Наказание с оговоркой

Наказание с оговоркой.

Я рекордсмен. Я продержался четыре года и шесть дней и все-таки тоже убил Разуваева.

Небо снова было пронзительно голубое, море искрилось. Песок к середине дня разогрелся так, что по нему совершенно невозможно было ходить. Мы расслабленно лежали в шезлонгах в тени навеса. Сил хватало только на то, чтобы тянуть прохладную жидкость через соломинку, но все равно никто не уходил к себе под кондиционеры.

Я слушал, как лейтенант лениво домогается Лариску и сквозь пальмовые листья следил, как солнце медленно движется по небосклону. Когда оно заглянет с той стороны мраморного портика, можно будет жить. Искупаться, после поесть. Поиграть. Хорошо если сегодня проиграться в пух и прах, и закончить партию глубокой ночью. Тогда можно будет проспать до полудня. Еще один день прочь.

- Иди, выдери официантку на бильярдном столе, - посоветовала ему наша единственная пассия, поправляя наманикюренным пальчиком бретельку ажурного лифа. Удивительно, что Лариске до сих пор было не лень заниматься своей внешностью. Хотя… ведь чем-то нужно заниматься.

- Плохой ты товарищ – насилие над ботом входит в оговорку. А потом, я бы может и сподвигся на долгие ухаживания, но она же не будет так сладко задыхаться…

- Лейтенант Терехов, отставить слюни распускать.

Трепачи. Как им не надоест. Я с надеждой смотрел в сторону рифа. Именно оттуда иногда приходила гроза. Тогда над морским горизонтом вдруг начинали сгущаться сиреневые и фиолетовые кляксы. Небо над головой еще оставалось блеклым и выцветшим, но уже веяло прохладой, пахло влагой и безумным ветром. В далекой черноте сверкали змейки молний. Хорошо.

Но это бывает так редко. В последний раз для того чтобы заслужить шторм и пальмы, гнущиеся под шквалистым ветром, Лариса просто перевернула пальчиком черепашенка – со спины на лапки. И все. Но второй раз это не прокатило. И вообще, нужно быть искренним. А это не так просто, как вам кажется.

Вот чего всегда было навалом – это еды, выпивки и моря. И, понятно, - солнца.

В конечном счете, человек всегда получает то, чего добивался – так или иначе. Может быть, в какой-то производной от своего пожелания. Другое дело, как же этого расхотеть.

***

Было обычное дежурство по городу, и мы стояли в перехвате на развязке у башни «Яростный Ответ». С того выезда, что от телецентра. Мы – это я, лейтенант Терехов, сержант Гоняева (Лариска), и, конечно, Мирон – Мирон Разуваев. Нас всегда ставят в наряды вместе. Такая теперь пошла мода у руководства департамента. Создаем личность, глубоко интегрированную в общество. А значит, у каждого в жизни должны быть верные товарищи по работе.

За рулем «Гепарда» сидел чувак из этой породы, что мастерят контент для вечерних шоу, или, может, сам в нем снимается. Красавец же, необыкновенный. Брови оранжевые, сам весь расхлюстанный, в долгополом блестящем прикиде до колен: то ли кофта, то ли пиджак – не поймешь. Вцепился в руль двумя руками, окно открыл, и нас ждет. А мы его даже не останавливали. Ему, наверное, под кайфом привиделось. Он когда к обочине прижимался, чуть Лариске ногу не отдавил.

Ну, раз сам остановился (на воре и шашка горит… или, что там), то работаем. Витек представляется, как положено – рука к берету, а мы видим – все, наш клиент, отъездился. Зрачки, как у дельфина. Сержант Гоняева уже с наркоотделом по коммутатору связывается.

А Разуваев стоит у задней двери, в салон смотрит и лицом бледнеет. Вижу, поверх крыши «Гепарда», - нехорошо товарищу. Я сам нагнулся, заглянул… на пузатых валиках кожаного дивана стоит бумажный пакет для продуктов. Здоровенный, весь до ручек набит наличкой. Пачки с серебристыми купюрами чуть ли не вываливаются.

У меня у самого челюсть чуть не отвалилась. А Мирон родом из рабочего поселка. Кисилевск. Знаете, где это? Они там тофу выращивают. За эти деньги можно два таких городка купить, вместе с его закредитованным контингентом и еще на «Гепард» останется.

- Лариса, не надо, - говорит Разуваев. – Посмотри, он же в полной отключке. Он завтра даже не вспомнит, что за рулем был.

Мы все смотрим на деньги, потом на Мирона. Лейтенант оглядывается по сторонам, и берет водителя за ухо, потом дергает его, а чувак и в самом деле: ну, совсем никакой – внимательно рассматривает невидимые узоры на ветровом стекле, словно и ухо не его. Ждет, когда ехать можно будет.

- Да я уже упаковщиков вызвала! – кричит Лариска. – Не дурите, ребята!

Пока мы глазами хлопали, подъехали особисты. Они быстро все сработали. Телевизионщика приняли в браслеты. Пакет в кофр, и к ним в машину. «Гепард» - на эвакуатор.

Вечером в баре было тоскливей, чем на похоронах. Мы всегда оккупируем дальний стол и гоняем шары по лузам на высадку, - расслабляемся после дежурства. Так у ребят еще до меня заведено было, когда они все вместе служили в Халабе. Но в этот раз было не до того. Разуваев, прежде чем надрался, всем объяснил, что он с нами делал и в каком виде.

- Вы понимаете, как это просто было, обломщики? Вот они стояли перед вами – руку протяни, - говорил он, оглядывая всех своими уже оловянными глазами. - Не нужно ничего делать, никому кровь пускать. Чисто. Красиво.

- А если бы это подстава была? Провокация безопасников?

- Лариса, ну, вы же все видели, что - нет!

- После-то, мы увидели…

- Да, никто не станет такую кучу денег собирать, чтобы заловить простых патрульных, - сказал я. – Наличными, в пакете… Вот, на фига это кому?

- Вот! – Ткнул в меня пальцем Мирон. – Он здесь единственный дело говорит. А вы все, наверное, надеетесь в генералы выйти. А чего, начало карьере уже положено. Ты у нас, Витя, самый главный, – сказал он Терехову, - уже старший лейтенант, а сколько тебе лет? Тридцать два. Всего ничего осталось, пару ступенек. А за вчерашнее – поощрение в карточку запишут. Еще один кирпичик. Радуйся, ты же у нас правильный. Зато общество будет тебе благодарно: одного наркошу убрали с улиц.

- Я руку даю, что этого хлюпика адвокаты уже вытащили из кутузки, - хлопнула Гоняева пустым шотом по столешнице.

- Ты лучше чего другого дай, - на автомате сказал Мирон.

- Тебе точно не обломится.

- И отпустили, и деньги ему вернули, - трезвым голосом сказал Терехов. – Я узнавал. Его сосед по даче позвонил и все вернули.

- Вот, суки.

- Ты понимаешь, я на море один раз в жизни был. В детстве, когда еще отец от нас не ушел, - сказал Разуваев, поднимая пьяные глаза. – И море было дрянь: рядом труба с рыбозавода и берег в остром гравии. Все ноги собьешь, пока искупнешься. И все равно – это было счастье. С тех пор я мечтаю на островах в океане побывать. Чтобы песок, пальмы и волны… Знаешь сколько стоит? А они - эти суки - деньги гребут экскаватором. Они им счета не знают. Думаешь, они когда-нибудь лапшу кипятком заваривали в своей жизни? У них денег коробками обувными все забито на виллах. Не видели в Ленте? Не знают, куда и потратить. При этом если ты посягнешь на один только их хруст, сожрут живьем. Все на говно изойдут. А такие, как мы их и защищаем.

Мы только хмурились. Тут и говорить было нечего. Все правильно. Я-то ладно – салага, а ребята честно лямку в пекле оттянули. А ради чего? Что они кроме общаги за свою службу получили. А хотелось бы пожить. Пока молодые.

Не знаю, как у остальных, а у меня, честно говоря, этот пакет с тугими пачками потом долго перед глазами стоял. Все прикидывал, как бы я их потратил. Острова и шипящий на белом песке прибой были в начале списка.

А служба шла обычным образом. Стояли мы как-то в усилении полиции. На Волоколамке. Останавливали все такси без пассажиров и проверяли водителей на наличие лицензии. Устали за ночь зверски, уже конец смены был. А тут как раз едет вдоль обочины подходящая. С нашей стороны.

Наш лейтенант на нее нацелился. Сейчас остановит. А за такси - в следующей полосе – Ягуар катится медленно, словно прикрывается от нас таксомотором. Витек, конечно, его тормозит.

За рулем сидит девушка. Молодая, красивая. Эффектная. Спокойная, как удав. Глазом не моргнула: открыла окно и ждет. Витек к ней, как положено, по всей форме:

- Лейтенант Терехов. Управление безопасности общественного порядка. Что это вы, девушка, крадетесь за такси?

Остальные ребята тоже к машине подошли. Пора уже было уезжать. Я у левой задней двери стоял.

- Я не крадусь, - медленно отвечает девушка.

- Можно ваши документы. Ирина Снегова. Хм. Но это же не вы на документах.

- Это я.

Лейтенант передал документы мне. Я глянул – да вроде, она. Что это он? А девушка абсолютно спокойна. Кажется, даже заторможена. Смотрела Терехову прямо в лицо, на других не оглядывалась.

- Откройте, пожалуйста, багажник.

- Пожалуйста, - девушка нажала на кнопку.

- Сержант Кравцов, проверьте. – Это он мне. – Ну что там?

Я пожал плечами. В багажнике платья разноцветные. Целый ворох, так прямо и брошены; еще - какие-то штанишки, кружева. Неловко копаться.

- Вы где, девушка, работаете? Что так поздно едете?

- Танцую. Танцевальное сопровождение музыкальных артистов.

- Этим можно заработать на такую машину? А где живете?

- В Ангелово.

- Это там где посольский городок? Там же одни иностранцы.

- Да. Ну и что…

- Ну, права у вас наши. И паспорт тоже? Покажите.

- И паспорт. Но он дома.

- Откройте, пожалуйста, бардачок. Это что там?

- Сумочка.

И тут Миронов стучит пальцем по крыше и показывает в салон. Мы, конечно, все заглядываем. Не может быть! Снова бумажный продуктовый пакет. Что им деньги в одном месте всем выдают? Словно какое-то тайное общество. Наверное, и наркотой там же накачивают.

Теперь стало понятно, почему Витек до нее докопался. Он-то, через открытое стекло, пакет сразу увидел.

- Что в сумочке? – спрашивает Терехов.

- Ничего…

- Разблокируйте, пожалуйста, салон. Сержант сядьте на пассажирское кресло.

Лариса садится и берет сумочку.

- Так что в сумочке?

- Ничего. Пудреница.

Гоняева открывает сумочку, затем пудреницу. Нюхает ее содержимое. Девушка следит за ней, словно она показывает какой-то забавный фокус.

Ничего. Лариса мотает головой.

- Вы что, думаете, что я наркоманка? – наконец начинает догадываться девушка.

В это время Разуваев открывает дверь, садится на заднее сиденье и заглядывает всем лицом в пакет. Лейтенант смотрит на него.

- Где остальное? – спрашивает Мирон.

Он извлек на всеобщее обозрение пачку банкнот. Единственную! Вовсе даже и не тугую, а наоборот совсем тощую, и не серебристого цвета, а сотенных красненьких купюр.

- Остальное дома, - отвечает девушка.

Дальше все было как в наваждении. В голове выскочили эти треклятые обувные коробки, набитые деньгами. И, наверное, не у меня одного. Кто их только туда засунул… И командовать вдруг стал Разуваев, а мы все, как один стали его слушаться.

- В машину, - сказал Мирон. Я открыл свою дверцу и залез внутрь. – Ты, лейтенант, с нами?

Терехов подумал лишь секунду и сел к нам на заднее сиденье. Сразу стало очень тесно: три бойца на одном диванчике.

- Едем, Ирина, к вам, - скомандовал Разуваев.

- Это еще зачем?

- Так надо, гражданка Снегова. Это - специальная операция.

Страшно было до опупения. Но мне казалось, что Разуваев, что-то такое придумал, что все обойдется. Терехов же послушался – тоже сел в машину. Значит есть какой-то простой и безопасный план. Сам дьявол нам голову сбил. Везде деньги чудились. Зачем только эта девушка нас послушалась.

Ехали мы недалеко. От силы пятнадцать минут. Ночь – трафик на самом минимуме.

Из Митино свернули на двухполоску. Слева – сразу лесок. За леском вывеска хвастливо ажурными буквами светится. Приехали. Перед шлагбаумом Мирон наклонился вперед и говорит негромко:

- Лариса, сними берет.

Дом был на последней линии. Разуваев велел девушке сразу в гараж заезжать. Подождали, пока ворота за нами опустятся. А пока молча рассматривали гараж. Что сказать: я думал о том, что моя комнатка вдвое меньше, чем этот гараж, и на соседнем месте еще две тачки может поместиться.

- Дома есть еще кто? – Девушка посмотрела на пустые места и качнула головой.

Выскочили из ягуара. Ребята друг друга прикрывают, как на операции.

- Где деньги? – спрашивает Разуваев и берет ее за предплечье. Девушка показывает наверх по ступеням. – Веди!

Привела в гостиную. Как в кино. Камень, натуральное дерево, диваны с подушками из зебры. Перед ними – огромный экран. Вместо задней стены – окно от пола до потолка, возле него - столовая: белый лак и золото. За окном – сад, река и заснеженный лес. Фонарики край подсвечивают.

Живут же люди. Мы стоим, автоматы к груди прижимаем. А я жду, когда это все кончится и меня потряхивает.

- Деньги где? – кричит Разуваев.

Девушка подошла к стене, отвела в сторону гобелен, расписанный фазанами. А руки у нее трясутся. Не знаю, на чем она была, но теперь стала соображать, как все плохо.

За картинкой оказался сейф. Огромный – в человеческий рост. Циферки горят и колесики. Три или четыре.

- Деньги там.

- Открывай! – кричит Разуваев.

- Я не знаю кода.

Вот тут Мирон ее ударил. Автоматом в грудь. Девушка упала.

- Не надо, Мирон, - это я говорю.

- Заткнись, Кравченко, - говорит мне Гоняева. – Теперь уже поздно сопли распускать. Нельзя останавливаться. Или мы все пропали.

- Вы не можете не знать кода, - говорит Терехов девушке скорчившейся на полу. Голос у него доброжелательный. – Вы здесь живете в этой роскоши. Ирина, скажите, как открыть сейф и мы уйдем. Ваш дом и ваша машина останется с вами. Вы не много потеряете. Будьте благоразумны.

- Слышите! – говорю я.

Все прислушиваются.

В доме абсолютно тихо, входная дверь приоткрыта, и потому слышно, как внизу по роликам двигается полотно ворот. Мы уже знаем этот звук. Это в гараже. Потом оттуда доносится урчание заезжающей машины, и ворота снова закрываются.

- Это кто? – страшным шепотом спрашивает Разуваев, склонившись над девушкой.

- Это - Вадим.

Лариса занимает позицию с той стороны входа. Терехов поднялся по лестнице наверх. Мы с Мироном - с этой стороны.

Мужчина зашел в гостиную спиной вперед. Следом за ним по ступенькам поднимался мальчишка лет десяти и хозяин дома, что-то ему говорил. Мальчик увидел нас первым. Но он не испугался. Он посмотрел с живым любопытством на меня, на Мирона. Я даже сейчас помню его темные, влажные глаза.

Затем он увидел Ларису. Вот у нее лицо было испуганное. Хотя в руках у нее был автомат.

- Здравствуйте, - громко сказал мальчик.

Мужчина стремительно обернулся. Он был очень живой и резкий. И все его движения были точные, словно у спортсмена.

Он увидел нас, оружие в наших руках и Ирину на полу. Не знаю, кем она ему приходилась, но он действовал быстро и не задумываясь. Этот Вадим. Он верно все оценил. В один момент понял, почему на наших лицах не было масок.

Он оттолкнул от себя мальчика и его рука нырнула за борт пиджака к серебристой водолазке. Я увидел рыжую кобуру у него под мышкой. В следующую секунду пистолет был у него в руке, и он выстрелил мне в лицо. Я оглох. Прозвучали еще выстрелы. Рядом упал Мирон.

Вадим совершил прыжок вперед – мне показалось, что через голову – повернулся в сторону Ирины, но не успел направить пистолет. Сверху лестницы ударил очередью лейтенант. Мужчина упал на бок. Все было кончено.

Кровь хлынула на камни ручьем. Все пули угодили в цель.

Девушка закричала и поползла к своему Вадиму, а я посмотрел на Мирона. Он был ранен в плечо, у него текла кровь по жилету, но броня его спасла. А я – кажется, ничего. Промазал спортсмен.

Мирон встал на колени и поднял автомат.

- Убью, сука! – крикнул он. – Куда ты направилась!? Открывай сейф!

Девушка добралась до мужчины. Не замечая того, что пачкает свою одежду в его крови, она вцепилась в него. На Мирона и Лариску, которая встала над ней с автоматом на перевес, она внимания не обращала. Плечи ее содрогались от рыданий, а она пыталась перевернуть мужчину, чтобы заглянуть ему в лицо.

- Вам нужны деньги? – вдруг сказал мальчик ясным голосом от стены. – Неужели все для этого? Как это странно. – Он сделал попытку подняться, но оказалось, что при падении он повредил ногу.

- Сиди, где сидишь, - приказал ему Разуваев.

Ирина увидела, что мужчина мертв. Она прижалась лицом к его груди. Ее руки и пряди светлых волос были испачканы кровью.

- Послушайте: ваше поведение совершенно неоправданно, - сказал мальчик Разуваеву. – Вы здесь главный? – Затем он обратился ко мне. – Вы не должны так делать. Вам свойственно насилие, но лишать людей жизни – это уже далеко за гранью. Вы совершаете ошибку. Признайте, что вы действовали спонтанно и вернитесь на изначальные позиции. Еще не окончательно все пропало.

Я был оглушен, не очень четко понимал, ранен я или нет, и все равно мне казалось, что ребенок ведет себя странно и говорит что-то не то. А мне и без того было жутко. Я держал в руках автомат, но он мне казался чужеродным предметом. Руки мои тряслись. «Что я здесь делаю! Это все неправильно!» В голове у меня был полный бардак, ноги подкашивались от непоправимости происходящего.

- Заткни своего сученка! – заорал на девушку Мирон. – Я его пристрелю! Если ты не откроешь немедленно сейф, я вас всех убью. А его первого! На твоих глазах!

- Пожалуйста, не убивайте Вениамина! – Девушка оторвалась от мужчины. - Я открою вам сейф. У Вадима на связке был ключ. Сейчас я… Вам незачем больше никого убивать. – Ирина лихорадочно ощупывала карманы мужчины. Тонкие пальцы были растопырены, словно она готовились сыграть на пианино. – Сейчас… Только не трогайте его. Он еще ребенок. Вот.

Девушка нашла ключи и шатаясь встала.

Лариса взяла ее за плечо, чтобы она не упала. Ирина озиралась на нее, на лейтенанта, который спустился по лестнице, и у всех просила за сына.

– Вы главный? Он ничего не скажет, не трогайте его. У него проблемы – он лечится.

- Мне насрать! – опять крикнул Разуваев и закашлялся. – Открывай! - Рукой он держался за грудь.

Мы не могли убить Ирину. Она нам была нужна, чтобы выехать из поселка. Чтобы она не заартачилась, Вениамина взяли с собой, положили в багажник. Места в машине больше не было.

Синичка речка небольшая, но на ней целый каскад прудов. Разуваев продолжал командовать. Он велел Ирине ехать через мост к лесу и потом вниз к берегу. Здесь он выстрелил ей в голову. Частные дома на той стороне еще не проснулись. Ночь не закончилась. А казалось, мы там провозились много часов. Мальчик лежал в багажнике тихо.

Я предложил: давайте Вениамина здесь выпустим. Ребенок и правда странный. Пока он доберется до людей, пока выяснят, кто он – мы будем далеко. Да и что он может про нас рассказать.

Мне не возражали, но и не слушали. Честно говоря, я и не рассчитывал. Слишком высоки были ставки. Уже на наших руках было два трупа, а денег в сейфе оказалось очень много.

Машину мы столкнули в реку. Ребенок был в багажнике.

Суд был быстрый. Не было адвокатов. Не было обвинителей. Мы четверо стояли в ярко освещенной комнате. Не знаю, как я туда попал. Не осталось в памяти.

Показали все в подробностях на белой стене. Зачитали вердикт. Преступление первой статьи. Убийство ребенка. Участие в убийстве ребенка.

Приговор: восемьсот шестьдесят шесть лет, с оговоркой – мне. Участие. Самый маленький срок. Остальным – больше. Разуваеву шесть тысяч с лишком. Тоже с оговоркой. Всем с оговоркой. Про эту оговорку мы узнали позже. Тогда только стояли оглушенные, понимая, что все получили пожизненное. Какая разница. Чем лучше срок в восемьсот лет, чем несколько тысяч?

Оказалось: разница есть.

***

- Ждешь его? – лениво спросил Разуваев. – Ну а зачем туда смотришь?

Я и правда, смотрел. Не знаю, зачем скрываю от других, что я жду этих визитов. Всегда это происходит одинаково. В северной части неба появляется длинная искра. Она медленно лениво ползет по небу. Пол часа ползет. Ее трудно не заметить. Потом еще минут через пятнадцать на горизонте появляется точка. Это катер.

Точка растет. Катер приближается.

К нам под пальмы приходит Вениамин. Он проводит с нами много времени и все объясняет. Вениамин хочет, чтобы мы все хорошенько поняли.

Наша цивилизация из акселератов. Так иногда бывает и это опасно. За нами нужно наблюдать, потому что мы уничтожим сами себя. А это всех огорчит. Вениамин один из таких, что послан присматривать. Для этого его привили в детское тело.

- Значит, ты - паразит? – Не упускает случая вставить шпильку Разуваев.

- Нет. Мы с мальчиком хорошо ладили. Мы друг друга уважали. Я ему все объяснял и никуда не торопил. Я только присутствовал. Все случилось бы только тогда, когда он подрос.

- Что случилось?

- Мы изымем у вас ядерные технологии и электронику. Электричество оставим, а полупроводники перестанут работать корректно. Уровень социального развития вашей цивилизации отстает от прогресса на сотню тысячелетий. Вы не можете отказаться от насилия. Им проникнута все ваши социальные связи, культура. Ментальное насилие, психологическое… Вы не изжили даже его крайнее проявления – убийство. А есть то, что ставит вас на одну доску с самыми страшными созданиями во вселенной.

- Что же это? – спрашивает Терехов. Мы все знаем ответ, но Вениамин все равно отвечает. Вениамин вежливый и методичный. Он хочет, чтобы мы все поняли.

- Убийство детей. Вы прервали мою миссию. Это не страшно. Есть другие, которые выполнят принятое решение. Вы убили мальчика Вениамина. Доброго и умного. Только начинающего жить. Он умер навсегда. Вселенная его потеряла. Я оставлю себе на память его имя.

***

Мы получали все что хотели: еду, напитки, игры. Нас обслуживали боты, которые здорово напоминали хорошо вышколенных слуг. Мы могли купаться в море, загорать и наслаждаться бездельем. Первое время мы не могли понять, кому в голову пришло считать это наказанием. Но затем выяснилось, что это все. Мы обречены на такую жизнь и нет никакой возможности от нее уйти.

Не было видеоисторий, книг или игр, уводящих на время в другую реальность. Мы могли общаться только друг с другом. Только с подельниками по преступлению.

Все что нас ждало изо дня в день это ясное небо и теплое, как компот, море. Даже изменения в погоде нужно было заслужить. И заслужить искренне.

Да, Вениамин говорил, что это вовсе не заключение. Это мы пока не в состоянии переступить через земные шаблоны и понять, как все будет с нами дальше. Пока, неспособны. Скорее уж это карантин, необходимый чтобы остановить вирус насилия…

Разве это что-то меняет? Уже через полгода начались первые терки. Все стали нарушать оговорку и применять насилие. Друг к другу и к ботам.

И все убивали Разуваева. По несколько раз. Потому, что винили во всем его. И по правилам, за насилие у каждого отсчет начинался сначала. Если так пойдет и дальше, то прежде чем закончится наш срок, горы, которые синеют за нашей спиной, успеют одряхлеть и сравнятся с землей.

Но я держался. Я усвоил урок.

***

В этот раз Разуваев принялся мне объяснять, как, по его мнению, все обстоит.

- Вот ты сам говоришь, что нам не обязательно здесь сидеть, что с другой стороны нашего острова есть пролив. Его можно попробовать переплыть и там виднеется материк. Ты думаешь, мы где-то далеко в космосе? И под нашу тюрьму выделили целую планету? А Вениамин сюда прилетает через всю галактику? Ага, ради наших красивых глазок. Это все только в нашей голове.

Я не спорю, я слушаю.

- Где-нибудь на земле наши тела положили в холодильник. И они будут лежать там тысячи лет. А наше сознание засунули в компьютер. Иначе, как получается, что Вениамин снова меня сюда привозит? Это все ненастоящее…

Вот здесь я его и убил. Не знаю почему, но это привело меня в страшную ярость. Я отломил металлическую ножку у кресла и воткнул ему в горло. Я нарушил оговорку. Теперь все сначала. Как у остальных.