Накануне Дня Победы

16+
  • Опубликовано на Дзен
Автор:
Franz Renner
Накануне Дня Победы
Аннотация:
Встреча с женщиной прошедшей войну.
Текст:

Весной 2000 года Бельский проводил часть своего отпуска у бабушки со стороны отца в маленьком городке Тамбовской области.

Городишко этот был ничем не примечателен, если не считать того, что недалеко от него, лет двести назад, в семье помещиков Гончаровых росла будущая жена Пушкина.

Кроме этого, в Гражданскую войну, население города не приняло Советскую власть, примкнув к восстанию под руководством бывшего то ли начальника милиции, то ли учителя Антонова.

Восстание жестоко подавили. Городок сожгли, а жителей - «антоновцев» наказали. Многие, кто не погибли в боях с Красной Армией и не были расстреляны как заложники, постановлениями советских судов были казнены, осуждены на разные сроки, или очень далеко сосланы.

Тогда погибло много родственников ещё не родившейся тогда бабушки Бельского, а значительная часть оставшейся родни была сослана на Алдан. Некоторые из них, и в том числе её будущая мать, осуждены или сосланы не были, по причине того, что попали под какой-то пункт амнистии.

Отец бабушки, прадед Бельского, тоже воевавший на стороне восставших, был осужден, вернулся из тюрьмы в 1927 году, и они с прабабкой сразу поженились.

А городишко после Гражданской войны ожил. Новая власть переименовала его, восстановила работу открытого при царе порохового завода и построила ещё ряд небольших предприятий.

Пришлые и переселённые новые жители отстроили заново и сам город. В Великую Отечественную войну, иногда прорывавшаяся за линию фронта немецкая авиация бомбила город и пороховой завод, который, несмотря на гибель работников, пожары и разрушенные цеха, не прекращал своей деятельности. Подростком на этом заводе трудилась бабушка Бельского.

В школу она так потом и не вернулась. В то послевоенное время было трудно и голодно. Решила, что вместо учёбы будет работать и помогать матери ставить на ноги младших братьев и сестёр, которых было трое. Бабушка выучилась на швею и работала потом в городском ателье до самой пенсии.

В ту войну многие жители города ушли на фронт. 1268 горожан с полей сражений не вернулись.

Отец бабушки в Первую мировую войну был матросом-подводником на Балтийском флоте. В первые дни Великой Отечественной его мобилизовали тоже в подводники, на Черноморский флот. Письма от него перестали приходить через год. Похоронка тоже не приходила. Закончилась война. Прадед не возвращался. Но вся семья жила надеждой, что может быть тот был в плену, освобождён из немецких концлагерей, проходит проверку. Или был контужен, потерял память. Жили надеждой. Ходили в военкомат. Там помочь ничем не могли, сведений никаких не было. Но слали запросы.

Наконец, в 1949 году пришло извещение, что лодка с экипажем, в состав которого входил прадед – главный старшина штурманской команды, не вернулась из боевого похода.

Бельскому нравилось в этом тихом городе. С самого раннего детства он проводил тут почти каждые летние каникулы.

Многие кирпичные здания в полуготическом стиле были построены после войны немецкими военнопленными. В одном из таких небольших трехэтажных домов вырос отец Бельского, а сейчас жили его дед и бабушка.

У каждого подъезда, под раскидистыми ветвями деревьев, стояли столы и лавки. За этими столами вечерами и в выходные дни жильцы играли в шахматы, домино и карты, распивали портвейн, щёлкали семечки. Шкодливые дети сыпали на столы песок, кидали траву и сосновые шишки. Чуть дальше, через широкую тропинку располагались сушилки для белья и деревянные сараи. В рабочие же дни жители города трудились на предприятиях оборонного значения, которые в дальнейшем, кроме порохового завода, не смогли выжить во времена бурного развития в стране рыночной экономики.

В те далёкие советские годы ещё был жив дед Бельского, фамилию которого он носил. С ним они ездили на пасеку, качали мёд, просиживали ранние утренние часы с удочками на многочисленных прудах, обрамлёнными полями подсолнечника и гречихи. Дед научил его водить автомобиль, управляться с различными инструментами и множеству других полезных умений. С дедом они построили веранду дома в саду.

Родом дед был не из этих мест. Рос он самым младшим в семье с отцом, старшей сестрой, и двумя братьями в небольшом рабочем посёлке на речке Чёрная Калитва, что в соседней Воронежской области. Матери у них не было, и дед никогда не рассказывал о ней.

Прадед Бельского ещё за несколько лет до Первой мировой войны окончил Константиновское артиллерийское училище, что в Петербурге. Служил офицером в различных донских казачьих артиллерийских батареях. Воевал в Первую мировую, а потом и в Гражданской на стороне Красной армии.

Самый старший брат деда в 1940 году окончил в Ленинграде артиллерийское училище (это же самое бывшее Константиновское артиллерийское, которое, к слову, окончили потом отец Бельского и он сам), и война застала его в действующей армии.

Затем, на войну был призван из запаса его отец. Потом, друг за другом ушли на войну другой его брат и сестра. Последним ушёл на фронт и дед Бельского, в шестнадцать лет, ранней весной 1942 года. Как-то он коротко обмолвился Бельскому, что тогда ловко схитрил с годом рождения и его призвали. На войне кем только он не служил. И стрелком, и пулемётчиком, и миномётчиком, сапёром и даже мотоциклистом. Сменил с десяток частей. Девять раз был ранен. Дошёл до Германии. Крайнее своё ранение получил при форсировании Одера.

Там, на Одере, летом победного года его разыскал второй брат, к тому времени, будучи уже подполковником – заместителем командира штурмового авиационного полка.

От брата дед узнал, что отец погиб в 1941 году, командуя артиллерийским дивизионом в боях за Киев. В сентябре 1942 года в сражении за Воронеж, погиб его старший брат, своими противотанковыми орудиями преградив путь немецким танкам. Сестра погибла в 1943 году при форсировании Днепра, будучи старшим фельдшером медицинского пункта стрелкового полка.

Спустя немного времени они с братом съездили в отпуск в родной посёлок, стёртый войной с лица земли.

Через месяц после отпуска брат погиб в авиакатастрофе в ходе учебно-тренировочного полёта.

Дед остался совсем один.

В Германии он служил до 1948 года. А потом полк, в котором служил дед, расформировали. Дослуживать последний год его отправили на полигон порохового завода в Тамбовской области, который располагался рядом с городишком, где жила бабушка. Там они и познакомились. Дед дослужил, женился и остался жить и работать в этом городке на Тамбовщине, где спустя полвека их внук, капитан артиллерии Бельский проводил сейчас отпуск, наслаждаясь тишиной, покоем и запахом весеннего соснового леса.

В один из дней, из Астрахани, в отпуск приехали его родная тётка Татьяна со своим мужем дядей Сашей.

Как-то днём, накануне Дня Победы, неторопливо попивая кофе, Бельский и дядя Саша смотрели какой-то фильм по телевизору. На кухне, о чём-то разговаривая, попивая чай, сидели тётя Таня и бабушка.

В прихожей зазвонил телефон. Тётя Таня подошла и взяла трубку:

- Алло!

Узнав звонившего человека, она радостно воскликнула:

- Мария Дмитриевна! Наша милая, здравствуйте!

Дальше Бельский не вслушивался, но слышал обрывки разговора:

- Да, это Танюшка…

- Мы в гостях у мамы…

- И Денис в этом году приехал…

- Тоже в отпуске. Конечно, он вырос. Уже и не узнаете. Он теперь у нас целый капитан…

Какое-то время она разговаривала с Марией Дмитриевной, а потом передала трубку подошедшей бабушке:

- Мам, держи. Мария Дмитриевна тебя.

Бельский вышел на балкон покурить. Вернувшись, увидел, что дядя Саша одевает куртку:

- Денис, пошли в магазин! К нам идут гости! Бабушка пригласила Марию Дмитриевну, её мужа Сергея Петровича и их дочь Светлану. Светлана с тётей Таней в одном классе училась, и они вместе физмат заканчивали в Тамбове.

Бабушка попыталась сунуть Бельскому деньги:

- Возьмите хорошего вина, водочки или коньяку, а мы пока остальное на стол сообразим.

Деньги он не взял, отмахнувшись.

На улице Бельский спросил у дяди Саши:

- А кто они такие? Бабушкины знакомые? Я их не помню почему-то.

Дядя Саша на ходу ответил:

- Ууу! Ты не помнишь Марию Дмитриевну? В детстве не встречался с ней тут на каникулах?

Бельский отрицательно покачал головой:

- Не могу вспомнить.

Дядя Саша пояснил:

- Мария Дмитриевна когда-то давно была тут начальницей швейного ателье. Там, где наша бабушка работала. Вроде, подруги они были хорошие. Семьями долго дружили. Потом, как они с Сергеем Петровичем на пенсию вышли, дочь Светлана их к себе в Тамбов перевезла. Она там математику в каком-то институте преподаёт. И они периодически приезжают сюда ко Дню Победы. Родственников повидать, на кладбище побывать и со знакомыми пообщаться. Они с Сергеем Петровичем всегда к нашей бабушке заходят.

Бельский кивнул, внимательно слушая дядю Сашу.

Тот продолжил:

- Мария Дмитриевна постарше бабушки. Она и на войну пошла сразу же после школы. Но особых подробностей ни она, ни другие люди, нам никогда не рассказывали.

Дядя Саша на ходу качал головой и задумчиво говорил:

- Действительно! Вот про Сергея Петровича мы с детства всё знали. Светлана про отца всегда рассказывала. Гордилась отцом, что он стольким людям на фронте жизнь спас. Он на войне врачом был, это точно. Приехал он сюда в конце сороковых с Марией Дмитриевной. Говорили, что у него первая семья в начале войны погибла. После приезда Сергей Петрович в нашей детской больнице хирургом был, потом главным там стал. Он же и аппендицит мне в детстве вырезал. И когда мы с тётей Таней женились, они у нас на свадьбе были. А вот про мать Светлана никогда не рассказывала. Хотя пионеры каждый год на 9 мая её поздравляли. И я ходил, поздравлял. А с другой стороны, она никогда на ветеранские встречи не ходила.

Сделав нужные покупки, мужчины вернулись домой.

Чуть позже пришли гости. Мария Дмитриевна оказалась приятной подвижной пожилой женщиной с приветливым выражением на лице. Она тепло обнялась с бабушкой и тётей Таней. Обняла она и Бельского:

- Какой стал! И не узнать! А на отца своего как стал похож!

Муж её, Сергей Петрович, высокий старый, но крепкий мужчина, пожимая Бельскому руку, представился просто:

- Сергей Петрович.

Их дочь Светлана, красивая стройная женщина чуть за сорок, тоже обняла всех по очереди.

Всех пригласили за стол. Мария Дмитриевна забросала всех вопросами о жизни. Спросила Бельского про отца, мать, сестру и племянницу. Коротко спросила о службе. Бельский охотно отвечал на её вопросы. В своей жизни ему никогда ещё не приходилось общаться с женщинами, которые прошли Великую Отечественную войну. Для него было лёгким потрясением, что кто-то из них ещё дожил до нынешнего времени.

Наконец, восторги первых минут встречи утихли, и Бельский решил, что пора разливать.

Беря бокал, он обратился к Марии Дмитриевне:

- Вам водички или вина?

Она нарочито обречённо махнула рукой:

- По случаю Дня Победы водки!

Бельский опешил. Водку в таком возрасте! Светлана, заметив его сомнение, обратилась к матери:

- Мама! Какая водка? Давление подскочит и на «скорой» увезут!

Мария Дмитриевна добродушно развела руки:

- Да я чуть-чуть! Дайте с капитаном выпить! Я крайний раз с капитанами пила в Австрии в сорок седьмом!

Улыбаясь, показала на Сергея Петровича:

- Кстати! Полюбуйтесь! А вот и один из них! Как затесался к нам тогда на мой день рождения, так до сих пор за каждым застольем рядом со мной!

Сергей Петрович сдержанно улыбнулся:

- И не надейся! Не отвяжешься!

Мы выпили за наступающий праздник Победы. Мария Дмитриевна чуть пожевала и скомандовала мужу:

- Серёженька, принеси, мой родной, мои папиросы! Они у меня в плаще!

Бабушка достала из серванта и поставила рядом с Марией Дмитриевной пепельницу.

Тётя Таня поперхнулась бутербродом со шпротами:

- Вы ещё не бросили курить, тётя Маша?

Та с сожалением помотала головой:

- Нет, Танюш. Так и не смогла. Мне Света даже какие-то таблетки и наклейки носила. Но всё без толку. Сама понимаю, что в семьдесят шесть курить уже неприлично. С семнадцати лет курю и, наверное, помру с папироской в руке.

Встряла Света, строго поблёскивая красивыми серыми глазами:

- И помрёшь, мама! Вот если бы захотела, то и не курила! Курила бы ещё хорошие иностранные сигареты, а то куришь свои крепкие, вонючие папиросы! Мне только при их виде дурно становится!

И она недовольно встряхнула своими тёмными волосами.

Мария Дмитриевна хотела было что-то резко возразить дочери, но тут твёрдо и вежливо встрял Сергей Петрович:

- Ну-ну, девочки мои! Уймитесь, ради бога! Такой праздник ведь! Победа! Что хотите, то и делайте! Пейте, курите! Я, хоть и не практикую уже лет пятнадцать, но первую помощь смогу оказать любому! Главное, не перебарщивать! Только не склочничайте!

Решительно вмешался дядя Саша:

- Между прочим, люди говорят, что если человек долго, несколько десятилетий курил, то бросать курить нет смысла. Организм уже не сможет адаптировать себя без никотина. И органы начнут отказывать. В первую очередь сердце и мозг.

Тётя Таня раздражённо отмахнулась:

- Саш, что ты несёшь! Доказано, что курение убивает людей! Сам-то ведь не куришь! А рассказываешь тут нам антинаучный бред!

Бельский понял, что пора переходить к главному. Он разлил всем присутствующим и встал с рюмкой в руке:

- Уважаемые мои родные и наши гости! Позвольте мне предложить тост! За нашу семью, за каждую семью нашей страны, которой коснулась та страшная война. За всех тех, кто на фронте и в тылу неимоверными усилиями, огромными жертвами, в те годы победил врага!

Все встали. Выпили, сели и принялись молча жевать.

Чуть погодя Бельский обратился к Марии Дмитриевне:

- Мария Дмитриевна, вы служили в Австрии?

Она улыбнулась и ответила:

- Да. Войну там закончила. И служила потом.

Он заинтересованно спросил:

- Извините, но мне очень интересно, как вы попали на войну и где воевали, в каких войсках?

Дядя Саша поддержал Бельского:

- Конечно, расскажите! А то мы всю жизнь рядом с вами и ничего не знаем про вас. Вы никогда ничего про себя не рассказывали.

Мария Дмитриевна нахмурилась:

- Я в зенитной артиллерии служила. Но после того, как вернулась домой я вообще никогда и никому ничего не рассказывала. Да и потом тоже. Другая жизнь началась, дети пошли, другие поколения выросли и другие заботы появились.

Обстановка за столом как-то вдруг, необъяснимо для Бельского изменилась.

Бабушка молчала. Сергей Петрович сосредоточенно смотрел на свои морщинистые руки, сложенные на столе. Светлана протестующе было подняла руку в сторону матери, но её перебила тётя Таня:

- Почему же не рассказывали? Ведь все знали, что вы воевали на фронте, били фашистов!

Мария Дмитриевна грустно улыбнулась:

- И сама не знаю почему. Мне неловко было рассказывать. И поняла я это в январе сорок четвёртого, когда меня, после госпиталя, командование нашего зенитно-артиллерийского полка на тридцать суток отпустило домой в отпуск, восстанавливаться после тяжёлого ранения. Полк тогда дальше в наступление не пошёл. Потрепали его тогда в боях на Днепре. Весь наш гвардейский танковый корпус сильно потрепали. И потом корпус получил приказ - расположиться в Днепропетровске, принять пополнение и имущество, доукомплектоваться, провести учения и потом опять на линию фронта, наступать дальше. А мне не верилось своему счастью. Другие наши батарейцы так радовались за меня. Готовилась в отпуск как на свадьбу, прости господи. Старшина выпросил для меня всё новое обмундирование. Девочки из полковой швейной мастерской всё мне красиво ушили, подогнали и отгладили – шапочку, шинель, форму. Погончики новые вышитые старшего сержанта, гвардейский знак и награды, нашивочки за ранения, красиво, по-уставному на груди, по линеечке разместили. Командир мой помог мне продукты выписать и свой офицерский дополнительный паёк, печенье в основном, мне отдал. Набрала, я, конечно, от жадности и вечно полуголодной своей фронтовой жизни на огневой позиции, сколько поднять и нести могла. Ну и, не без этого, конечно, чемоданчик кое-какого трофейного имущества с захваченных немецких складов батарейный старшина принёс. Документы оформила. И так совпало, что наш начальник командного пункта полка, майор, уже в возрасте, комиссованный по тяжёлому ранению, в сторону Тамбова тоже ехал. Так он сразу сказал, чтобы мы вместе держались в пути.

Мария Дмитриевна чуть передохнула и продолжила:

- И поехали мы до Тамбова вдвоём. По поездам, вокзалам носило нас. А я тогда ещё слабая была, болтало меня на каждом шагу. В груди рана болела иногда, в глазах темнело. А он все мои пожитки нёс, тёплую воду в пути находил, чтобы я свои лечебные порошки в кружке разводила, что наши медики в дорогу мне дали. Хороший дядечка. Рассказывал он мне о себе и о родных. Сам он до войны музыку преподавал. Сын у него хореографом был в тамбовском театре. У того «бронь» была, как у работника сферы культуры и искусства. Мог бы и не пойти на фронт, а ушёл. И погиб. Невестка погоревала, да и вышла потом замуж за какого-то эвакуированного режиссёра. Маленького внука бабке, жене майора отдала. Плакала, но отдала. Может, не нужны были тому режиссёру чужие дети. Или она надеялась потом, когда жизнь устроится, своего ребёнка обратно забрать. Господи! Не знаю. Не осуждаю я сейчас её. Время тогда было такое. Страшное. Война всему виновата. А сам майор всю дорогу ко мне как к дочери относился. Доехали мы с ним без приключений. Мы с Сергеем, уже после войны, хотели его найти в Тамбове, по адресу, что он мне тогда дал, а оказалось, что он уже умер от тех военных ран.

При этих словах Сергей Петрович согласно кивнул. Бельский потянулся за бутылкой, взглядом показал дяде Саше, что пора разливать на другом конце стола.

Мария Дмитриевна пить спиртное больше не стала:

- Хватит мне уже. Хорошего понемножку. Немолодая я уже, чтобы её родимую глушить.

Она продолжила свой заинтересовавший Бельского и других рассказ:

- В общем, нормально, через комендатуры, где поездами, где попутками добрались мы с майором до родных краёв. Благо, что от Украины не совсем далеко до нас. Жила бы, где подальше, на Урале, например, или, не дай бог, в Сибири, не выдержала бы, не смогла бы доехать. Слава богу, в пути нас не обокрали, не зарезали. Тогда ведь, сколько жулья и ворья шныряло! За деньгами и вещами охотились. И люди в пути пропадали!

Она опять замолчала, доставая папиросу. Бельский чиркнул «Крикетом», давая ей прикурить. Светлана осуждающе посмотрела на Бельского и обратилась к матери:

- Мамочка! Может не нужно больше сегодня рассказывать? Разволнуешься, плохо станет. Тем более пила алкоголь. Куришь ещё вот! Сердце поберечь нужно. Расскажешь в другой раз.

Мария Дмитриевна как-то спокойно, но с лёгким вызовом, посмотрела на дочь:

- Разве что? Не вы ли сейчас меня просили рассказать про войну? Так вот теперь слушайте! Я больше полувека молчала!

И она продолжила:

- Так вот, иду я такая красавица, по нашей Лесной опушке, скриплю по снегу своими новыми изящными сапожками. Господи, так радуюсь! Сердце колотится бешено. Два с половиной года не была на своей улице. Кажется, что целая вечность с той поры прошла. Дома такие родные, скамейки, завалинки, колонка. Всё целое, не разрушенное. Мама писала, что немцы нашу окраину в лесу не бомбили. Иду и кого-нибудь знакомых увидеть и обнять хочу. Наверное, обрадуются все мне. Девчонка с фронта на побывку и лечение приехала. На многих-то с нашего города уже похоронки пришли. Отец мой тоже уже погиб. Сжимается сердце у меня! И радостно мне на душе и горестно одновременно. Мамочку увижу! Я ей написала, чтобы ждала меня в отпуск, но не знала, дошло ли уже письмо или нет.

Мария Дмитриевна чуть помолчала, отпила минеральной воды и продолжила:

- Так вот, лечу я по Лесной к своему дому и встречаю хорошо мне знакомую женщину. Тётю Катю. Она до войны у нас фельдшером в акушерском пункте работала. Радостно с ней здороваюсь, а она меня как-то холодно сторонится. Я в растерянности вся и в недоумении. С чего бы это так? А она мне так, со злостью, коротко выговорила, что мол, всё ей понятно, почему я такая вся ухоженная и с поклажей барахла. Потому что я в прифронтовом сытом тылу пристроилась к начальству в постель. В каждый наш двор похоронки носили, дети полуголодные, в самом городе всё разбомблено, разруха, люди в подвалах и в землянках ютятся, а я тут такая фифа явилась с трофейным чемоданчиком. Наверное, забеременела от начальства, чтобы с фронта демобилизоваться! У меня тогда, после этих слов, в глазах потемнело от обиды и несправедливости! Дар речи потеряла и пошла. Ничего не смогла ей ответить. Что скрывать, были у нас и такие девчонки, что от орудийных позиций любыми способами пытались подальше быть. И у меня в расчёте такие были. Но не все же подряд! Кое-как дошла я до дома. Матери нет. На работе в это время была. Зашла домой. Посидела, успокоилась немного после разговора с тётей Катей, собралась с мыслями. Решила пока военную комендатуру найти, чтобы там отметиться о прибытии в отпуск, а оттуда пойти к матери в госпиталь. Она писала, что во Дворце культуры госпиталь организовали с ранеными нашими бойцами. Вышла опять из дома, и через лес в город. Пока шла, все прохожие на меня глазели. Я-то многих узнаю, здороваюсь, а меня никто и не признаёт. Да и неудивительно. Уехала-то я юной девочкой, а вернулась уже взрослой. К тому же военных девушек тогда в городе много было. Тоже зенитчиц. Они пороховой завод прикрывали. Правда, тогда его уже не бомбили, но всё равно зенитки стояли. Нашла комендатуру. А комендант тоже наш городской парень, капитан, с фронта без ноги вернулся. И он не сразу меня узнал. Расспрашивал долго о фронте. Комендантские меня в госпиталь отвёзли. С мамой встретилась. Даже мать родная меня тоже сначала не узнала. А как признала, то чуть удар её там не хватил. А она и не ждала меня. Письмо только потом пришло, через пару дней. Попросила маму, чтобы мне рану посмотрели и повязку поменяли. Помню, мама смотрит, как меня разбинтовали и плачет. А врач говорит, что рано меня выписали, и отпуск по продолжению лечения нужно продлевать. Какое-то внутреннее воспаление ещё не прошло. Нужно было ещё лежать. Договорились, что мама будет уколы мне дома делать, а на осмотр и перевязки сама в госпиталь ходить буду. Ходила потом. В отпуске со знакомыми встретилась и некоторыми довоенными подружками. И некоторые из них ко мне настороженно и как-то неприязненно относились. Одна из них так и бросилась на меня! Мол, никогда бы не подумала, что ты из этих, кто с нашими мужьями на фронте спит. И тогда я не сдержалась! Какое-то бешенство на меня нашло. Вцепилась в неё и била, била по голове. А пока била всё ей про себя рассказывала – где и как воевала и за что награды получала. Еле оторвали меня от неё. Давно её уже нет на этом свете. До самой её смерти мы друг друга сторонились.

Мария Дмитриевна замолчала закуривая. Она совсем не волновалась, рассказывая нам свои воспоминания. Сергей Петрович кашлянул. Бабушка вздохнула. Тётя Таня молча, смотрела на Марию Дмитриевну. Бельский с дядей Сашей, заполняя паузу, опять разлили. Выпили молча. Затем Светлана, быстро допив свой бокал с вином, неожиданно для всех, вдруг сказала:

- Ну, я думаю, мама, что нам пора. Скоро на маршрутку уже идти. Следующая потом не скоро.

Но её мать, будто бы не слыша её, выдувая папиросный дым вверх, продолжила:

- Я же ведь, можно сказать, сбежала тогда на войну. Легкомысленная девчонка, вчерашняя школьница. Думала, что за пару месяцев наваляем немцам, и я вернусь героиней. В меня влюбится какой-нибудь красивый командир, мы поженимся и уедем с ним служить в большой красивый город с набережными и мороженым. Ох, и глупая же я тогда была. Взрослеть и умнеть, потом пришлось, на фронте. Отца тогда сразу же призвали. И я за ним тоже. Даже матери поначалу не сказала ничего. Меня, конечно, сразу не взяли, посмеялись и отправили домой. Матери рассказали. Она меня так ругала, хотя видела, что я от своего не отступлюсь. Всё равно потом, через месяц, меня, ещё с несколькими девушками отправили учиться на медика в Липецк. Опоздали. Там девчонки уже военную присягу приняли. Говорят, езжайте обратно. Но я своего добилась. Пошла к какому-то начальству. Настояла на своём, и меня в Горький отправили, на ускоренные курсы младших командиров зенитной артиллерии. Там и выучили на командира орудия. Выпустили нас и сразу на фронт, на Можайское направление. Сразу под немецкие танки, которые к Москве рвались. По ним мы прямой наводкой стреляли. Там меня в первый раз ранило. Повезло. Из батареи тогда двенадцать человек в живых осталось. Да и те раненые и покалеченные были. После госпиталя на другой фронт попала, в другую часть, на Воронежское направление. Оттуда в Ростов. Отступали до Сталинграда.

Мария Дмитриевна опять ненадолго задумалась и продолжила:

- В самом городе на улицах с орудием воевала. Нашей целью их танки и самоходки были, что атаки пехоты поддерживали. Помню, на перекрёстке, среди руин, огневую позицию орудием занимали, а за спиной, через квартал, набережная. Волга! В тот ноябрьский день мы пять немецких атак отразили, но и они наших контратак отбили не меньше. При орудии нас только трое осталось. И восемь последних снарядов. Когда стемнело, поползли мы с другой девчонкой убитых растащить, чтобы сектор обстрела орудия хотя бы немного расчистить. Предупредили свою пехоту, они нам помогли даже. Слышим, с той стороны немцы тоже убитых растаскивают. Притаились сначала, и они тоже. Потом, по какому-то негласному уговору, и мы, и они продолжили, и друг другу не мешали. Сделали мы всё, а мне по малой нужде сильно захотелось. То ли от холода, то ли от страха. А скорее всего, и от того, и от другого. Девчонку мою дальше, к перекрёстку отправила, а сама в какой-то полуразрушенный дом заползла, одежду расстегнула, шинель. Сделала своё дело. Глаза к темноте попривыкли. Вдруг, слышу, сверху кто-то застонал как-то сдавленно и зашевелился. У меня сердце в пятки, я карабин вверх: «А ну кто там? Стрелять буду!». А сверху, через дыру в потолке мне громким шёпотом по-немецки: «Фройлян! Фройлян!», и далее, я понимаю, просят меня не стрелять. У них там раненый, ему нужна вода. Немец просит воду для раненого. Тот умирает, и ему нужно попить. Я в школе, к слову, говоря, пять лет кружок немецкого языка посещала и достаточно хорошо понимала его. Потом и в Австрии я неплохо общалась с местными. Но тогда, в тот момент, сказать, что я испугалась от такого поворота событий – это ничего не сказать. Судорожно думаю, что заползли мы к немцам, но потом соображаю, что это одни из атаковавших нас, не успели отойти вместе со всеми или тот, кто воду просит, своего раненого не бросил. Он опять просит не стрелять и дать воды. Я фляжку отцепила от ремня. Она почти полная у меня. Вечером нас кормили и воды принесли. Спустил он два сцепленных между собой ремня, я флягу свою прицепила. Он поднял воду наверх и благодарит меня. И спрашивает, что мне нужно. Я отвечаю: «Зигаретен!». Сигарет у него прошу. У них проблем с куревом почти не было. Он довольно согласился. Спустил мне каску свою, а там россыпью штук пятнадцать сигарет. Я потом, у орудия пересчитала. И точно, пятнадцать штук. Жадно их курили потом с девчонками, и моряков пулемётчиков, что наше орудие прикрывали, угостили тоже. А меня мысль пронзила и желание, застрелить их что ли? Или в плен взять. А как? А вдруг отстреливаться начнёт! Хана мне тогда. И молча, осторожно, я уползла к своим.

Потом опять ранение и госпиталь. После него в наступление пошли. Снова Ростов. Далее – форсирование Днепра. Опять ранение. И далее Румыния, Венгрия. В Венгрии опять ранило. После Венгрии была Австрия. Там войну и закончила. Начали нас, девчонок демобилизовать. А я не хотела домой. Что бы соседи опять на меня пальцем тыкали и грязное про меня говорили? В общем, оставили меня служить, но уже не на боевой командирской должности, а начальником полковой швейной мастерской. Маме написала, что остаюсь пока служить. Так и служила. Потом с Сергеем познакомилась и замуж вышла. Вместе демобилизовались и сюда, на мою малую родину приехали.

Мария Дмитриевна улыбнулась:

- Ну, вот и вся моя история про войну. Дальше вы знаете.

Уже улыбнулась и Светлана:

-Мама, а что же ты про награды умолчала?

Та весело отмахнулась рукой:

- Да это ли главное?

Но Светлана, обращаясь почему-то именно к Бельскому, сказала:

- Денис! У моей мамы два ордена и шесть медалей. И это я не считаю те, что после войны давали, юбилейные.

Бельский уважительно покивал Марии Дмитриевне.

Но та неожиданно схватила того за руку и таинственно улыбаясь громко спросила:

- А ну-ка ответь мне, дорогой мой Денис на вопрос! Почему ещё не женился? Когда бабку правнуками порадуешь?

Бельский смутился от неожиданности.

Внезапно его выручила Светлана:

- Мамочка! Всему своё время! Найдёт он себе жену! И правнуки будут!

Дядя Саша, уже изрядно захмелевший, весело предложил:

- А давайте их со Светкой сейчас и помолвим. Она пока ещё симпатичная, не старая. Родит правнуков! Как, Свет, ты готова?

Все, кроме Бельского и Светланы грохнули хохотом. Тётя Таня, смеясь, шутливо хлестнула дядю Сашу по голове салфеткой:

- Дурила моя пьяная! О чём ты говоришь? Водка мозги растворила?

Бельский глупо улыбался. Слова дядя Саши как-то неосознанно натолкнули его на мысль, что Светлана, хотя она и старше, ему очень нравится.

Он тайком посмотрел на Светлану. Она смотрела на Бельского, и на её лице не было даже тени улыбки.

Дядя Саша оправдывался:

- Ну а что? Ей замуж надо? Надо! Денису надо? Надо! Мы все тут друг другу не чужие! Скрепим, как говориться, дружбу двух семей священным союзом!

Тётя Таня, глуша остатки смеха, махнула в его сторону рукой:

- Ой, блин! Саша! Света же мне ровесница. Ей сорок один! А Денису только двадцать семь через две недели! Четырнадцать лет разницы! Думай, что говоришь, чудо моё!

И обращаясь к Денису:

- Не слушай его! Он уже пьяный и его скоро будем укладывать!

Но дядя Саша не хотел успокаиваться:

- Не! Подожди! Он что, даже до Тамбова её не проводит? Свет, ты же хочешь, чтобы Денис проводил тебя до дома? Смотри, какой красавец! Офицер! Гусар! Почти граф Суворов! Проводит тебя до кроватки и завтра вернётся!

Тётя Таня резко воскликнула:

- Заткнись! И веди себя прилично!

Обращаясь к Свете, она попросила её:

- Света, извини нас, ради бога! Ты же знаешь, что Саше много не надо! И Денис не такой. Он приличный, порядочный человек. Наша семейная гордость!

Светлана улыбнулась, стрельнула в Бельского глазами и, пожав плечами, кивнула тёте Тане.

Бельский не знал даже, как вести себя в такой ситуации. Ему было неловко.

Сергей Петрович вдруг стал торопить своих девочек. Они ещё успевали на предпоследнюю маршрутку.

Встали проводить гостей. Обнимались, прощались.

Светлана как-то чуть иронично и грустно вдруг сказала Бельскому:

- Ну, прощай…приличный гусар и почти граф Суворов!

И поцеловала его в щёку.

Бельский спокойно кивнул:

- Прощайте!

Гости ушли.

Пролетел отпуск Бельского.

Пролетели годы. Ушла навсегда и бабушка. После её смерти Бельский больше не бывал на Тамбовщине.

Как-то, лет через двадцать, уже в наши дни, Бельский, поздравляя по телефону дядю Сашу с 65-летием, спросил его про тогдашних гостей.

Тот со вздохом ответил:

- Да умерли все.

Бельский недоумённо уточнил:

- И Светлана?

Дядя Саша подтвердил:

- Да. Светлана буквально через год-полтора, после того как мы сидели тогда в День Победы у бабушки, умерла от онкологии. Молодая была. Жаль.

Бельский молчал. Ему тоже было жаль Светлану.

Тот опять вздохнул:

- А потом года через два и Сергей Петрович. А Мария Дмитриевна долго ещё жила. Года до 2013-ого, наверное.

Потом Бельский долго курил на улице и вспоминал свою встречу с теми людьми.

+4
04:45
562
10:24 (отредактировано)
+1
Очень извиняюсь, но я начала читать и запуталась в родстве. И уже дальше не дошла. Я не к тому, что вы плохо пишите — мне ваш слог очень нравится, хорошо приятно читается. Но я, как читатель, теряю в деталях нить повествования. Ещё раз извините. — Дочитала. Хорошо, интересно.
Комментарий удален
04:25
+1
Спасибо! Буду совершенствоваться и дальше!
10:27
Спасибо, что не обиделись. Удачи вам!
12:45
+1
Спасибо! Обижаться не на что. Все ваши замечания справедливы.
Загрузка...
Alisabet Argent