Доморощенный страх

Мастерскую заливал яркий солнечный свет. За массивным деревянным столом мужчина, по виду разменявший шестой десяток, внимательно изучал принесенную на осмотр картину: неоформленный холст размером семьдесят на пятьдесят сантиметров, с испачканными краской боковыми сторонами. Изображение на полотне вызывало неподдельный интерес и вводило его в глубокую задумчивость. Спустя тягучие десять или пятнадцать минут, мужчина оторвался от картины, потер ладони рук друг о друга и перевел свой взгляд, наполненный разочарованием, на гостя.

– И это над ней ты работал полтора месяца? – с усмешкой в голосе обратился он к своему собеседнику, молодому человеку возрастом не больше двадцати пяти лет, что сидел с противоположной стороны стола.

– Ну… Да, – замялся юноша. На его лице отпечатался ужас.

– Да-да… – устало протянул мужчина. – Не этого я от тебя ожидал, Евграф. Ты вообще хоть раз в лес-то ходил? Ты где такие деревья видел? Что это?

– Березовая роща… – тихо ответил Евграф.

– Что? – смуглое лицо человека за столом искривилось в отвращении. – Березовая роща? Да это же эвкалипты какие-то! Секвойи! Я все никак не могу понять, ты масштаб вообще выдерживал?

– Ну, конечно…

– Конечно! Надо же! Березы метров в сто! Где такое видано?

– Так я же с натуры писал…

– С натуры? Ишь ты… Шишкин нашелся! Тебе, может быть, помочь подрисовать здесь эльфов, драконов, еще какой-нибудь белиберды? А то ты, поди, не справился со своим сказочным лесом!

– Виталий Степанович… – начал Евграф, но прервался на полуслове.

– Что Виталий Степанович? Евграф, ты скажи мне, сколько твоих работ я продал за этот год? А?

Ответом было лишь растерянное молчание молодого человека, который теперь виновато смотрел на свой пейзаж.

– Молчишь? А я напомню: ни одной. Ни одной картины! А сколько красок, холстов и подрамников ты поимел за мой счет? Чем дальше – тем хуже! – Виталий Степанович нервно расхаживал по комнате мастерской, заложив руки за спину. – Нет, так больше продолжаться не может. Я тебе давал кредит доверия, отныне я видеть твои работы не хочу!

– Но, Виталий Степанович. Это ж реальное место. Я с натуры…

– Нечего мне тут отговорки придумывать. Я все сказал. Возвращайся, если будет что-то по делу предложить, а пока, – Виталий Степанович уселся обратно за стол и, отмахиваясь, протянул Евграфу его картину, – пока, может быть, тебе подучиться съездить, а? Мастер-класс какой-нибудь попробуй. Я на тебя свои средства и время больше тратить не желаю. Ошибся я, видимо. Три года назад как хорошо шли твои работы, а теперь одно разочарование…

Евграф взял холст и, ошеломленный услышанным, направился к выходу.

Улица встретила молодого человека жарким июльским дыханием. Солнечный свет заливал все пространство вокруг мастерской местного художника Виталия Степановича Виновалова. Такая летняя безмятежность совершенно не соответствовала чувству опустошения, которое теперь завладело Евграфом. Он растерянно осмотрелся вокруг, неловко затолкал свою картину в черную художественную папку и двинулся прочь от небольшого двухэтажного здания.

Озадаченный таким поворотом событий, Евграф был полон упаднических мыслей. Крупной удачей обернулось для него знакомство с местным авторитетным художником Виноваловым, который по итогам городской выставки молодых художников несколько лет назад предложил Евграфу свою помощь. И вот сейчас, похоже, все закончилось.

«Как же так?! Как мне теперь продавать картины? Здесь же все проходит через лавку Виталия Степановича… Да и подработок мне без него не видать», – грусть мыслей Евграфа дополнилась разочарованием от осознания, что редкий автобус, следующий до его села Ураньево, уже ушел, оставляя молодого человека перед неизбежностью добираться до дома своим ходом. Единственное, что обнадеживало теперешнего путника – это возможность расслабиться и прийти в себя.

Неизвестно, что именно оказало такое влияние: то ли приятная летняя погода, то ли неугасаемый солнечный свет, дарующий успокоение и радость на душе, или же длинный путь, способный за два часа утомить кого угодно, но к своему дому Евграф подходил уже в спокойном расположении духа.

«Все можно разрешить, – заключил он, приближаясь к входным воротам своего дома. – Я напишу что-нибудь лучше. И тогда мою работу удастся продать, и все станет как прежде. Это Виталий Степанович, наверняка, для моей мотивации все организовал. Никак иначе. Не мог же он просто взять и выгнать меня на улицу без заработка. Хитрый этот художник Виновалов! - Евграф даже усмехнулся, раскусив, как ему казалось, замысел Виталия Степановича. – Он мне, вообще, сегодня сам позвонит. Даст немного времени и позвонит. В позапрошлом году он десять моих работ продал, так? В прошлом тоже нормально. Чуть меньше, если правильно помню, три всего, но ничего – комиссия-то с меня хорошая идет. Ничего. И сейчас все также будет. Все можно разрешить».

В дом Евграф заходил уже улыбаясь. Приметив соседа по участку, юноша радостно окрикнул:

– Агафон Александрович! Опять вы на своих грядках все время проводите? Когда статьи-то новые писать успеваете?

– О, привет, студент! – так сосед, шестидесятилетний крепкий мужчина с густыми черными усами щеткой, журналист-писатель по профессии, нередко обращался к Евграфу. Сейчас он, однако, вместо писательского пера опирался на мотыгу. – Ты сегодня, надо сказать, особенно радостный. Как успехи?

– Да вот, из мастерской выгнали! Но это ничего. Все образуется.

Немало удивившись, Агафон Александрович, казалось, хотел узнать подробности, но Евграф приветственно махнул рукой и скрылся в доме.

Выпив чашку чая, молодой человек решил не терять времени на пустые размышления и начал продумывать сюжет следующей работы, которой он намеревался поразить Виталия Степановича.

Все наиболее интересные и, по его личному убеждению, значимые идеи и образы Евграф обретал во время посещения своего любимого зеленого островка. Маршрут до этого места пролегал вдоль небольшой речки к лесу, а затем, чуть углубившись, к низине, где раскинулась старинная березовая роща, и находился источник. Каждый раз, отправляясь в путь, он испытывал противоречивую палитру чувств: легкое волнение от ожидания встречи с любимым местом, и в то же время особенную легкость и успокоение при мыслях о размеренном течении времени и красоте этой таинственной и укромной части леса.

Так было и теперь. Преодолев мелководную речушку, разделяющую зарастающее поле ровно посередине, Евграф шел прямиком в лесок по узкой извилистой тропинке. Где-то недалеко раздавалось блеяние небольшого стада овец, оставивших после себя десятки запутанных переплетающихся проходов. Однако Евграф еще ни разу не сбивался с пути в свою рощу.

Лес, окаймляющий поле, встречал его легким покачиванием ветвей многолетних дубов и лиственниц, а затем жестким ковром светло-рыжих, выцветших за прошедшую зиму сосновых иголок. Приближаясь к резвому ручью, Евграф часто вспоминал, как еще маленьким он добегал до этого места и останавливался, вглядываясь в даль уходящей, почти прямой линии тропы. Ему всегда казалось, что там, за далеким поворотом лесной дорожки скрывается что-то неизвестное и оттого пугающее, что непременно надо возвращаться на поле, освещенное солнцем и лишенное каких-либо страшных тайн. Лишь спустя несколько лет, будучи уже подростком, он набрался смелости и преодолел свои детские страхи, развеял иллюзии мнимых теней и загадочных существ. Евграф открыл для себя удивительную поляну, на которой на десятки метров возвышались могучие березы, внушающие своим величественным видом спокойствие и чувство кротости каждый раз, когда бы он сюда ни приходил. Молодой человек проводил долгие часы в тени необычайно-объемных березовых крон, у источника, что бил из земли почти в самом центре поляны, и тогда его посещали необычные мысли и идеи, которые Евграф старался не оставлять и воплощать в жизни. Так он еще в юности решил попробовать силы в живописи, а затем сумел занять со своими работами высокое место на городском конкурсе художников и получить поддержку Виновалова.

О Виталии Степановиче были его беспокойные размышления и сейчас, когда Евграф в очередной раз добрался до любимого места рядом с ключом, который за время предыдущих путешествий успел оградить каменной стенкой, создав подобие водопада.

«Странное все-таки решение принял Виталий Степанович. Взял бы на продажу что-нибудь другое из моего архива. Работ-то много, все он точно не видел. А тут не понравилась ему третья картина за год и все, иди отсюда. Я ему самое сокровенное показал, а он меня высмеял. Секвойи с эвкалиптами аж приплел, чудак!»

Не набравшись спокойствия и столь ожидаемого душевного умиротворения и уверенности в собственных силах, Евграф покинул рощу ближе к вечеру, когда уже начинало смеркаться и ему захотелось есть.

Дома Евграф обнаружил, что пропущенных звонков от Виновалова не было, равно как и сообщений от него в социальных сетях. Это расстроило юношу еще больше.

Не объявился Виталий Степанович и на следующий день, и к концу недели. Евграф пробовал звонить сам, но сначала просто не получал ответа, а после и вовсе номер телефона Виновалова стал недоступен.

Евграф потерял сон. Целыми днями он перебирал свои работы в тщетных попытках разглядеть в них заново то, за что сам ценил изначально. Но успокоение не приходило. В разуме Евграфа поселилась творческая неуверенность, словно у него выбили почву из-под ног.

Ранним субботним утром в доме Евграфа раздался дверной звонок. Сонный молодой человек, разбитый и выглядящий ко всему прочему довольно неряшливо, увидел за окном Агафона Александровича.

– Эээй! Студееент! – вкрадчиво протянул из-за ворот сосед Евграфа.

– Никакой я уже не студент, – зевая, ответил юноша, открывая калитку своему гостю. – И не был никогда.

– Доброе утро. Хотя по тебе и не скажешь, – начал Агафон Александрович. – Я смотрю, ты что-то запропастился: почту вот не забираешь, – Евграф взял протянутые ему бумаги – это оказались лишь счета на оплату. – Да и вообще, вот хлеба тебе решил занести, молока.

– Спасибо, Агафон Александрович, – грустно пробурчал Евграф, забирая пакет с неожиданными гостинцами.

Двое мужчин молча простояли по разным сторонам ворот пару минут, затем Агафон Александрович, чуть замявшись, поинтересовался:

– Так что там у тебя случилось? Из мастерской, говоришь, тебя поперли?

Евграф грустно усмехнулся и жестом пригласил гостя в дом. Он быстро привел себя в порядок, отчего потерял болезненный вид, стал гораздо бодрее, живее. Евграф сначала без особого желания впутывать кого-либо в свои личные дела принялся рассказывать произошедшее, но заканчивал уже весьма эмоционально:

– … и вот он мне заявляет, мол, секвойи у тебя тут или эвкалипты!

– А я тебе и раньше всегда говорил, что Виновалов – скользкий тип. Он к нам в газету лет пять назад кого-то устроить пытался художником. Якобы зарисовки делать. Ну там животные, пейзажики небольшие чернилами – что еще можно рисовать художнику в местной краеведческой газете. Так вот тот, кого пропихивал этот твой Виновалов, даже кошку нарисовать толком не смог. Зато авторитет он свой везде показывает.

– Да что уж теперь… У вас, кстати, эта вакансия все еще есть? – улыбнулся Евграф. – А то без продажи работ и материальной поддержки Виталия Степановича мне впору идти устраиваться в ближайший продуктовый магазин, и не факт, что возьмут.

Агафон Александрович отмахнулся, осмотрелся вокруг и спросил:

– А чего это ты тут устроил?

По всему дому на полу, на кухне, в комнате, на террасе лежали разной величины стопки из картин всевозможных размеров.

– Да вот пытаюсь в себе разобраться.

– Тут на целую персональную выставку хватит, – по-доброму усмехнулся Агафон Александрович, Евграф это замечание пропустил мимо себя. – Неопытный ты совсем. Из-за первой неудачи в дебри саморазрушения пускаешься. Знаешь, сколько у тебя еще такого будет?

– Ох, не умеете вы вселять надежду, Агафон Александрович.

– Зато я тебе правду говорю. А надежду ты сам в себя вселишь, если после таких вот случаев не руки опускать будешь, а кисти в них крепче держать. Ты мне покажи лучше ту картину, из-за чего весь сыр-бор.

Евграф неохотно направился к черной художественной папке, которую даже не стал открывать по возвращении домой после беседы с Виноваловым. Он вытащил холст с изображенной березовой рощей. В потемках плохо освещенной кухни картина словно светилась - так необычен и проработан был на ней свет. Евграф даже сам восхитился, отчего испытал чувство неловкости.

Агафон Александрович достал очки из нагрудного кармана пиджака, взял холст в руки и пристально всмотрелся в него.

– Дааа, – задумчиво протянул он, – ты это с натуры рисовал? – Евграф, вспомнив разговор с Виноваловым, в ответ лишь печально вздохнул. – Большие березы, да?

– Не пытайтесь меня приободрить. И так все понятно: композиция так себе, масштаб не выдержан… – отчеканил Евграф и потянулся за картиной. – Ясно же, что не бывает настолько огромных берез.

– Не бывает? Думаешь? А чего же тогда нарисовал таких исполинов? – продолжал с интересом рассматривать картину Агафон Александрович.

– Не нарисовал, а написал, – оскорбленно заметил Евграф. – Ошибся… Может, устал, когда работал. Туда, знаете, путь не близкий, этюдник еще тащить…

– Так ты это здесь, в наших местах рисовал? – спросил Агафон Александрович и через мгновение быстро добавил: – Извиняюсь. В наших местах писал?

– Да, здесь через реку…

Агафон Александрович протянул картину Евграфу, снял очки и в задумчивости произнес:

– Я, прежде чем в местную газету перевестись, двадцать лет работал в округе егерем. Много чего интересного успел повидать здесь, но такой рощи не видел ни разу… А показать сможешь?

Евграф с некоторой гордостью отметил для себя, что знал о таком месте, о каком, оказывается, даже сельские старожилы не ведали. Чуть помявшись, отогнав прочь пустые мысли, парень спокойно ответил:

– Да хоть сейчас пойдемте.

Агафон Александрович обрадованно хлопнул в ладони и направился к выходу:

– Переодеваться надо? А то я в домашне-огородном наряде.

– Нет, погода сейчас сухая, так дойдем, – Евграф, обувшись, рассеянно побрел вслед выходящему из дома гостю.

Однако долго идти им не пришлось. Перейдя через реку, Евграф впал в ступор среди множества мелких тропинок, оставленных животными, и примятой ветром или еще чем травы.

– Так… – растерянно начал искать привычные ориентиры Евграф.

– Все в порядке? – позади, с небольшой одышкой интересовался Агафон Александрович.

– Да тропа замялась совсем… – Евграф пытался найти знакомый ориентир среди деревьев на опушке леса, но все равно не мог сориентироваться на местности.

Евграф водил за собой Агафона Александровича по траве не меньше получаса, пытаясь найти знакомую тропинку, деревья или же хотя бы прогал в лесу. Однако поле стало для него словно чужим: неизведанным и недружелюбным, отчего юноша начинал ощущать себя глупо.

– Евграф, давай-ка остановимся, – пробормотал Агафон Александрович, вдоволь находившись по заросшему полю на жаре. – Я бы еще с тобой побродил, но…

– Вот черт! – с чувством горького сожаления перебил своего спутника Евграф. – Словно затмение какое-то нашло… Никак не получается найти путь.

– Ничего-ничего, – успокаивал в ответ Агафон Александрович. – Давай возвращаться…

Мужчина побрел по направлению к реке, откуда они пришли. Евграф до последнего пытался отыскать нужную дорожку, но, услышав речь удаляющегося Агафона Александровича, ускорился за ним.

– Я тебе, парень, кое-что расскажу, – на ходу, чуть прерываясь, продолжал мужчина. – Село наше довольно старое, так вот мне мой дед еще рассказывал интересную историю. Жил когда-то у нас один мужик. Хорошим резчиком по дереву был, а со временем сделался и вовсе выдающимся. Вырезать из дерева мог все, что пожелаешь.

Евграф шел позади рассказчика, пытаясь уловить доносящиеся до него слова, не в силах оторвать свой растерянный взгляд от удаляющейся лесной кромки.

– Стали приезжать к нему купцы из города, заказы оставляли. Все хотели, чтобы мужик удивил их своим талантом. Так он и удивлял: наличники делал шикарные, сундуки, шкатулки резные, – дойдя до реки Агафон Александрович присел на бревнышко у мостка, перевел дыхание и продолжил присоединившемуся к нему юноше: – Но вот со временем мастер начал чаще отлучаться в лес. Все думали за материалом – логично же. А он оттуда возвращался каждый раз все мрачнее и нелюдимее. Мастерство его лишь оттачивалось, но и воображение не стояло на месте. Темы он выбирал одна другой чуднее и мрачнее. С русалками, сатирами все еще мирились – мол, чудак-человек, но хоть работает на славу. А уже к преклонным годам купцы, не перекрестившись, его дом не покидали – настолько странными, а порой и страшными стали его работы. В лес он к концу жизни чуть ли не каждый день ходил, а однажды так и не вернулся. Пропал, как говорили. Или утоп где. Искать его особо не искали. Дом осмотрели, мастерскую. А там чего только не нашли: огромные резные змеи, тотемы, черти какие-то и много чего еще, что в последствии вынесли на улицу, да и сожгли на всякий случай. Откуда он такие дикие фантазии брал, известно осталось лишь ему одному.

Агафон Александрович замолк, оперся локтями на колени и уставился на размеренное течение реки.

– Значит, вы мне не только не верите, так еще и с каким-то чудаком сравниваете, который спятил сотню лет назад? – усмехнулся Евграф.

Агафон Александрович перевел взгляд на собеседника, поднялся и не спеша направился по мостку в сторону села. Евграф последовал за ним.

– Наоборот, Евграф. Есть что-то в этих лесах сверхживое. Словно какая-то сила естества природы, контактируя с рукотворным миром человека, порождает что-то новое, неизведанное, таинственное, сокрытое от глаза простого обывателя. Я оттого, наверное, и в егеря пошел, чтобы найти здесь что-то. Но сам конкретно ничего не обнаружил. А, может, просто не заметил. Верю я тебе и твоему пейзажу, – подойдя к самым первым участкам села, Агафон Александрович дружески похлопал Евграфа по спине. – И место твое, думаю, существует. Просто сегодня так получилось. Но будь осторожнее. Кто знает, как твоя роща на тебя повлияет?

С этими словами Агафон Александрович попрощался с Евграфом и удалился полный раздумий и, как казалось молодому человеку, нахлынувших воспоминаний.

Сам Евграф же поначалу не очень-то и поверил истории соседа-журналиста, однако из головы ее не выбрасывал. Весь день он провел в размышлениях то об услышанном, то о своих работах:

«Ну и как, много ли среди моих картин образов, чуждых человеческой природе?» – с легкой усмешкой спрашивал он себя.

К вечеру Евграф решился на новую попытку найти потерянную тропу. К удивлению юноши, это не составило ему никакого труда: тропинка по полю за рекой переходила в лес, пересекала ручей, и вскоре Евграф с сильной тревогой на душе стоял среди своих знакомых берез, наслаждаясь журчанием воды из источника.

Он осматривался вокруг с некоторым подозрением, недоверием к окружающим его могучим деревьям, словно пытаясь отыскать что-то зловещее среди ветвей качающихся от ветра берез. Внезапная мысль посетила Евграфа: «А не прокричать ли мне что-нибудь? Тогда, если Агафон Александрович где-нибудь у себя на грядках, может, он услышит меня?»

– Агафон Александрович! – срываясь на смех, от осознания нелепости ситуации, как мог сильно прокричал он.

– Нет тут таких, – раздалось хриплое замечание за спиной Евграфа.

Молодой человек на секунду остолбенел от неожиданности услышанного голоса. Он аккуратно развернулся и глазами пытался отыскать источник донесшихся до него слов.

– Чего кричать-то? – проговорил человек, спокойным шагом приближающийся к Евграфу.

Это был смуглый мужчина примерно пятидесяти лет, одетый в потрепанные одежды: легкая серая спецовка, сильно выгоревшая на солнце, черные джинсы, утопающие в смятых кирзовых сапогах, потертых и изношенных. Цвет его лица отдавал легким красным оттенком, словно он преодолевал сложный и долгий путь на морозе. Его глаза, маленькие и черные выражали совершенное безразличие к встреченному путнику и время от времени пропадали под сальными локонами темной густой шевелюры, завитками спадающей на низкий лоб.

Евграф растерялся. Не зная, что ответить, он мычал нечто интуитивное:

– К-кто вы? Отк-куда вы здесь появились?

– Первый класс, да? – мужчина прошел мимо Евграфа к одной из берез-великанов и похлопал смуглой ладонью по ее стволу. – Отличная древесина. Это тебе я говорю.

Он неохотно оторвался от изучения дерева и вернулся к Евграфу:

– Можешь меня звать Игнатом. Ты-то сам кто, откуда будешь? Потерялся что ли?

– Я Евграф, – юноша безуспешно пытался припомнить хотя бы один след постороннего человека в этой роще с самого детства. – Я тут гуляю часто. Вот и сегодня…

– Да, – протянул Игнат, глубоко вдыхая воздух носом и радостно потирая руки. – Местечко здесь что надо! Дров-то! Дров-то сколько, а!

– Каких дров? – не понял Евграф.

Игнат с недоумением уставился на парня:

– Так вот же, вокруг посмотри. Одной такой на всю зиму хватит! Это я тебе говорю.

– Вы лесник?

– Лесник – не лесник. Какая разница? Сам, небось, уже присмотрел парочку березок, а? – Игнат ехидно засмеялся, подмигивая юноше.

– Так вы березы рубить собираетесь?! – возмутился Евграф.

– Ничего я не собираюсь! – от души засмеялся Игнат. Казалось, что сами деревья заколыхались от его громогласного смеха. – Просто фантазирую, так сказать. Понимаешь? – он снова подмигнул парню.

– Их нельзя пилить на дрова! – повышенным тоном ответил Евграф.

– Льзя-нельзя… – отмахнулся Игнат. – Пора мне. Бывай, Евграф!

Игнат провел большой неаккуратной ладонью по волосам, прощально махнул молодому человеку и удалился в чащу леса.

Евграф остался в роще в одиночестве, переполненный подозрениями и чувством отчужденности от окружающего мира. Молодой художник размышлял о странной и столь скоротечной встрече и о том, может ли он что-нибудь предпринять для защиты рощи, если этот таинственный гость не шутил.

Подойдя к источнику, чтобы освежиться, Евграф с удивлением заметил непрерывную рябь на поверхности воды, отчего не мог отчетливо разглядеть свое отражение. Рябь эта не исчезла ни через час, ни к концу дня, когда, дождавшись прихода сумерек, юноша медленным шагом двинулся домой озадаченный и ни в чем не уверенный.

«Что действительно хотел этот тип? Появится ли он еще, или же мое присутствие все-таки на него повлияло? Вдруг Игнат вернется не один? Если я не смог найти дорогу к этому месту сегодня днем, как я проведу туда полицию или лесную охрану, если придется? Странную историю рассказал мне Агафон Александрович. По всему его виду похоже, что он ее не выдумал. Вдруг мне посчастливилось найти то место? Или не посчастливилось…»

В течение следующих нескольких дней Евграф то и дело пропадал в березовой роще. Уходил туда ранним утром, а по возвращении, уже после заката солнца, пытался заниматься картиной для Виновалова. Он так и не оставил идею о возвращении в его мастерскую, хотя и понимал, что надеяться на это было по меньшей мере наивно. Иногда он пересматривал свои старые работы, но так и не мог дать им критической оценки, отчего терял и терпение, и уверенность в себе.

В один из вечеров ближе к концу июля, спустя примерно неделю ежедневных странствий Евграфа в рощу, молодого человека заметил Агафон Александрович и приветственно замахал тому руками.

Евграф имел очень уставший вид, однако обрадовался вниманию со стороны соседа.

– Евграф! – подбежав к забору между участками, сбивчиво начал Агафон Александрович. – Никак не могу застать тебя дома. Думаю, на работу что ли устроился?

– Не, – отрицательно замотал головой юноша и немного замялся с дальнейшим ответом: – Так, хожу по окрестностям, набираюсь впечатлений для работы…

– Вот, это правильно. У меня, кстати, по этому поводу новости есть хорошие, – Агафон Александрович, восстановив дыхание, расплылся в широкой улыбке. – Звонила мне позавчера племянница. То-се, как вы поживаете, не надо ли чего и так далее. Короче, слово за слово, и узнал я, что сейчас она работает куратором в одном выставочном зале и идет у них набор молодых художников для организации выставок. Какие-то там сезоны. Я ей про тебя рассказал, а она и говорит, если есть работы, возраст до тридцати пяти, то пусть присылает свое портфолио. Работы у тебя есть, да и возраст подходящий. По-моему, это прямо знак для тебя, как думаешь?

Евграф внимательно выслушал своего собеседника, однако принял это известие без должного энтузиазма:

– Не знаю. Ничего сейчас не думаю. Работы мои, честно говоря, не такие уж и блистательные, чтобы выставляться…

– Хех, – крякнул от негодования Агафон Александрович. – Я тебе главного не сказал: выставочный зал тот не где-нибудь, а в самой столице. Как тебе, а?

– Никак. Большое дело – выставка… Нет у меня ничего подходящего.

С этими словами Евграф отошел от забора и направился в сторону своего дома.

– Но ты хоть подумай. Там прием до конца лета… – донеслись до Евграфа слова растерянного такой реакцией Агафона Александровича.

– Ладно, посмотрим. – Парень вдруг остановился и обратился к соседу: – Агафон Александрович, а вы никого по имени Игнат не знаете? Из местных, может?

Мужчина удивился еще больше, задумался на секунду и отрицательно покачал головой.

– Ладно, ничего страшного, – молодой человек попрощался с соседом и, немного осунувшись, пошел домой.

После новостей от Агафона Александровича Евграф запутался в себе еще больше. Столько времени он мечтал лишь о том, чтобы его заметил какой-то Виновалов, а теперь вот отказывается от неожиданного и столь интересного предложения.

«С Виноваловым же я познакомился при похожих обстоятельствах…» – размышлял Евграф позже вечером.

Для новой картины вдохновения у него так и не набралось. Более того, на свой этюдник с красками Евграф смотрел сейчас то ли со страхом, то ли с раздражением. Телефон Виновалова оставался недоступным. От накопившейся усталости как физической, так и от бесплодных размышлений, Евграф завалился на кровать и моментально уснул.

Сон его, однако, не был спокойным. Евграф несколько раз просыпался от изнурительных сцен пожаров. Сначала пламя застало его в мастерской Виталия Степановича. Затем горел его небольшой дом вместе со всеми работами, а Евграфу оставалось лишь наблюдать за пугающим действом. Под конец же Евграф очутился в своей роще, где вместо деревьев стояли вкривь и вкось десятки причудливых тотемов, а среди них мелькала таинственная фигура, за которой Евграф никак не мог поспеть. Догнав же неуловимый силуэт, Евграф развернул его за плечо, ожидая увидеть перед собой своего нового знакомого Игната. Однако перед ним предстало ухмыляющееся лицо Виновалова. Вся роща погрузилась в хаос, тотемы вспыхнули и напоминали теперь гигантские зажженные свечи. Евграф в смятении осматривался вокруг. Фигура Виновалова превратилась в прах, а по поляне прокатился громогласный хохот, от которого Евграф проснулся на мокрой от пота подушке.

Утро только начиналось, и молодой человек, несмотря на чувство разбитости, решил отказаться от дальнейшего сна. Евграф привел себя в порядок, умылся и вышел на улицу.

Солнце взошло совсем недавно, воздух казался прохладным и влажным, а утреннюю тишину на фоне нарастающего, но все еще приглушенного отдаленного городского гула нарушали лишь переливы пений птиц.

Евграф отправился на прогулку. Он обошел все окрестности, поля, посидел в компании выгнанных на пастбище у села овец, но идти в рощу, несмотря на имевшееся у него желание, не решался.

«Может, это знак, что мне не стоит больше туда ходить… – размышлял Евграф, минуя привязанных коров, которые сейчас только и делали, что с усердием поедали свежую, покрытую обильной росой траву. – Может, Игнат появился не случайно? Столько лет я там никого не видел, а тут такая встреча».

Солнце начинало усиливать свой жар, и к девяти часам утра Евграф стоял перед очевидной и столь знакомой тропой, ведущей через поле за рекой. Никогда он еще не думал так напряженно, идти ли ему по тропе или вернуться домой.

Решив все же преодолеть свою неуверенность и внести в происходящее хоть какую-то ясность, он направился к роще.

Приподнявшаяся по утру трава опутывала его ноги и мешала идти через поле. Лес же встретил Евграфа холодным дуновением, от которого даже несмотря на нарастающий зной, у молодого человека проявились мурашки на коже. А ближе к лесному ручью ему, словно вернувшемуся в детство, стали мерещиться вдалеке тени, да так явно, что он решил остановиться и умыться водой из ручья. Погода начинала ухудшаться, издалека усиливающийся ветер доносил обрывки гулких ударов грома.

Евграф продолжил путь и очень скоро достиг рощи. Природа дышала беспокойством, березы раскачивались от ветра, и сквозь их ветви проступало уже не голубое небо, а темно-синие с легкой сединой облака, первые предвестники грозы.

Юноша дошел до источника и, испытывающий жажду, наклонился, чтобы сделать несколько освежающих глотков, но тут же отпрянул: вода обрела мутно-коричневый цвет, а на поверхности блестела переливающаяся на свету разноцветная пленка. Как ни пытался избавиться от грязи, Евграф на этот раз даже не смог различить в маленьком омуте своего нечеткого отражения.

Он отошел вглубь рощи и осмотрелся по сторонам. К своему разочарованию около одной из берез, у самого края березняка, Евграф заметил движение. В отличие от теней у лесного ручья, этот образ был реальным.

Евграф быстрыми шагами направился к склонившемуся над чем-то человеку. Тот сидел спиной к подходящему юноше и ковырялся, как выяснилось с приближением, в бензопиле. Вокруг неработающего механизма блестела большая лужа густого грязно-желтого машинного масла.

– Что вы тут делаете? – резко, в надежде на испуг незваного гостя, отчеканил Евграф.

Однако знакомый Евграфа даже не вздрогнул.

– Да, вот, видишь, пила не заводится… – произнес спокойным тоном, обернувшись через плечо, Игнат.

– Я же вам сказал, что нельзя эти деревья пилить! – срываясь на крик продолжал Евграф.

Лицо Игната изменилось в удивлении. Он приподнялся, руки его были черны и жирны от машинного масла. Из-за прищура маленькие глаза, кажется, стали еще меньше.

– Знаю я, парень, у тебя особый интерес к этому месту. Но это ничего, – Игнат с усердием протирал руки вытянутой откуда-то из-за пояса тряпкой. – Посмотри, сколько тут деревьев. И мне хватит, и тебе…

Игнат говорил вкрадчиво, словно заманивал Евграфа в какую-то западню:

– Давай-ка посмотрим, что я смогу взять себе, а что оставить тебе, – руки Игната, не ставшие чище от попыток стереть с них грязь, потянулись к выступающим из земли корням ближайшей березы.

Евграф, пребывающий в некотором оцепенении, сделал над собой усилие и шагнул в сторону от собеседника. Его взгляд моментально различил огромную закопченную рукоять топора, лежащего на земле. Не медля ни секунды, юноша отошел от своего оппонента еще на несколько больших шагов.

– Ты, Евграф, не переживай из-за деревьев: на месте старых новые вырастут, – Игнат уже стоял с топором в руках. Его серьезный вид источал угрозу. – Подумай лучше о том, как тебе самому не ошибиться с выбором…

Евграф не дослушал и интуитивно бросился наутек. Очередной сильный порыв ветра ударил ему в спину, словно подгоняя, направляя на путь к спасению. Побег молодого человека, несмотря на шум от раскачивающихся деревьев, сопровождал громкий смех Игната, наполненный особой злобой и издевками.

В голове Евграфа царил хаос. Мысли о том, что ему определенно угрожали расправой, перемежались с ослабевающим желанием хоть как-то повлиять на ситуацию со столь любимым, почти родным местом. На одном дыхании он добежал до окраины леса и признал, что полностью охвачен страхом.

«Может, черт с ними, с деревьями? Эта роща сама по себе очень странная, авось и без меня разрешит свои проблемы… – тяжело дыша, лихорадочно размышлял Евграф. – В конце концов, что я могу противопоставить Игнату. А он-то точно сможет мне голову проломить».

Евграф перебежал поле, раздираемый сомнениями, ощущая чувство стыда за свой побег, за беспомощность и неуверенность в собственных силах. У мостика через речку ему стало болезненно противно не только за малодушное отступление, но и за весь месяц после изгнания из мастерской Виновалова.

«Вот же… Расклеился, превратился в страдающего нытика, слабовольного и трусливого…» – такая самокритика ворвалась в его голову внезапно, словно занесенная очередным резким порывом ветра.

Евграф, пристыженный самим собой, побрел к своему дому, чуть ли ни при каждом шаге прислушиваясь, не заработала ли в лесу пила.

Уже рядом с соседским участком молодого человека посетила авантюрная идея. Он ускорил свой шаг и направился к дому Агафона Александровича.

Через несколько томительных секунд ожидания после нажатия на кнопку звонка дверь дома открылась, и из-за нее выглянуло морщинистое лицо Агафона Александровича.

– Евграф! Случилось чего? – озадаченно и громко, чтобы преодолеть завывание ветра, начал сосед.

– Случилось! – прокричал в ответ Евграф. – У вас есть ружье?

От выпаленной фразы удивились они оба: Агафон Александрович от самой просьбы, Евграф – оттого, что осмелился пойти наперекор своим трусливым мыслям и размышлениям.

– Что ты несешь, какое еще ружье?! Иди-ка ты домой, студент! Видишь, какая непогода!

Евграф на этот раз твердо решил не отступать:

– А вы не знаете, у кого из местных можно взять? Мне на время нужно, могу заплатить…

Агафон Александрович оборвал Евграфа и затащил его за ворот рубашки в дом.

– Что случилось? – в спешке переспросил Агафон Александрович. – А ну рассказывай!

Евграф мысленно отсчитывал драгоценные минуты, за которые Игнат мог начать пилить березы. Он сбивчиво пересказал все случившееся в роще.

– И ты что же, собираешься пристрелить этого Игната? – с недоумением спросил Агафон Александрович после услышанного.

– Да нет же! Хочу прогнать его! У него топор, а у меня ружье будет, так? Вот он и поймет, что я серьезно настроен…

Агафон Александрович пребывал в растерянности. Он не мог найти себе места и, полный размышлений, ходил туда-сюда по небольшой прихожей мимо взъерошенного Евграфа.

– Ты что же, ничего не вынес из моего рассказа про старика-резчика, а? – со злобой начал Агафон Александрович.

– Так, может, он не смог совладать с этой природой, а я…

– Нашелся герой… – Агафон Александрович перебил Евграфа.

После нескольких минут усердных размышлений, мужчина заключил:

– Вижу я, что настрой твой серьезен, не отступишься. Но ты, поди, и не держал в руках ружья-то? В таком случае, я пойду с тобой.

– Нет, Агафон Александрович, это мое дело. Вдруг мы с вами опять заплутаем на поле? Времени совсем нет! – Евграф направился к выходу, но обернулся и добавил: – К тому же, если что, я убежать смогу, а с вами никак не получится…

С лица Агафона Александровича не сходил отпечаток задумчивости и сильной взволнованности. Тихим голосом он медленно произнес:

– Ладно, жди тут, сейчас принесу.

Хозяин удалился из комнаты и вернулся через несколько минут, которые показались Евграфу бесконечными. Мужчина положил черное двуствольное ружье на небольшой столик у окна и хотел было рассказать Евграфу про элементарное обращение с оружием, однако тот резко схватил ружье за ствол и выбежал из комнаты без лишних разговоров.

– Верну сегодня к вечеру! – лишь раздалось у входной двери вместе с задувшим в прихожую ветром.

Евграф взбудоражился как никогда. Сейчас он бежал по полю и бушующему лесу быстрее, чем мелькали мысли у него в голове. Когда он, тяжело дыша, ворвался в рощу, разразилась гроза. Крупные капли дождя срывались с сине-серых туч и разбивались о стволы деревьев, листья, траву, землю. Яркие молнии заставляли невольно пригибаться, а гулкие протяжные раскаты грома пронизывали все существо молодого человека.

К своему огорчению, Евграф смог рассмотреть, что Игнат не только не покинул рощу, но и принялся рубить одну из берез топором.

«Вот же чудак, – думал Евграф, аккуратно приближаясь к Игнату сзади. – Хоть бы окончания бури подождал что ли…»

Игнат сосредоточенно наносил тяжелые удары по березе один за другим. Недалеко под его ногами в траве виднелся ярко-оранжевый корпус так и не заведенной бензопилы. Лишь благодаря, как показалось Евграфу со стороны, какому-то особенному чутью, Игнат, разгоряченный тяжелым трудом, вымокший от смеси пота и дождя, обернулся еще до того, как юноша успел подойти к нему ближе.

Мужчина выпрямился и расправил плечи. Теперь стало похоже, будто он увеличился в размерах, что испугало Евграфа и заставило его остановиться в десятке метрах от лесоруба.

Игнат играючи перекладывал топорище из руки в руку. На его лице проступила злобная улыбка.

– Ну что же ты все не можешь угомониться, Евграф? – с усмешкой выдохнул он.

– Я предупреждал вас, что не позволю… – слова давались Евграфу с трудом. – Я говорил, чтобы вы…

Гроза продолжала бушевать. Упругие капли дождя били молодому человеку в лицо, заставляя то и дело протирать глаза рукавом вымокшей насквозь рубашки.

– Не позволишь?! – по роще прокатился смех, едва отличимый от грохота грома. – Уж не для этого ли ты приволок с собой этот старинный мушкет? – Игнат с издевкой указал вытянутым топором на опущенное в одной из рук Евграфа ружье, которое тот неловко прятал за штаниной. – Не твоя роща первая, не твоя – последняя, ты не расстраивайся. Вишь, какие тут деревья: захочешь выдумать – не получится!

Игнат, промокший до нитки, осмотрелся по сторонам, после чего тихонько направился к Евграфу. Юноша с напряжением наблюдал за приближением своего визави. Смесь волнения и накатывающего страха, дополняемая ощутимой прохладой от дождя, сковала движения Евграфа. С огромным усилием он взял скользкое от воды ружье в обе руки и, дрожа, нацелился на подступающего Игната. С ужасом Евграф отмечал внезапные и до этого момента неразличимые видоизменения фигуры своего противника. Молодой человек решил, что разум оставляет его, когда заметил, что руки Игната гротескно увеличились, тело его при движении неестественно извивалось, а расширенные зрачки наполнились густой чернотой, мерцающей в глазницах, словно небольшие пламёна. Неизменным оставался лишь громогласный бас Игната, который и сейчас со смехом заливал всю рощу:

– Ты, Евграф, хоть бы курок взвел на своем ружьишке! А то пока не так уж и страшно. Карабин нацелить – дело одно, а выстрелить-то решишься? – Игнат неестественно пластичными движениями подбирался все ближе и ближе к пребывающему в ступоре молодому человеку. – Не-е-е-т, не решишься. Сложно это – преодолевать-то, да? Ишь ты, страх решил напугать…

Евграф, нежелающий отступать, однако, покорно последовал совету Игната и неумело, по смутным представлениям о работе охотничьего оружия, взвел один из курков.

«Какая разница – все равно, патронов-то там нет, – обреченно заключил юноша. – Эх, Агафон Александрович…»

После пронесшихся в голове мыслей, выражающих сожаление то ли о решении своего соседа подстраховаться и, наверняка, дать незаряженное ружье, то ли о внезапно пришедшей на ум вполне удачной идее о теперь уже никогда не осуществимой персональной выставке, Евграф зажмурился и с усилием нажал на жесткий, скользкий от всепроникающих капель дождя спусковой крючок.

Яркая вспышка озарила пространство вокруг. Ужасающе громкий треск, раздавшийся в момент выстрела Евграфа, и внезапная обжигающая волна горячего воздуха сбили юношу с ног, оставив в беспамятстве лежать в мокрой холодной траве, орошаемым, казалось, бесконечным водяным потоком с небес.

***

Евграф очнулся, когда непогода начинала утихать, и свинцово-синие тучи стремительно ускользали и уступали место солнечным лучам. В ушах стоял звон, тело испытывало дрожь, немного болел затылок. Он открыл глаза и приподнял голову в попытках осмотреться. Вокруг валялись крупные ветви березы, куски толстой черно-белой, местами мшистой коры. В воздухе витал сильный запах влажной земли и озона.

Молодой человек поднялся на ноги и теперь мог лучше оценить представшее перед ним зрелище. Та береза, которую с усердием начал рубить Игнат еще во время грозы, стояла поврежденная ударом молнии. Кое-где по стволу тянулась неровной нитью тонкая трещина. Несколько крупных ветвей, не выдержав удара, надломились и теперь свисали со ствола. Часть дерева оголила свою бело-желтую древесину.

Евграф смотрел на эту картину с задумчивым сожалением, но, внезапно вспомнив про Игната, стал с опаской осматриваться. Он обошел всю рощу, но не нашел ни одного следа, указывающего, что кроме него здесь находился кто-то еще. Ни тела Игната, ни его бензопилы, ни следов машинного масла, ни даже глубокого надруба, который успел сделать лесоруб и который явно видел Евграф на стволе березы, – ничего этого он найти так и не смог. Последнее его удивило особенно.

«Как же так? Я точно видел, что Игнат рубил ствол своим огромным топором. Но в этом месте он совершенно цел…» – не мог поверить Евграф.

На всякий случай, чтобы не ошибиться, парень проверил стволы всех берез в роще, но не нашел ни одного следа от удара топора.

Евграф вернулся к поврежденному дереву и с искренним сочувствием похлопал его по стволу ладонью. Он еще раз осмотрелся, отыскал брошенное в траве под упавшими ветвями ружье и мимо источника направился домой. Отпивая ледяную воду, он с радостью отметил ее вернувшуюся кристальную прозрачность, а в отражении снова всплыла его легкая улыбка.

Покидая в тот день рощу, Евграф, уставший физически, ощущал душевную безмятежность и спокойствие.

***

Агафон Александрович нервно дежурил у двери дома Евграфа. Заметив его еще издалека, он неуклюже побежал навстречу.

– Ну, что там?! – взволнованно начал он.

– Я думаю, Агафон Александрович, все будет в порядке, – со скромной радостью ответил Евграф и вручил хозяину его ружье, которое до этого волочил по земле за ремень.

– Пригодилось, а? Да ты не томи, говори скорее! – Агафон Александрович пребывал в нетерпении.

Евграф без праздных слов принялся рассказывать своему собеседнику все детали произошедшего. Молодой человек отвечал на самые неожиданные вопросы, ничего не утаивая.

– Вот как бывает… – задумчиво протянул Агафон Александрович, после чего повисла пауза. Каждый размышлял о своем, но, несомненно, оба испытывали неподдельную радость от завершения этой странной истории.

– Так, думаете, я нашел то же, что и старик из вашего рассказа? – поинтересовался Евграф.

– Да кто ж его знает. По сути своей, может, и то же, а по воплощению, может, и нет. Чего только в этих лесах не сокрыто.

– Кстати, ничего сложного в стрельбе из ружья нет, – похвалился Евграф.

– А ты больно-то стрелял? – усмехнулся Агафон Александрович.

– Ну… Выстрелить же пришлось… – неуверенно объяснил юноша.

– Тут такое дело, – виновато начал сосед. – Ты когда прибежал ко мне, я смекнул, что, если не у меня возьмешь, так у кого-нибудь другого – тут в каждом втором доме у старика по ружью, если не больше. А за лишние пятьсот рублей тебе и патронов надают. Подумал я, что это слишком опасно, – Агафон Александрович улыбнулся и продолжил: – Я тебе пустых гильз зарядил. Чтобы ты не убил кого по горячей своей голове…

Евграф удивился и даже засмеялся в ответ, однако мысли его отошли немного в сторону:

«Получается, и выстрела как такового не было? Как, может, не было и Игната? Тогда что же считать реальным? Мою решимость? Смелость? Получается, и в правду, страх решил напугать», – задумался молодой человек.

С Агафоном Александровичем они проболтали еще некоторое время, пока тот не засобирался домой. Поблагодарив за помощь и распрощавшись, Евграф скромно окликнул соседа:

– Слушайте, а не дадите ли вы мне номер вашей племянницы насчет выставки?

Агафон Александрович расплылся в широкой улыбке, достал из пиджака блокнот, оторвал оттуда страницу и передал ее Евграфу со словами:

– Вот это правильно. Нечего бояться новых возможностей.

За несколько следующих дней юноша неоднократно навещал свою рощу. Он навел порядок после урагана и теперь без тревог и опасений погружался там в спокойные размышления, черпая вдохновение для новых работ. А через несколько дней после звонка в столичную галерею и обсуждения всех деталей, Евграф договаривался о дате проведения своей первой персональной выставки. Он уже знал, какую картину поставит на афишу. Больше всего ему теперь хотелось жить и смело принимать новые жизненные вызовы.