. – Просьбу можно, но я оставляю за собой право на отказ.

- Было бы нечестно просить иначе. – Я облизал губы и набрал в грудь воздуха, после чего выдохнул на одном дыхании. – Можно поцеловать твою ногу?

- Поцел... чего?!

- Нууу... – Я замешкался, не зная, как объяснить свой порыв.

- Ты что, футфетишист что ли?

- Да вроде бы нет, но почему-то...

Слова путались в голове, а смущение росло всё сильнее и сильнее. В конце концов я просто замолчал, пытаясь успокоить бешеное сердцебиение и собраться с мыслями. Девушка смотрела на меня, обдумывая предложение, после чего фыркнула и вытянула правую ногу так, чтобы та оказалась рядом со мной.

- Только не называй меня королевой или типа того, а то я окончательно подумаю, что ты извращенец и сумасшедший.

- Я и не собирался. - На самом деле такая мысль у меня была, но говорить об этом я теперь точно не хотел.

Слегка подавшись вперёд, я коснулся верхней части стопы незнакомки губами. Кожа была холодная, даже ледяная. Мне показалось, что в месте поцелуя, под моим дыханием, словно бы медленно расплывается тёплое пятно. В этом моменте смешались безумие, эстетика и даже какая-то мистичность. И тут всё разрушил её истеричный смех.

- Ай-ай, прекрати, ахаха, щекотно! – Она дёрнула ногой, отведя её в сторону. – Ну, доволен, мистер извращенец?

- Эй, это обидно. Я, может, просто эстет.

- Ага, оправдывайся так в другом месте, хентай, – последнее слово она произнесла, имитируя голос девушек из аниме. – На сегодня эротизм кончился. Мог бы попросить в губы поцеловать или обнять. Так всё было романтично. А ты всё взял и испортил!

- А можно...

- Нет, алло, всё, поезд ушёл. И мне пора спать.

Я чувствовал вкус какого-то маслянистого крема во рту. "О, чёрт! Она наверняка ступала по площадке лестницы босиком. Хороший санитайзер для рта - это водка", - возникла в голове шальная мысль. Мне показалось кощунством рушить момент воплощением этой идеи.

- Что, теперь будешь заливать спирт в рот? - Словно угадала мои намерения художница и рассмеялась. - Этого я тебе не прощу.

Я поднялся и улыбнулся ей. На самом деле разочарования от того, что я попросил, не было. Мне казалось, что всё случилось именно так, как должно было случиться. Я подхватил свой рюкзак, встал на лестницу и повернулся к девушке:

- Прощай.

- Прощай, Кай. – Улыбнулась она в ответ. – Удачи тебе.

Я спустился вниз и пошёл прочь, не оглядываясь. Возможно мне стоило спросить её имя, взять номер телефона, пригласить выпить кофе. Но мне совершенно не хотелось портить магию этой встречи такими обыденными вещами. Пускай лучше этот момент останется без изменений: маленькой сказкой в этом большом городе. Для каждого из нас.

Я вышел из дворика и двинулся к центральному проспекту. Во рту всё ещё чувствовался вкус поцелуя, а в руках я сжимал рисунок мальчика. Когда впереди показался вход в метро, я зевнул, чувствуя, как накопившаяся усталость даёт о себе знать. Мне хотелось поскорее доехать до дома и завалиться спать. Эта мысль вызывала приятную теплоту внутри, позабытую на какое-то время.