Я просто шёл

Я просто шёл по улице. Шагал, разглядывая облака, пока не добрался до неказистого здания, магазина сувениров, то ли зазывающего, то ли отталкивающего своей пёстрой, расписанной в хохлому витриной. На запыленных полках были расставлены матрёшки, такие же запыленные и как будто забытые всеми: от нечастых посетителей (туристы к нам давно не заглядывали, а к чему такие "диковины" местным?) до самого владельца. И от этой забытости на крошечных, размалёванных красным личиках застыла какая-то таинственная злоба. Или так просто падал свет от витрин?

Мне показалась, что эта деланная суровость сувенирных игрушек им... идёт, что ли. Как идут пираньям хищные зубы и "пустые" глаза. Как идут широченные габаритные штаны какому-нибудь майору ДПС (и непременно взгляд с пренебрежительной ленцой). И, нарисуй матрёшкам автоматы, их игрушечный строй непременно отправится походом к ближайшему музею Lego (да, есть у нас и такое). Причём в пути по их, матрёшечным, правилам фигурка поменьше оказывалась бы в пасти более крупной. Пока их бравая рота не поредела бы до нескольких самых больших, озлобленных и отчаянных...

Незнакомое лицо возникло за сувенирными полками так внезапно, что, признаюсь, я немного испугался. Лицо было возрастное, с глубокими морщинами на висках и скулах. Оно радушно улыбнулось, худая ладонь приветливо помахала, приглашая зайти. Я растерялся, но отказывать было как-то неудобно.

Прозвенел колокольчик. Изнутри запахло залежалой пылью и бергамотом.

- Не желаете чаю? - Хозяин лавки учтиво приклонил голову. В том, что это был хозяин, я угадал по тому, как бережно он занялся своими матрёшками - протирал тщательно влажной тряпкой, как протирают извозюканные кашей щёки своего ребёнка.

Я вяло согласился, хотя плохо понимал, зачем мне компания такого странного лавочника и зачем ему - я.

Кроме витринных матрёшек в магазине на грубо сколоченных полках был расставлен весь ассортимент под русскую старину: лапти, бабьи сарафаны, суконные, с вышивкой, рубахи, серпы, молот кузнечный.

- Как-то незаметно это место опустело, хотя когда-то сюда часто захаживали, подарок какой присмотреть, сувенир, открытку выбрать. Всё ведь ручной работы, а это ценилось. Соскучился я по компании, хоть с кем-то парой слов бы перекинуться... - Матрёшка в руках лавочника словно засияла, словно на чернильном лице проклюнулась улыбка.

Я кивнул, не имея никакого понятия, о чём с хозяином сувенирки говорить. Но и уходить не хотелось - от его расположения внутри становилось как-то мягко.

- Пришло время мне продать дело всей моей жизни, - продолжал лавочник, - знаете, так обидно! Ведь сколько сил было потрачено. Да что же я! - осёкся он, - присаживайтесь, не стойте!

Жестом он предложил мне уместиться на старинной табуретке за бревенчатым столиком. Там уже стояли пара пустых чашек и дымящийся чайник.

- Дело жизни человека, как мне кажется, это и сам человек, - лавочник разлил чай по кружкам, - о его делах ведь будут помнить, не суждениях. Суждения они - искусственны и недолговечны. А вот что-то, что сам собрал, что вложил, - он запустил руку в карман и достал фигурку, человечка, напоминавшего крестьянского мужика, - это останется дольше. Может, кто-нибудь даже сохранит, вспомнит. И вспомнит ведь не старого старьёвщика, а, может быть, мастера, человека.

Я принял от лавочника фигурку. Исполнена она была мастерски, с таким вниманием к деталям, что фигурка казалась почти что живой.

- Глина, она податливей пальцам, можно как угодно мять, добиваясь результата, - лавочник мечтательно уставился куда-то в стену и затем добавил: - я ведь много таких наваял, а это отчего-то ближе к сердцу вышла. Вы сохраните её у себя. Бесплатно.

Я хотел немедленно отказаться, но лавочник был убедительнее:

- Вы поймите, молодой человек, не сегодня, так завтра всё, что вы видите, может оказаться на помойке. А то и в печи. Разрушить - это ведь так просто. Р-р-раз, и нет ничего. И не важно, сколько усилий, не важно, что жизнь положил. А если хоть где-то останется что-то от тебя, значит, всё было не зря. Вы главное не отставляйте на дальнюю полку, протирайте от пыли. Ведь без этого даже самые лучшие фигурки вянут, тускнеют. Вы не поверите, они и обозлиться могут. Хотя, мне кажется, вы сами это почувствовали.

Я несмело кивнул.

- Ладно, чего мы всё рассуждаем да говорим. Отпейте чаю.

Я пригубил напиток - сразу стало понятно, откуда пахло бергамотом. И внезапно вокруг меня всё закружилось, завертелось. Ноги подкосились, а полки, стены, потолок, витрины слились в пёстро-коричневый вихрь. Я опустил голову, зажал уши ладонями, моргнул...

И всё закончилось. Я стоял, опёршись рукой о витрину, за которой ничего не было. Лишь голые бетонные блоки да намётки отделки.

По лазурному небу плыли облака, позолоченная россыпь солнечных зайчиков металась от витрины к лужам, отскакивала и путалась в кронах деревьев.

В кармане что-то мешалось (что-то кроме телефона).

Я поднял голову к облакам, вспоминая, куда направлялся.

Вроде бы я просто шёл, потерявшись в петляющих улочках кем-то и когда-то возведённого города...