Игра Короля

…Только лица и рты. Качающееся море белых напудренных лиц, обведенные темной краской губы женщин и мужчин. Затхлый запах париков из звериных и человечьих волос, пыльная духота перьев в прическах. Какофония духов, составленных придворными мастерами и вонь кислого пота, гнилое дыхание, козлиный смрад увядающей мужественности, ветхие тряпки, старость, отсроченная смерть… Он сам их не лучше, но ему одному казалось, что он задыхается.

Зал переламывает звуки, купол рушит эхо на головы. Черное кольцо колонн, каменная резьба по стенам – безумная охота людей и зверей, демонов и химер. Нереальный свет оранжевых сфер, подвешенных в решетчатых клетях под потолком.

Это празднество солнцестояния. Говорят, когда-то в этот день над миром стояла самая длинная ночь в году, но теперь солнце сдвинулось, звезды пропали и все астрономические атласы можно швырнуть в ров под Замком-на-скале. Теперь это только повод для Короля собрать своих придворных и лишний раз напомнить им, как выглядит властитель всей этой кучи дерьма. Чтобы не позабыли дорогу в его дом на утесе Эмдах. Чтобы не разучились гнуть спины.

Король – крылатый исполин ростом на две головы выше любого из присутствующих в сопровождении своей свиты обходил огромный зал. В центре свет был безжалостно ярок и острые тени ложились на его костяную маску, увенчанную короной золотых рогов. В острых ушах качались длинные серьги. Мальчики-пажи, изящные как статуэтки, несли за ним роскошный вышитый шлейф. Второй справа – не ребенок, а уродливый карлик. Стена людей прогибалась, расходилась в стороны стаей пугливых рыб. Взгляды-признания, взгляды-уверения – в верности и в ненависти, но все неискренне, все лживо. А Король, существо загадочной природы, которого пристало бы видеть в клетке, как редкостное животное, умнее и прозорливее их всех. Во всяком случае, намного умнее хозяина, который униженно кланялся и целовал протянутую когтистую лапу, покрытую черно-желтой узорчатой шкурой.

…Теряя дыхание, Йоран давился драгоценным пурпурным вином, разглядывал исподтишка Короля и вполглаза посматривал на хозяина, готовый пересечь пьяную толпу по первому или, в крайнем случае, по второму зову. Нерадивый слуга – вместо того, чтобы сопровождать барона, торчал в полумраке у входа подле столов для слуг, словно хотел напиться впрок на целый год. Не самая дурная затея, в самом деле. Здесь королевская стража, глупо ждать неожиданностей, да и придворным не до ссор, у них есть занятие поважнее. Провинившиеся старательно прячутся по углам и прикрывают веерами и масками гримасы ужаса, отличившиеся старательно лезут на глаза Королю. В этом году барон не относился ни к первым, ни ко вторым, лебезил вполсилы, держался поближе – на всякий случай.

Толпа раздалась и к свите приблизилась Мириар, шлюха и провидица с выводком гомункулов-фрейлин – у каждой ее же лицо. Провидица неубедительно изображала смущение, пока Король, играя, касался ее руки и лица, словно благословляя. Ага, а барону это совсем не понравилось, как скривился, даже забыл держать лицо. Барону не светит стать фаворитом.

Йоран вздохнул и опрокинул чашу за это. Подняв глаза, покосился на соседний стол – там сгрудились господа, но не очень заметные, банкиры и алхимики, торговцы, актеры, законники и прочая пестрая зубастая мелочь. Его прожигала взглядом жена архитектора Северного Округа, он ответил ей широкой ухмылкой, коснулся большим пальцем собственных губ – хочешь? Конечно, хочет. Почти не таясь, она раздавила ягоду наки над бокалом своего мужа.

Йоран хотел уже увести ее в один из пустынных залов Замка, но где-то в толпе барон нетерпеливо пристукнул кольцом. На горле раба зашевелился ошейник. Йоран чуть не подавился, сжался как от удара и попытался глазами отыскать хозяина. Успел увидеть, как к тому подходит Мириар, подлинная провидица или умелая шарлатанка – высшее общество пока не определилось на ее счет. На всякий случай укрывшись от внимательных ведьмовских глаз за колонной, Йоран в нетерпении дернул свой ошейник. Не поможет, но все равно трогал, касался, поправлял затянутый на горле широкий ремень. Его сегодняшние нарядные одежки, цепь на груди и куртка в серебряном шитье никого не обманут, он живая вещь и до гроба ею останется. Эту штуку нельзя снять.

Наконец, темно-алое платье цвета застоявшейся венозной крови прошелестело мимо. Кто-то с лицом Мириар обернулся через плечо, посмотрел с презрением. Йоран безо всякого почтения покосился, медленно вышел, встал на свое место позади хозяина. К нему повернулось белое от слоя пудры лицо – ущербная лысеющая луна с отекшими блекло-зелеными глазами. Нехотя шевельнулись губы в размазанной серебряной краске:

–Где тебя таскает?

–Прости, хозяин.

–Постарайся для меня.

От него воняет. Тоже воняет, как от них ото всех.

–Я постараюсь. Позволите спросить?..

И спросить он не успел, потому что барон медленно начал оседать на пол с блаженной ухмылкой. Зазвенело, разбиваясь об пол, тончайшее стекло – говорят, на счастье. Йоран привычно поймал своего пьяного хозяина под локоть и повел к выходу. От мысли, что придется волочь едва держащееся на ногах тело вниз по лестницам, сделалось совсем кисло. И еще Идер остался ждать внизу, ленивый выродок.

…Их карета ждала возле самых ступеней на выходе, как будто кто предупредил. Черные на черном, механические кони стояли неподвижно как камни, только под стеклами на мордах блуждали красные огоньки. Идер говорил, что этими огнями они нащупывают себе дорогу и потому никогда не натыкаются на стены. Идер много чего говорил, в основном, нес какую-то чушь и считал, что это возвышает его над остальными слугами. Он и сейчас даже не подумал спускаться и помогать. Расселся в своем кресле, пододвинул резную деку с рядами проводов под тощее брюхо и делал вид, что чем-то занят, пялясь в темноту под аркой ворот. Йоран посмотрел, но смолчал, обещая припомнить потом, не здесь.

Он отодвинул дверь в сторону и влез первым, затаскивая брыкающегося хозяина за собой. Что ни говори, богат и знатен род Креве, не может себе позволить хотя бы пару лишних слуг прихватить на празднество солнцестояния… Барон рухнул сверху, пинком ноги снял дверь со стопора и вдруг негромко рассмеялся. Неожиданно твердым движением пальцы в перстнях скользнули под ошейник. Наконец-то закончил прикидываться.

–Тихо, Йоран, слушай меня, – губы почти коснулись щеки. – На Тонком мосту через три четверти часа человек из дома Даир будет нести мешок или ящик с северного берега на южный. Перехвати его, принеси мне. Сам Король наградит за это, так что постарайся, ты, дерьмо…

Ошейник стянуло сильнее, Йоран захрипел, но не рискнул сопротивляться – еще раньше почуял, как провоняла дурманящим дымом одежда барона, он от этой гадости становился совсем уж бешеным.

–Да, хозяин, – прошептал, едва сумел втянуть немного воздуха через измятое горло.

Барон отпихнул раба, чуть отодвинул занавеску и глянул наружу – карета медленно разгонялась, мелькнул серебристый бок реки, покрытый рябью как чешуей. Щелкнув, дверь немного отъехала. Прыгать на ходу рискованно, но выбирать не приходилось, Йоран, едва поднявшись, с гудящими коленями и ободранными руками нырнул в тень, успел увидеть, как закрывается темный проем на боку поворачивающей кареты.

До Тонкого моста еще две мили по городу, но это напрямую, а по берегу поворачивающей реки и того больше. Опаздывать он не любил и побежал, надеясь заодно выветрить остатки хмеля, хотя необъяснимая легкость в затылке и висках вовсе не мешала. Только дело это дурно пахло, мал барон связываться с великим домом. Однако же кто у него, у Йорана, просил совета? У него одна защита и один закон, ошейник на горле. Раб – придаток чужой воли, а имя хозяина – вот, рукой можно нащупать буквы. Хозяин и будет отвечать, а его, Йорана, забота – пережить ночь и достать проклятую коробку.

За квартал до моста он перешел на шаг, зашатался – его очередь прикидываться припозднившимся гулякой, в эту ночь их достаточно. На мосту он и вовсе осел на грязную брусчатку, опираясь лопатками об белый каменный парапет с резными дьявольскими мордами. От реки несло сгнившими водорослями и застоявшейся водой.

Человек с мешком появился раньше времени. Тусклого фонарного света едва хватало, чтобы различить на светлом камне силуэт. Нащупывая рукоять, Йоран с сожалением подумал о том, что не хочет убивать и в другое время постарался бы сохранить жизнь, но не сегодня. Сегодня он не посмел рисковать.

Плечо хрустнуло, когда он метнул нож. Неудачно, руку прострелило до самого запястья, но пока что везло – на мосту никого, только тело подергивалось, валясь на спину, скребло каблуками брусчатку. Всматриваясь через кромешную темень, Йоран увидел блеск отполированной кости – однако, мастерство не пропьешь, попал как надо. Клинок ушел глубоко в череп за ухом, пригвоздил к нему щегольскую шапочку с пером, а вот волосы под шапочкой оказались светлые. И стало уже не до угрызений совести, холодок между лопаток пробежал по другой причине. Это не просто посыльный, это светловолосый ублюдок из дома Даир, малоценный сопляк на побегушках, но с ядовитой ведьмовской кровью в жилах. Они человека наизнанку выворачивают одним взглядом.

Вытирая оружие от крови и мозгов, Йоран вполголоса пробурчал заговор-оберег, подобрал темный мешок из чешуйчатой шкуры, внутри что-то глухо стукнуло, перекатилось. Он пятился, не рискнув сразу поворачиваться спиной, а потом запрыгнул на парапет и исчез по другую сторону, слез по опоре моста как ящерица. Тонкий мост, он не зря зовется Тонким. Год за годом из кладки сыплются камни и по щербинам можно спуститься на заросшие илистые берега под набережной. Можно, конечно, и получить вывалившимся булыжником по голове, но это если совсем не повезет.

У воды смердело стекающим вниз городским дерьмом и помоями; под каменной стеной тянулись узкие полосы зарослей, обиталище бездомных и псов. Эргалла уже который год отступала от берегов и мелела, говорят, подыхала даже река, но Йоран всю жизнь, сколько себя помнил, видел признаки упадка и все равно конца света не наступало.

Оно корчится, но живет.

Тонкие кости хрустнули, уходя в грязь под сапогом. Впереди показался огонек, люди вокруг него, потянуло печеной рыбой и застарелой мочой. Йоран подошел к свету – у костра играли в карты, на сложенной серой тряпке лежали ставки – немного меди, сточенный нож и пара грубых рыболовных крюков из рога. Здесь ему едва ли встретятся шпионы великих домов или те, кто должен был встретить человека на мосту, только старики и калеки, голодные дети, пьяная шлюха, спящая на траве. Они не оборачивались на него, не толкали друг друга локтями и не перешептывались, но он чуял их взгляды. Больше любопытства, чем ненависти и больше ненависти, чем надежды.

Йоран дождался окончания их игры – деньги и вещи ушли одноглазому подростку со шрамом на губе, скинул вышитую куртку и бросил на землю, постелил край мешка, уселся рядом. Победитель лишь мельком глянул на куртку, скривил губы в улыбке, кривой от багрового рубца и сел напротив.

–Твоя ставка? – Йоран пальцем срезал протянутую колоду, карты наощупь были теплые и сальные как внутренности.

–Я сам.

Он с недовольством нахмурился, подняв голову, постучал пальцем по ошейнику – у рабов не бывает слуг.

–Буду носить такой же.

–Ты сказал.

С первой сдачи пришла тройка чаш, рыцарь пентаклей и пирамида. Со второй – девятка мечей, императрица и смерть. Одноглазый мальчишка второй раз подряд выложил короля с королевой и Йоран скинул карты. Его соперник забрал куртку, а он – тряпку под ней, закутался от ночного холода, подобрал свой мешок и ушел берегом. У речного причала подобрал щербатую деревянную миску, с ней поднялся в город и пришел к площади Креве, где, приземистый и темный как конюшня, тянулся дворец хозяина. Усевшись на ступенях сбоку от входа, Йоран прикрыл лицо краем тряпки, поставил перед собой миску и принялся ждать.

У аптекаря, соседа через площадь – новый флюгер. Механическая тварь на шпиле щегольской башенки, подобие птицы с подобием человеческого лица, латунь кроваво-красная в лучах рассвета. Смеющаяся морда-маска, обращенная туда, где темнеют ворота дворца и кто-то смотрит на вход этими блестящими глазами, стеклянными дырами. Кто-то сорвется и побежит докладывать своим хозяевам сразу же, как заметит нечто интересное.

С шорохом распахнулась дверь, вышла баронова горничная; по ступеням зашелестел темно-синий подол платья, бежевая накидка над ним. Йоран опустил голову ниже и, бормоча что-то просящее, потянулся, едва не достав край одежды, в ответ об миску звякнуло. Он покосился на подаяние и едва не выругался. Единственная монетка была старательно закопчена над огнем с обеих сторон и вряд ли это означало, что барон хочет передать ему что-то ободряющее.

–Хозяин сказал, чтобы ты убирался отсюда, – следом за девкой на ступени вышел Идер, звучно сморкнулся, делая вид, будто не представляет, что за бродяга расселся перез дворцом. Ублюдок. Подождав еще немного, Йоран подобрал мешок, сгорбился и побрел прочь. Через сотню шагов спохватился, что забыл миску с подаянием. Глупец.

Непростительная ошибка, но в первый раз он почувствовал страх и вкус неизвестности и это был горький вкус. Йоран всегда знал, что делать, когда вставать и куда идти, как поступить и кого слушать, но теперь с этим знанием случилось нечто непоправимое – барон больше не приказывал ему, ошейник раба холодил шею как обычный ремень. Хозяин отрекся от него, заперся в своем доме, напуганный мелкий человечек.

В мешке что-то было, что-то действительно страшное, и что делать ему с этим? Шкатулка жжет руки через чешуйчатую шкуру: заглянуть бы. Посмотреть и решить, а это еще страшнее – вдруг, не поймет ничего. В этом городе много вещей, назначение которых – служить странным тварям, сделанных не людьми и не для людей. Выкинуть бы, но толку – ему кишки выпустят, выясняя, куда дел, а, когда узнают, убьют как крысу.

Рассвет разгорелся в полнеба, солнце – тусклый красный глаз среди сырой дымки. Он мрачно глянул вверх и свернул в темень узкой Портовой улочки. Ирга, по крайней мере, его не прогонит. Сонная, она куталась в шаль и пыталась убрать с лица длинные растрепанные волосы, не понимала, что, дурочка, все равно красива. Девка, долго работавшая в пивной у Тэма и перебравшаяся в аптекарскую лавку, Йорану кое-чем была обязана. Поэтому или просто потому, что даже шлюхам не чуждо благородство поступков, она приняла его так же, как много раз до этого, хотя раньше он приходил с деньгами, а теперь – с бедой. Она только на один долгий взгляд задержалась, определяясь, за что взяться, когда ее непрошеный гость молча опустился на пол возле жаровни.

Йоран не знал, что говорить, но Ирга и не спрашивала. Молча суетилась, наливала молоко и вчерашнюю похлебку, резала хлеб и вдруг обернулась-обожгла яркими ореховыми глазами:

–Ты останешься?

–До вечера, – нехотя выговорил он, давясь едой. Он понятия не имел, останется или нет, и что будет вечером и куда ему вообще теперь идти. Понял только, что силы кончились и напряжение прошедшей ночи выпило его досуха.

–Мне работать надо, сиди здесь или уходи.

Йоран молча кивнул – понял, не дурак.

Когда Ирга наспех собралась и ушла, он запер дверь и, не раздеваясь, завалился на ее неприбранную постель. Засыпать среди запаха Ирги оказалось легко. Просыпаться от звука приподнятой и уроненной задвижки оказалось еще легче. Было уже полутемно, но из коридора светили масляным фонарем, посреди комнаты кто-то стоял, у дверей вытянулась его испуганная подружка, не знала, куда девать себя и руки. Навела, сука.

Йоран вскинулся на скомканном одеяле – ярость и страх кипятили кровь. Они пришли убивать, убивать его. Пришли за своим мешком – вот он, под рукой, а на поясе чуть дальше – нож. У незнакомца тоже нож, но тот не знает, что с ним делать. Вскакивая на ноги, Йоран резанул по вооруженной руке, ткнул в мягкий живот бросившегося на него человека, почти беззлобно пихнул его в затылок, позволяя завалиться назад, на кровать. Между ним и выходом – только жмущаяся к стене Ирга и ей он, походя, резанул по лицу, по щеке так, что лезвие проскрежетало по зубам.

Когда за спиной были только крики, жалобный женский скулеж и утробный жуткий вой человека с распоротыми кишками, он решил было, что свободен. Но свет плеснул в глаза и тонкое острие полетело в горло. Ударило в ошейник, соскользнуло, следующий выпад он отбил, едва не потеряв нож – что там? Рапира? Кинжал? Плевать, этот противник ему не по зубам. Йоран метнулся вниз по лестнице, на повороте почувствовал тычок в бедро, но перемахнул через перила и выскочил на улицу. У входа, безучастно уставясь перед собой, стоял механический конь; соблазн велик, но кто знает, куда тварь утащит всадника – не к хозяину ли? У беглеца идея получше; оставляя кровавые следы, он запрыгнул, почти взлетел на узкую пристройку, оттуда вскарабкался на балкон дома напротив и переполз на крышу. Мешок болтался в зубах, дышать почти нечем, но поди теперь, догони. Внизу кто-то орал и цокали копыта.

Йоран не строил иллюзий, ему недолго осталось. Они снова выпустят ту механическую птицу и без труда найдут его, они отправят еще людей, или даже потревожат кого-то из дома Даир, какого-нибудь светловолосого ублюдка вечно юной ведьмы, и это будет конец.

Сжавшись за теплым дымоходом, он смотрел, как кровоточит бедро, как темная кровь пропитывает штанину и ползет по кровле, по выпуклой черепице. И еще смотрел, как плывет над дымом и туманом утес Эмдах и уродливый замок на нем. Дурацкая, отчаянная мысль – если бы можно было самому вручить Королю этот предмет, то, наверное, он бы наградил. Он бы оставил жить.

Мысль пробраться в Замок-на-скале – безумство чистой воды. Попытка – безумство вдвойне, но накатывающая глухая ночь не оставила выбора. Он боялся дня, но ночью город повел охоту на него одного, Йоран только чудом снова избежал смерти прежде, чем оказался у подножия утеса. И теперь умирал от страха, оказавшись в начале каменной лестницы, почти отвесной непарадной тропы, что вела в замок. Стрелы и яд, нож, веревки и стеклянные глаза механической птицы – всё промахнулось. Говорили, это тропа королевских стражей, что ж, вот кому он достанется.

На середине пути в лицо полетели мелкие камешки; по склону неспешно спускалась темная фигура. Спускалась, неведомым образом цепляясь щегольскими туфлями за отвесную стену; стражу было плевать на наклон, он стоял, точно на ровной земле и только растрепанная ветром седая коса свесилась вниз. А вот этот не промахнется. Чтобы скинуть Йорана в пропасть, ему было бы достаточно одного пинка.

–Н-не надо… это… эта вещь принадлежит Королю. Я должен отдать ему...

Прижимаясь к камням, раб трясущимися руками показал мешок и страж раздумывал, рассматривал незваного гостя, его странную ношу, потом усмехнулся бледными губами и сделал приглашающий жест, указав вверх. Туда же он и ушел сам, через сотню футов исчез в проеме окна, предоставив Йорану карабкаться дальше, рискуя расшибиться насмерть.

Залы и коридоры Замка-на-скале – выстывшие кишки окаменелого чудовища. Он не представлял себе степень изящества метафоры, это было только чувство, ощущение, словно его что-то сожрало, поглотило и больше не отпустит.

Замок не подчинялся логике. В Замке нашлись целые анфилады пустых комнат, будто их единственным предназначением было нести на стенах странную резьбу, бесконечные ряды плит отполированного камня, на которых рождались и умирали, сражались и совокуплялись, путешествовали и беседовали сотни разных существ. Кого-то он даже узнавал, не понимал только, когда произошли события этой летописи, чья память здесь облеклась в камень… хотя нет, догадывался, чья. Существо, видевшее все это своими глазами, неужели теперь его развлекает рассматривать резные булыжники? Так древним правителям клали в могилы фигурки слуг и домашних животных; когда барон читал об этом, Йорану обычай казался забавным, таким наивным и дикарским… до сего дня.

В благоговении и страхе он хромал по мозаичному полу, оступался в полумраке и покорно ждал, когда незримый давящий взгляд сменится чьим-нибудь присутствием. Впереди показался огонь – будто приглашение войти.

Это был низкий зал с барельефами на своде. Среди каменных шипов корчились человеческие фигуры, но в пляшущих тенях не рассмотреть. Изображение мракобесного Ада? Неудачливые охотники за ягодами терна? Почти смешно. А вот смотреть, как другой камень, живой изнутри, движется и переливается над огнем, почти страшно.

Оцепенело и медленно раб опускал глаза, глядя, как приближается Король, вырастает в гиганта, которому он не достанет макушкой и до плеча. Никогда еще не видел его так близко. Едва заставив себя разжать пальцы, Йоран отпустил мешок, попятился и рухнул на колени, ткнулся лбом в пол.

Кристально чистый страх, свободный от сослагательного наклонения – нет назойливых «если», в которых, как личинки мух, гнездились мысли о содранной коже, об отрубленных руках, о травле псами и крысами, о кипящем масле и щипцах кастратора. Нет. Что-то иррациональное, неописуемое. То, чего не должно быть, но оно есть, оно шуршит когтями по мозаике, оно поднимает грязный мешок и внутри тяжело перекатывается шкатулка.

–Знаешь, что ты мне принес?

Если зажмурить глаза, это будет обычный человеческий голос. Просто голос и жар приблизившегося тела. Запах горькой окалины.

–Нет, Ваше Величество.

–Это джагль. Умеешь играть?

Не веря своим ушам, Йоран приподнялся и осторожно посмотрел – Король крутил в пальцах деревянную фигурку серва, казавшуюся совсем крохотной, коленопреклонное существо со сморщенным от ненависти лицом.

–Да, я… – он попытался встать, и бедро почти не болело, но не смог. Неловко сел, глядя снизу вверх и холодея от ужаса, что так безобразно ведет себя при Короле. – Простите меня, Ваше Величество…

–Это больно? – скрежетнув крыльями, тот сам уселся на пол, вытряхнул все фигуры и перевернул шкатулку, украшенную сеткой линий.

–Да, – Йоран почти прошептал ответ, к которому стало бесполезно добавлять непременное «Ваше Величество».

Королю нужен совсем не его страх и даже не его вежливость, но что – раб представления не имел, только прекрасно понимал, что ему никто не станет объяснять. Его судьба стала падением в темень неизвестности.

–Ты знаешь, с тех пор, как я стал Королем, я никому ни в чем не проигрываю. Почему-то не могу. Ходи.

В игре три сорта фигур. Сервы, всадники, пророки, вырезанные из дерева двух разных пород – розового и черного. Три серва пленяют всадника, два всадника пленяют пророка. Когда на доску будут выставлены все фигуры, игра окончится.

–Стали? Но вы кажетесь вечным, как утес Эмдах.

Полосатый розово-пепельный карлик на подставке несмело встал посередине ближнего края поля.

–Я старше утеса. Но я не первый ваш король.

Блестящий красно-черный всадник занимает клетку дальше. Пепельно-розовый старец поднимает два пальца в благословении или проклятьи. Пестрые сервы толпятся подле него, их круглые головы плывут перед глазами.

–Позволите мне спросить? Почему эта вещь была так ценна?

–Все в мире имеет цену. Ходи.

Йоран закусил губу – его всадники окружили одного из пророков Короля; забывшись, он с глупой смелостью глянул на того, кто вместе с ним склонился над доской. Каменная маска, в которую было превращено лицо существа, не могла ничего выражать, но взгляд, совершенно безумный взгляд обжег как удар.

–Простите меня…

–Пусть тебя это не пугает.

Его начало лихорадить. С черной тоской Йоран думал о том, что, даже если ему удастся пережить последствия столь пристального внимания Короля, он уже не жилец на этом свете. Он видел, как умирают от таких ран. Может, именно в эти минуты становится необратимо поздно. Сжав зубы, он ставил фигуры на поле – сервы, всадники, пророки, изваяния обозленных, отчаянных и безумных. Неожиданно в горсти стало пусто. Последний сбереженный на финал всадник… Йоран рассматривал доску, ища, куда его поставить, как вдруг увидел. Пропущенное поле прямо под боком у черно-красного пророка… На мгновение рука заледенела – недопустимая дерзость, а потом накатил азарт, губы растянула ухмылка. Он обставил Короля. Обставил в джагль самого Короля!

Пытаясь угадать, что теперь ждало его – награда или казнь, Йоран поднял взгляд… и успел увидеть, как раскалываются на кусочки черно-золотые крылья, как осыпается каменная шкура, а внутри уже ничего нет. Первой мыслью было отползти подальше от жуткого крошева, но горло перехватило, дышать стало мучительно, будто воздух сделался жидким. И он закричал, хватаясь пальцами за свой ошейник как за последнее спасение.

Он кричал, пока его кости прорастали наружу, кричал, пока рвалось и перемалывалось красное мясо, хрипел, пока кровавая жижа плескала на мозаичный пол и тянулась обратно, оставляя длинные следы. Он сумел замолчать только когда в зал вошли королевские стражи. И теперь он знал, что они такое, и теперь он видел сквозь время – как они слышали крик и поднимали головы, как стоят перед ним и как склонятся несколькими мгновениями позже. Теперь он видел имена каждого из существ, чьи изображения были высечены на стенах Эмдах-Гара, их истинные имена. Подлинную суть живых и неживых, явлений и вещей. Он смотрел на свои руки, одетые в белесую броню, похожую на камень и видел собственную изменившуюся, переплавленную сущность. Ему стали открыты направления восьмидесяти восьми ветров, из которых люди знали только восемь, и десяти сторон света, и пути тайных рек эфира, и запретные дороги бессмертных, и звук ангельских охотничьих рогов… непроницаемыми и постоянными остались только рассыпанные по полу фигурки для игры в джагль. Розовое и черное дерево – там, где он должен был увидеть корни, впивающиеся в утесы и сырость заболоченных долин, ничего не было. И тогда он понял, что ему нужно сделать.

–Возьмите это и сожгите.

Но из ужасной дали, куда не дотягивался даже этот новый взгляд, шелестел чей-то смех, таял удаляющийся шепот:

–Дурак ты, Йоран.