Эпиграф

Елена малозёмова

Осколки  

"Эпиграф"

В край забвенья, в сень могилы,
Как слоны на водопой,
Ангелы и крокодилы
Общей движутся толпой.

Вадим Шефнер

     Какие-то странные воспоминания приходят в голову…
     Стоит светлый тёплый ласковый вечер. То ли апрель в городе, то ли сентябрь. А мы идём с Иркой по залитым солнцем улицам. Нам по четырнадцать лет. Ума мало, а фантазия бьёт ключом. Мы придумали себе новую игрушку: здороваться с идущими навстречу людьми и наблюдать за их реакцией. Кто-то сосредоточенно кивает, не интересуясь, кто там пропищал «здравствуйте», кто-то приветливо улыбается, кто-то останавливается и задумывается, пытаясь вспомнить этих девчонок, а потом долго смотрит нам вслед. Есть и такие, которые подходят, начинают задавать наводящие вопросы. Мы отбрёхиваемся, как можем, сочиняем на ходу небылицы, что мы из соседних домов или подъездов, плетём что-то про знакомых тёть и дядь. В общем, ведём себя достаточно бессовестно, но безвредно.
     Вот нам навстречу идёт высокий, очень колоритный пожилой казах с совершенно седым ёжиком на горделиво посаженной голове. Он даже не идёт, а как-то плывёт с крейсерской скоростью, рассекая несуществующие волны. Его взгляд устремлён куда-то вдаль и только вперёд. В общем, нет никаких сомнений, что перед нами бывший военный. Я тихонько толкаю Ирку локтем и мы звонко и синхронно выкрикиваем: «Здравствуйте!». А дед, ни секунду не замешкавшись, не повернув в нашу сторону своей головы и даже взгляда в нашу сторону не скосив, громко гаркает: «Здра!..» и проплывает мимо.
     Мы тихо хохочем, прикрыв рты ладонями. Нам весело: такой интересный человеческий экземпляр попался.
     Мы проходим мимо нашего медицинского института, и Ирка вдруг слышит звуки ударов по волейбольному мячу. Я бы и внимания не обратила, но Ирка, рьяная любительница волейбола, расслышала бы этот звук хоть за два километра.
     Пришлось тащиться во двор института, к волейбольной площадке. Встав неподалёку, мы начали болеть за спортсменов, но мне это достаточно быстро надоело. Чего-то бьют ребята по мячу, чего-то орут друг на друга. Скучно. Ну, не любительница я. Поболеть за нашу хоккейную сборную – это да. А в волейболе я ничего не понимала.
     От делать нечего я начала оглядываться по сторонам. И тут моё внимание привлёк грузовик, стоявший почти вплотную к распахнутым двустворчатым дверям одного из зданий. Оттуда вышли два хмурых санитара в несвежих халатах. В каждой руке они держали по цинковому ведру. Они вылили неопознанное мною содержимое во что-то невидимое в кузове машины и пошли обратно. Через какое-то время снова вышли с вёдрами, и снова вылили. Они работали молча и привычно, как-то обыденно. Было понятно, что они повторяют этот почти ритуал каждый день, много дней.

     Я дёрнула Ирку за руку. Она оглянулась: ну, что там!? Я ещё сама не понимала, что там происходит, но испуг, пока только испуг, уже начал обволакивать меня.
     Ирка тоже уставилась взглядом в грузовик и медленно пошла к нему поближе. Я поволоклась следом за ней. Метрах в десяти мы уловили сладковатый тошнотворный запах.
    - Это же анатомка! – прошептала я. – Мне же мама её показывала, когда мы мимо проходили…
     - А что это у них в вёдрах? – тоже шёпотом спросила Ирка.
     - Кишки… - почти беззвучно прошелестела я, и мы уставились в ужасе друг на друга.
     - Девочки, шли бы вы отсюда, - прогудел один из санитаров.
    Мы кивнули, но продолжали стоять. Неожиданный кошмар, совсем не вписывающийся в спокойствие этого теплого вечера, пригвоздил нас намертво к земле.
   Санитары вышли в очередной раз из дверей анатомки, и один из них нёс фиолетовое тело без головы с культями вместо ног и рук. Тело матово блестело, а срезы были какими-то неровными, грязно-жёлтыми. Он размахнулся и закинул этот обрубок, этого когда-то человека в кузов. Он с жутким звуком упал в месиво из других человеческих останков и всё закончилось.
   Мы попятились назад, потом развернулись и медленно пошли к выходу со двора мединститута. Удары волейбольного мяча эхом отдавались в голове и напоминали звук падающего на дно кузова тела, в носу стоял мертвящий запах анатомички, а мы не в силах были хоть капельку убыстрить шаг.
   Разошлись так же молча.

    Есть я отказалась и, как сомнамбула, прошла в свою комнату, села за стол и уставилась в открытый где попало учебник. Буквы сначала прыгали перед глазами, никак не собираясь в слова, а потом их и вовсе не стало видно из-за наступивших сумерек.
    - Лена, ты чем занимаешься? – голос мамы был строг и встревожен. – Чёрти что! Ужинать отказалась, сидишь в темноте, уроки не делаешь. Что случилось?
     - Я… мы с Иркой возле твоей анатомки труп видели… без головы… и кишки…
     - О. господи! Напугала меня! Я-то думала, что-то серьёзное случилось. Там этих трупов каждый день… - мама сделала строгую паузу и продолжила. - Забудь и делай уроки.
     - Тебе хорошо, ты много трупов видела, а я… - я зарыдала.
     - Глупости не говори и успокойся. Подумаешь, кишки она увидела. Нашла чего бояться!
    Мама ещё раз произнесла «О, господи!» и дверь за нею закрылась. А я посидела ещё какое-то время, пялясь в учебник и пытаясь отогнать от себя вязкие, пропахшие тленом мысли, и поняла, что лучше мне попробовать уснуть, переспать этот ужас, а утром, может, легче будет.

    Спала я лицом к окну, а в изголовье стоял большой полированный платяной шкаф. Шифоньер, как его называла мама. Стояла тихая лунная ночь, и что меня заставило проснуться среди ночи, я не помню. Помню только, что подскочила на кровати и зачем-то оглянулась назад. Там, из дверцы шкафа на меня глядел вчерашний чёрный человек.
     Заорала я, видимо, громко, потому что через минуту в дверях появились перепуганные босые родители.
    - Что? Что случилось?
     Я уже окончательно проснулась и поняла, что в дверце шкафа было всего лишь моё отражение, но кошмар не отпускал меня:
    - Я не знаю… Я боюсь… Ведь он же живой был…или она… Как же так с ним?  Или с ней… Она же чья-то… - я осеклась. – Дочка… мама… или папа…
    - Да, - задумчиво сказал мама, присев рядом со мной на постель. А папа пошёл в спальню за тапочками. – У меня в институте случай был. Нужно было найти причину смерти одинокой женщины. Она ещё совсем не старая была… такая худенькая, маленькая. Девчонки мои, однокурсницы, всю её изрезали, но не нашли никаких патологий. И говорят мне, мол, Надя, ты у нас привычная, фельдшером работала, трупов нанюхалась… - зашёл папа, кинул маме в ноги её тапки, а сам сел рядом на стул. – Вскрой, говорят, брюшную полость. Ну, понятно: что за радость экскременты нюхать? А мне-то что? Я и вскрыла… А там пусто… Вообще ничего нет, даже не пахнет.
    Я вытаращила на маму глаза: - А что, так бывает?
    - Как видишь, бывает. И не такое бывает. Почему она не ела, я не знаю. Но причину смерти я выяснила. От голода та женщина умерла.
    Она вздохнула, встала и опять своим командирским голосом произнесла: - Так что, не бойся и не переживай. Никто не знает, когда и как он будет похоронен. И кем. Всё! Я – спать!
     - А ты, папа? Ты на войне много мертвецов видел?
     - Много, доченька. И до войны, и после… На войне как раз поменьше. Я же летал, что там сверху увидишь? Но первую смерть на войне помню. Это мой дружок был, Митя…
     Папа пересел на освободившееся после мамы место на постели, обнял меня и начал рассказывать:
     - Это было прямо в самом начале войны, мы только по два или три боевых вылета успели сделать. А тут смотрим: к нам на аэродром мессер подбитый садится. Сел он, а из него немец выходит. Качается, весь в крови, ну, раненый… Мы к нему с ребятами кинулись, помочь хотели. Митька меня всего-то на два шага и опередил. Подскочил к нему, приобнял, а тот вынул из унта нож и всадил ему точно в сердце. Митька прямо мне на руки упал. Наши немца схватили и уволокли куда-то, не знаю… А Митька так у меня на руках и умер.
     - А зачем он его убил? – от удивления у меня высохли слёзы.
     - Думаю, испугался. Он тоже совсем молодой был. Все мы тогда были молодыми и непугаными… А ты давай, спи. Не думай об этом.
   - А сказку? – нагло схитрила я. Уж очень мне не хотелось оставаться одной.
   - Ну, ты даёшь! Ты же большая уже, - и он начал…
    Эту сказку папа когда-то сочинил сам. Но видимо, не до конца, или мне её ни разу до конца не досказал. Когда меня, маленькую, он укладывал спать, то всегда делал этот зачин. В памяти стёрлось всё остальное, а эти две строчки помню.
    - Давным-давно в тюрьму из льда
   Закрыли зло навечно…

Всё. Спи…