4

Проходит несколько дней после разговора с Софией. Наступает ежегодная цветочная выставка, посвящённая началу лета, где флористы, типа меня, и садовники выставляют напоказ свои лучшие цветы, чтобы потом получить главный приз — 5000 марок. Есть также ещё 2000 и 500.

Я никогда не рассчитываю получить эти деньги, мне нравиться выставлять свои работы на показ, а когда люди подходят и внимательно их осматривают, получаю от этого удовольствие. Ведь для чего же ещё нужны выставки?

Я выехал на следующий день после разговора с Софией. Дело в том, что добираться до Клайнсланда на поезде два-три дня, поэтому пришлось выехать пораньше.

Так вот, я сижу в поезде и размышляю над этим Николаусом. Вроде парень хороший, вроде тёте понравился, вроде даже есть намёк на любовь, но... А не оставит ли он её возле разбитого корыта? Такое у неё было с одним фермером, когда тот, спустя пять лет брака, изменил ей и выгнал на улицу с тремя марками.

После этого она больше не выходила замуж. И думаю, она побаивается влюбляться. А тут какой-то молодой хер с Люксембурга!

Короче, я приезжаю на станцию и иду до города пешком — полчаса тут идти. Тишину и спокойствие лесов, природы и ручья прерывают издалека доносившиеся крики, гомон и смех; подходя к деревне, вижу уже четыре ряда машин.

Цветочная выставка в самом разгаре.

Из-за большого потока людей и палаток город как будто выглядит больше в два-три раза, а каждый его домик утопает в цветах, цветочных гирляндах. Палатки раскинулись вдоль Главной улицы и частично уходят даже за пределы города. Каждая палатка по-своему украшена, цветы стоят на полках в букетиках или корзиночках.

Рай для глаз.

До приезда София мне сказала, где искать их с тётей палатку: на пересечении Главной и Змеиной (из-за расположения домов — виноват неровный рельеф, — в волнообразную форму) улицах.

Нахожу я их не сразу. Они вдвоём сидят под розовым навесом среди корзиночек с розами; София лениво отмахивается от мух, а тётя, сутулясь, сидит над столом и глядит в одну точку. Лицо у неё расслабленное, со слегка глуповатой улыбкой. Увидев меня, она, не смотря на массивную фигуру, легко вскакивает и кидается мне на шею.

— Штефи, мой маленький Штефи!

— Привет, тётя Фреджа. — Я обхватываю руками её талию и киваю с плеча повеселевшей Софии. — А ты вытянулась за полгода.

— А у тебя, смотрю, щетина.

— Просто бритву забыл.

Она усмехается, а тётя отпускает меня. На её глазах стоят слёзы.

— Магазин цел, не волнуйся. София говорит, заработали достаточно прилично, потом она покажет книгу.

— Хорошо, надеюсь, проблем не возникло?

— Слава Богу, нет. Всё тихо и мирно. Даже иногда к нам заезжают знакомые из Арбайтенграунда.

Я оглядываюсь по сторонам.

— А где твой жених?

Она краснеет.

— Да прекрати ты! Как ребёнок, честное слово. Он не жених мне, мы общаемся.

— Это правда? — говорю я Софии.

Та смеётся и кивает.

— Да. Он сейчас придёт — пошёл за водичкой для дам.

— Он знает, что я приеду?

— Тётя ему все уши прожужжала.

— Да прекратите оба! Штефи, давай присядем.

Мы прошли под навес и сели.

5

Проходит почти два месяца. Мы с этим Джоргом быстро сладили и даже успели на нескольких концертах побывать. Весёлый человек, правда, о себе не слишком откровенничает, зато очень весёлый тип.

И мы стали типа братьями.

Да, не очень красиво я выразился, но случилось вот что.

Мы договорились встретиться у меня дома, чтобы пойти в бар. Суббота, и он на подработке. Я занимаюсь уборкой, включаю патефон и не сразу слышу барабанную дробь в дверь. Я открываю её и вижу Джорга. Он белее мела, весь трясётся и в руке держит какой-то мешок с торчащими неострыми углами из него.

Он протягивает мне мешок и влетает в квартиру.

— Я побуду у тебя три-четыре часика, ладно? А лучше переночую.

Я открываю мешок. В нём лежат небольшого размера картины.

— А... что это?

Он плюхается на диван и вытирает пот со лба.

— Это картины.

— Откуда они у тебя? Что ты натворил?

Он выдыхает и жестом показывает в окно. Я подхожу и смотрю на тёмную улицу, по которой бегает, рассеянно озирается по сторонам пухлый мужик в котелке ещё конца прошлого века.

Отхожу от окна и поворачиваюсь к нему.

— Ты украл их?

Он кивает. Я выключаю патефон.

— Как это произошло?

Он невозмутим:

— Украл я их в любительском магазине того типа. Это подделки.

— Зачем они тебе?

— Надо.

— Ты явился ко мне, скрываешься у меня и при этом даже не хочешь объяснять мотив. Это очень нагло с твоей стороны.

— Штефан, я устал...

Я бросаю мешок на пол и подхожу к телефону. Он вскакивает и больно хватает протянутую руку.

— Спятил?!

Я вырываюсь.

— Тогда говори.

Он снова садиться.

— Ну ладно. Мне нужны деньги.

— Зачем?

— Задолжал одному...

— Кому?

— Не важно.

— Почему картинами?

— Денег особо у меня нет, а он говорит: «Можешь какой-нибудь более-менее стоящей вещи дать. Я её разменяю. Например, что-нибудь из искусства или ювелирного».

— Зачем деньги тебе были нужны?

— Да плохо мне было в одно время с финансами... никак не мог найти работу, и... ну так уж получилось. Кушать и греться-то надо.

— Сколько?

— Восемь тысяч марок.

— А что так много?

— У меня есть ещё дети, которым я высылаю большие алименты в Нордеграунд.

Я сажусь.

— У тебя есть дети? В Нордеграунде?

— Да. Я сам оттуда.

Наступает напряжённое молчание. Я тупо на него смотрю. Как же мало я про него знал! Он мне говорил, что не был женат, что приехал из Люксембурга, и вот...

А он подходит к шкафчику и достаёт коньяк (что, впрочем, не впервой). Садиться возле меня и наливает в чистый стакан, а сам отпивает из горла.

— Хорошее пойло.

Я отпиваю из стакана и встряхиваю головой.

— Тогда почему ты здесь?

— Работы там нет, а здесь хоть какая-то... Вот только планирую поискать другую.

— А чем тебя эта не устраивает?

— Маловатые деньги.

— По-моему, нормально.

— Для тебя, одиночки, может и да, а вот для северной семьи — нет.

Я вздыхаю.

— Ну ладно, понял тебя...

Он нагибается и касается моего локтя.

— Ты же не выдашь меня? Ты же должен меня понять, как человек из небогатого края. Ты работаешь для семьи, я работаю для семьи... Мне кажется, мы должны поддержать друг друга, не находишь?

А в принципе, он прав.

И я киваю, отпиваю из стакана.

Продолжение следует...

(фотограф Eva Elijas)