Считалочка

Ниток нет - прядет кишки...

  

Скакалка вращалась все быстрее, под страшноватую считалочку. Шустрые ребячьи пятки почти не касались асфальта; кто не успел перескочить скакалку, считался "проклятым" и должен был изобразить, что у него отнялись ноги. А потом сидеть на траве, в карательном кругу, глядя, как прыгает под ту же считалочку следующий кандидат на проклятие Слепы. Никто не помнил, откуда взялась считалка, но прыгали под нее с особым усердием. Все прекрасно знали, что бабки с сучками вместо глаз никогда не было на свете, но в глубине души копошился липкий червячок - а вдруг все же... это придавало игре особую пикантность.

Игорь сидел на траве, держа блокнот на коленях и увлеченно водил карандашом по бумаге. Все равно, в игру его не возьмут, да и вряд ли с увечной ногой он долго проскачет! Его не дразнили во дворе: в свои неполные десять лет, Игорь уже слыл самым талантливым юным художником в городе. "Очкарика" любили за незлобивый нрав и готовность всегда помочь другим: дать списать домашку, одолжить мелочь на школьный обед, нарисовать картинку для младшей сестренки или братика. За свою короткую жизнь он успел нажить только одного врага.

- Игорь, домой! - послышался с балкона мамин голос. - Обедать!

Игорь вздохнул. Есть не хотелось, но мама придерживалась строгих взглядов - ровно в два вся семья должна была собираться за большим столом. Не хочешь есть, просто сиди тихонько и пей чай, но от семейного обеда не смей отлынивать!

Дома он вымыл руки и, прихрамывая, поплелся на кухню. Мама вытаскивала из духовки пышущий жаром пирог. От запаха съестного Игоря слегка замутило; жара стояла просто невыносимая. Лучше бы просто обошлись одной окрошкой.

- Явился, недоносок, - насмешливым полушепотом встретила его Светка, сдувая со лба разноцветные прядки. - Еще бы час хромал... все время тебя все ждать должны! Полудурок безногий!

Мальчик, не отвечая, поправил очки и сел за самый дальний конец стола. Он знал - бесполезно говорить Светке, что увечная с рождения нога не его вина. И что отца тоже еще нет в кухне - значит, обед пока не начинается и Игорь никого не задержал. Дело было не в хромой ноге и не в обеде, на который сестра и сама частенько опаздывала, гуляя с подругами.

Отец Игоря не был Светкиным отцом. Несколько лет назад мама развелась с первым мужем и вышла замуж снова. Сестра не приняла отчима, и люто ненавидела младшего брата. Это знали все; но отец был постоянно занят на работе, а мама предпочитала верить, что семья у них идеальная. А Светкины выходки это так - детский сад, перерастет! Ничего, что ей уже почти восемнадцать лет.

Игорь молча терпел оскорбления и насмешки, не жаловался, когда сестра отвешивала ему втихую подзатыльники, портила рисунки и игрушки. Ухажеры, которых она приводила домой в отсутствие родителей, не упускали возможности поиздеваться над хромоножкой. Особенно старался верзила Вадик, по кличке Бекон. Он мог помочиться в Игорев рюкзак с учебниками, часто выкручивал ему руки, стараясь при этом не оставить синяков. А однажды закрыл на балконе на несколько часов. Была середина января. Совсем околев, Игорь попытался перебраться на соседний балкон и упал вниз. По счастью, этаж был третий и мальчик отделался вывихнутой ногой. После этого Светка с Вадимом перепугались и издевательства прекратили. Вернее, они стали не такими жестокими.

Ночью Игорь открыл глаза от странного звука. Тоненько жужжал комар... или, может, запутавшаяся в паутине муха?

Мальчик поднял голову с подушки и замер: у окошка, в кресле, сидела старуха. В полутьме трудно было разглядеть лицо; только высохший сгорбленный силуэт. Тонкие руки ловко вращали колесо большой старинной прялки. Прялка пела и старуха хрипло вторила ей:

- Бабка Слепа сроду слепа -

По ночам крадет детей...

В комнате было по летнему душно и жарко, но Игоря под одеялом била дрожь. Тикали часы, ночной ветерок шевелил светлые занавески. Прялка пела. Веки тяжелели и наливались клеем, голова клонилась обратно на подушку. Никакой бабки в комнате не было и быть не могло.

Игоря разбудил крик. Тоненький, страдальческий. Кричала Светка.

Сонные, взъерошенные, мать с отцом склонились на кроватью сестры. Та жалобно подвывала, скорчившись на постели и держась руками за живот.

- Больно... - скулила Светка, - мамочка... ой, как больно!

- Толик, звони в "Скорую"! - решительно командовала мать, ощупывая мокрый от пота лоб дочки. - Солнышко, где больно? Здесь?

- Да-а-а... живот!

Сестра снова противно заскулила, точно собачонка, которой наступили на лапу. Игорь молча смотрел на бледное до синевы лицо матери, ее закушенные губы - и мысленно представлял, как прижимает ко рту Светки подушку. И давит-давит-давит изо всех сил...

- А-а-а, больно!!! Больно-больно-больно!

"Да замолчишь ты уже наконец?"

- Толик, ты вызвал "Скорую?"

- Да, сейчас должны подъехать... как думаешь - аппендицит?

- Похоже на то... боли характерные!

Светка ненадолго умолкла, тяжело дыша и вытирая слезы о подушку. С улицы донесся чей-то разухабистый вопль. Кому-то там было очень хорошо. А сестре - очень плохо.

- Да где же "Скорая?"

- Может, машина сломалась? Я позвоню еще раз!

- Ай, больно, мне плохо! Ой-ой-ой...

В ту ночь "Скорая" ничем не могла помочь Светке; Игорь слышал скрип старинной прялки возле окна. Он не хотел поворачивать голову.

Он повернулся и посмотрел.

Бабка визгливо смеялась и быстро-быстро вращала колесо. На веретено наматывалась толстая, розовая, блестящая веревочка.

"Это же не нитки, - неожиданно понял Игорь, облизывая пересохшие губы. - Это кишки! Светкины кишки!"

Теперь он отчетливо видел, как из под пальцев сестры, прижатых к животу, тянется нечто осклизлое, блестящее. Тянется прямо туда, к навершию жуткой прялки. Бабка хохотала, Светка выла. На сморщенном лице бабки от смеха быстро-быстро тряслись два выпуклых кожистых хоботка-сучка. Глаз у нее не было.

"С прялкой в кресле бабка-Слепа,

Ниток нет - прядет кишки..."

Глупая считалочка эхом отдавалась в ушах Игоря. Голова, точно набитая ватой, почти не пропускала другие звуки. В комнату вбегали врачи, склонялись над Светкой; что-то пронзительно кричала мать, открывая рот.

Бабка Слепа вдруг перестала смеяться:

- Ах, ты ж окаянная... черти тебя раздери!

Толстая розовая нить с треском лопнула; на ковер полетели вонючие брызги. Продолжая ругаться, бабка исчезла. Исчезли старинная прялка и кресло. Густой туман в голове Игоря испарился, будто его и не было.

Светка больше не орала. В наступившей тишине стало слышно, как отчаянно рыдает мать.

Через три дня после похорон, Игорь зашел в комнату и вытащил из-под кровати тщательно припрятанный рисунок. Комната, освещенная луной, старомодное кресло и большая прялка. Бабка Слепа на бумаге получилась совсем, как живая. Рисунку было не меньше трех лет; все давно забыли, кто именно придумал популярную до сих пор считалку. Вот и хорошо!

  

Жуткие байки рождают ночь, страх и таинственные шорохи за окном. А вовсе не безобидные хромоногие очкарики. Так ведь?