Рени

   – Мальчик, мальчик, дама в черном подъезжает к твоему дому! – страхонагнетательным голосом говорила Ирина в телефон, одновременно доставая карточку чтобы рассчитаться с таксистом.

– Понял. Ставлю ужин греть, – последовал ответ мужа.

*

– Ну как? Закрыли наконец форум? – расспрашивал супруг, помогая снять пальто своей развеселившейся половинке, – банкет был?

– Да, было что отметить. Хорошие связи завелись, и один весьма удачный контракт созрел!

– Ну, мой руки, будем ужинать, расскажешь.

– Ага, я только сейчас одно письмо гляну. По дороге пыталась читать, ничего не поняла. Уно моменто!

Ирина плюхнулась в кресло, распахнула ноутбук, открыла почту, выбрала письмо. Вот оно. Отправитель – Рени Дрезден. Первая половина на немецком... вроде что-то бытовое. Ирина неплохо знала язык в юности, но прошло столько лет! После сдачи госэкзамена в институте, учебники были задвинуты в дальний ящик. А знания, которыми не пользуются, выветриваются из головы быстро.

Вторая часть на русском:

“Вот видишь, Ира, я все-таки освоила немецкий язык! Хотя это было непросто! Но почти двадцать лет жизни в Германии сделали свое дело. Хотя думаю и вижу сны все равно на русском. Я нашла тебя в соцсетях, там была указана электронка, решила написать подруге детства.

Я после школы поменяла фамилию на дедову – Дрезден. А в девяносто третьем вышла замуж за немца, и живем мы теперь в Дрездене! Хочется много рассказать тебе и расспросить, вот мой скайп, телефон, электронка. Жду связи! Целую! Рени.“

Ирина прикрыла глаза, откинулась на спинку кресла.

***

Ранняя весна в степном поселке радовала ярким солнцем, и даже внезапно появившиеся лужи вдоль дорог и посреди тротуаров не могли испортить настроения семиклассницы Ирки. Стянув шапку и размахивая портфелем, она весело перепрыгивала препятствия, бубня под нос : “А знаешь, все еще будет, южный ветер еще подует...“

Свернула в переулок. Улицы в поселке широкие, дома не жмутся друг к другу, а стоят на просторных участках, перед каждым – внушительный палисадник. Степь! Просторы!

Посреди переулочной дороги, на уже подсохшем участке – суета, беготня и азартные вопли. Две группы подростков играют в лапту.

Завидев Ирку, бегущая мимо группка ребятни начинает зазывать ее: “Ирка, давай к нам! У нас двух человек не хватает!“

– Эх, – с сожалением вздыхает та и кричит вслед убегающим и уворачивающимся от мяча игрокам, – не, не могу! Мне Дроздову поручили по немецкому подтянуть. Я на обратном пути потом....

И, с завистью засмотревшись на игру, угодила в глубокую лужу. Ойкнула, выскочила “на берег“, попеременно тряся ногами в попытке избавиться от воды, заполнившей сапоги.

Кое-как добежала до дома Дроздовых, заскочила без стука в двери. Подшефная уже ждала ее за столом с разложенными учебниками и тетрадками.

Морщась от противного хлюпанья, Ирка быстро сбросила сапоги у порога, дрожа и громко тараторя: “Ды-ды-ды-ды...“, прижалась спиной к теплой стене печки, поочередно грея ступни ног. Выскочившая навстречу подшефная – одноклассница и тезка, всплеснула руками, тут же принесла полотенце и сухие теплые носки.

Весело и подробно обсудив происшествие, они наконец уселись за учебники.

– Ихь хабе, ду хаст, – долдонила Ирка, – вир махен айне паузе. Слушай, а вы же вроде немцы? Почему у тебя дойч так туго идет? Вы дома на каком говорите?

– На русском. У нас только дед – немец, но он после контузии плохо разговаривает. И русский ему тяжело дается. Понимает вроде, а говорит плохо. А у меня наоборот, – расхохоталась подшефная Ирка.

В прихожей хлопнула дверь, послышались мужские голоса. Разговор быстро перешел на повышенные тона.

– Фашист недобитый! – приглушенно прошипел один.

– Б-б-бендеровец недобитый! – со злостью ответил второй.

Девочки тревожно переглянулись, узнав голоса отца одной Ирки и деда второй.

– Щас они добьют друг друга, – напряженно шепнула подшефная.

Не сговариваясь, обе глянули на опасно покачивающийся на неровном полу у стены большой платяной шкаф.

Ирка, сидевшая сбоку от шкафа, уперлась рукой в его стенку, пытаясь нарушить равновесие мебелины. Тут же, перевесившись через стол, вторая подруга вытянула руки и помогла.

Медленно и с грохотом, огромный гардероб завалился посреди комнаты, во все стороны рассыпались коробки, лежавшие наверху.

Тотчас в дверном проеме возникли два перепуганных мужчины:

– Ира!

– Рени!

Подруги сидели за столом, по-ученически сложив руки, и немного виновато озирались вокруг.

— Девочки, вас не зашибло? — взволнованно спросил Иркин отец и тут же напустился на деда, — что ж ты, старый, шкаф закрепить забыл? Пока прибьет кого. Где у тебя инструменты? Давай неси молоток, гвозди...

Ирки подскочили и, пряча глаза, суетливо бросились убирать вещи, коробки, освобождать шкаф.

Уже закрепляя мебелину к стене, отец не сдержался и с укоризной бросил в сторону деда:

– Какой же я бендеровец? А? То, что фамилия на «ко» заканчивается? Мои деды – малороссы были, по реформе сюда приехали еще при царе. У меня отец и дядьки на фронте погибли от таких как..., – он осекся, глянув на старика.

Тот сидел в углу комнаты на табурете, сгорбившись и серьезно глядя в пространство перед собой. Наконец, словно очнувшись, тихо произнес:

– Я н-не п-помню ничего... Я искупил, п-пятнадцать л-лет.

Вмешалась Рени:

– Дядь Петь, – обратилась она к Иркиному отцу, – дед правда после контузии почти все забыл. Его наши подобрали сильно раненого, еще в сорок втором. Он почти всю войну в плену был, потом в лагере. Ему память отшибло. Он даже имя свое забыл. Вспомнил только город – Дрезден. Так его и записали в новых документах – Фриц Дрезден. Свою маму немного вспомнил уже когда я родилась. Ее Ирена звали. А больше ничего.

Рени замолчала, закусив губу. Деда ей было жалко. Каково это – жить без памяти, без прошлого.

– Бог наказал, – почти без злости ответил отец и, забив последний гвоздь, аккуратно сложил инструменты в ящик. – Ладно, пойду я. На смену шел, по дороге дочке ключи от дома хотел передать. Держи, Ира. Ну, все. Бывайте.

Дед вышел следом, девочки остались опять вдвоем в комнате, за столом с разложенными учебниками.

– А почему дед тебя зовет Рени? – Прервала тишину Ирка.

– Рени – по-немецки Ира.

– Твой дед за фашистов воевал?

– Вроде, – тихо ответила девочка, как-то вдруг сжавшись и втянув голову в плечи, словно оправдываясь, рассказывала, – он же в Германии жил, потом на войну попал. А так-то сапожником был. Говорит, в голове память пропала, а в руках осталась. Он и сейчас в Доме быта обувь ремонтирует. Его все хвалят, редкий мастер! После войны, когда срок отсидел, ему разрешили в Германию вернуться. Но он отказался, не помнил куда ехать. И бабушку мою полюбил уже. Потом мой папка родился, ему бабушкину фамилию записали – Дроздов. Боялись, что за немецкую дразнить станут.

– Ой, у нас полпоселка немцев. Никого не дразнят. В школе чуть не каждый день напоминают, что у фашизма нет национальности. А время-то уже сколько? – спохватилась Ирка. – Ой, мне домой пора.

Натягивая в прихожей курточку, поежилась, вспомнив про свои промокшие сапоги. Из кухни на звуки вышел дед, неся в руках просушенные Иркины сапожки.

– Спасибо большое, – обрадовалась Ирка и, едва запустив ноги в сапоги, почувствовала новые мягкие сухие стельки, идеально подошедшие к обуви.

***

Ирина проснулась от яркого света, сквозь шторы пронзительно сияло весеннее солнце. Немного понежилась. Выходной же! Нехотя пошлепала босиком в сторону ванной. Муж уже сидел в своем кабинете за компьютером.

– Бедный жаворонок, даже в воскресенье ему не спится, – проворчала беззлобно, проходя мимо.

Все утро в голове крутились мысли о вчерашнем письме и школьные воспоминания. После завтрака решила позвонить. Устроилась неподалеку от супруга, занятого бесконечным тестированием своего очередного программистского детища.

Со второй попытки удалось связаться по скайпу.

Появилось изображение. Бывшие одноклассницы с минуту разглядывали друг друга, выискивая знакомые черты и привыкая к новому облику визави. Ирина, забыв про такт, внимательно рассматривала пышную блондинку.

“Возмужала!“ – невольно мелькнуло в мыслях. В детских воспоминаниях Рени осталась субтильной и болезненной пигалицей.

Одновременно воскликнули:

– Ты совсем не изменилась, Ира!

– Рени, ты стала совсем другой!

Расхохотались.

Рени захватила инициативу и говорила, говорила. Рассказывала взахлеб о своей жизни, детях, новой Родине:

– ...Ира, а ты так и осталась в России? Я почему-то была уверена, что ты давно перебралась в какой-нибудь эпицентр цивилизации... Ты ведь была такая способная, активная. Здесь бы у тебя точно сложилась шикарная карьера!

А я после института и поработать не успела – дети один за одним. У меня трое. Так что жизнь – классическое немецкое три К: киндер, кюхен, кирхен.

Ты знаешь, я сейчас когда вспоминаю как мы жили в поселке, мне даже страшно становится. Лишнего не скажи, короткое не носи...и все эти политинформации, ужас-ужас!

И всегда кто-нибудь норовил напомнить, что я немка и должна себя чувствовать виноватой. Знаешь же сама, как нас притесняли. Дед ни за что в лагерях пятнадцать лет провел, здоровье потерял.

А здесь – такая свобода! Живем как хотим. Но я всегда слежу за новостями, что и как в России...

Бедные, вы бедные... Не будет там никогда толку, я это интуицией еще в юности чувствовала. Так мечтала уехать! Знаешь, как говорят, рыба ищет где глубже, а человек где лучше.

Талантливые и образованные уезжают в цивилизованные страны... Как же тебе помочь-то...

Ирина выключила звук, еще некоторое время молча смотрела на экран, где женщина, чуть-чуть похожая на ее школьную подругу, энергично, но беззвучно что-то доказывала.

Ирина медленно повела мышкой, наведя стрелочку на “красную трубку” и завершила сеанс связи.

Навсегда.