Федурино счастье

Федурин — так себе городишко, одно название. Разве на площади с чупа-чупсом и на банном прошпекте можно понять, что это город. В других направлениях забредёте в какую-нибудь Махоровку, Лиходеевку или Куропящи — куцые деревни, облепившие Федурин, бессовестно стерев его административные границы.

Банный прошпект — улица Ленина, центральная и единственная более-менее прямая. Неотёсанный народец, противившийся называть всё по протокольному, взял и придумал этот «банный прошпект». А что? Вот сходят в баню, ну, скажем, Сан Саныч с Изольдой Саввишной. Потом идут довольные, распаренные — муж с чемоданом, а супружница с тазом и сопутствующей приблудой в нём. Сан Саныч чисто выбритый (не в рабочие же дни бриться, скажете тоже), Изольда чаем отпоенная — литра два и стакан сверху… И куда им? Парков аглицких и театров у нас в Федурине нема. Есть только центральная улица, где Прошка, спекулянт в девяностом кооператив отстроил; а армяшка Оганес первый трактир аж с зеркалами и гардеробом отбахал. Культурной стала улица, чего говорить. На ней и грязи меньше, чем вокруг. Так и хочется культуры-то этой после лёгкого пара и чая (и двухсот на грудь). И прут сюда люди семейные, вениками отпаренные, опосля помывки культуру вдыхать. Потому и «банный прошпект». А начинается он с площади, тоже Ленина, которую по упрямству своему федуринцы так не зовут. Оно-то понятно — причём тут Ленин? Он Федурина-то и не знал вовсе — всё про капиталы, пролетариат немецкий писал, да революцией всех изводил. Не до Федурина ему было.

Чупа-чупс — это постамент Пушкину, единственная историческая достопримечательность Федурина. Говорят, был тут Пушкин проездом: со скуки напился и чуть в грязи не утонул. Три мужика вытаскивали. На утро обматерил он Федурин и был таков. О том в краеведческом музее рассказывали раньше, но сгорел он, не уберегли… Вот и стоит кудрявая каменная башка на выбеленной палке посреди площади, криво застеленной потрескавшейся плиткой. Площадь кое-где зарастает мхом, а историческую голову пачкают несознательные голуби.

И всё бы шло без значимых изменений, кабы не случилось чудо, да такое…

Лето. Воскресенье, утро. На площади в туманной дымке оказалась настоящая инопланетная летающая тарелка — круглая, метров тридцать в диаметре. Чупа-чупс рядом покосило, как будто отступил поэт от удивления и наблюдает, что из того выйдет. Скривило наш чупик, как Пизанскую башню.

В Федурине дела идут неторопливо. Сначала Петровна, сорокалетняя вдова местного отстреленного бандита, офонарела. «Вот ведь какие аттракционы нам завозят», — подумала. Потом Федька, засранец, лет тринадцати, подошёл, глаза неумытые протёр, достал из штанов рогатку и стрельнул в тарелку камешком. Камешек не долетев, отпружинил назад, как от магнита. Федька, со всей дури растянув жгут, ещё стрельнул, но результат прежний. А с третьего раза, так вообще чуть по физиономии не срикошетило. «Во, блин, — подумал пацан, — надо к Артефакту бежать». Артефактом звали учителя истории, старого, длинного еврея Аарона Израилевича. Впрочем, его ИО мало кто полностью выговаривал, а раз он любил дискутировать в местном шахматном клубе (иного клуба в городишке не было) на разные научно-политические темы, то кликуха вышла его же любимым словом. Впрочем, к Артефакту Федька не побежал, вспомнив, что обещал исправить двойку по физике. В последний год на Артефакта и физику повесили.

В этом же духе реагировали и остальные жители, случайно оказавшиеся на площади. Мужики мечтали, что неплохо, если б из тарелки этой вышел трактир, где похмеляли бесплатно. Женщины судачили, что марсиане, наверное, непьющие, и ежель на детей способны, то и замуж неплохо бы. Впрочем, и без детей, и без замужа можно, ха-ха, хи-хи… Дуры.

Так разводили бестолковые разговоры, пока не прибежал Артефакт.

— Граждане, сей артефакт есть инопланетное космическое судно, — по привычке официально начал он, — прошу не делайте, не говорите и даже не думайте глупости. Инопланетяне эти в тарелке думают, как контакт с нами установить. А будете про водку, да про замуж думать, ничего у нас с ними не получится.

— А я вот кинул камешком в них, а он и отскочил. — Тут кидает (а не стреляет, чтоб рогатку не отобрали) хитрый Федька булыжником в космо-корабль, а каменюка, не достигнув цели, падает наземь. — Вот оно как.

— Гаджет ты сопливый! Позоришь нас. Ну-ка, сгинь отсюда. Мы про контакты, а он булыжником, бестолочь!

Гаджетами Артефакт называл нерадивых учеников и своих внуков, злоупотреблявших играми в смартфонах.

Вдруг около кривого Пушкина стайка женщин заохала. Одна румяная, в платке, обратилась.

— Арон Израилич, учёный вы наш. Вот сказывали про контакты с марсианами этими, а Петровна мне и нашёптывает, что снились вы ей и говорили, что они приглашают в рай божий улететь с ними. А я-то тоже этот сон видела! Мы и Любку спросили, и ей тоже снилось. Люди, кому ещё такое во сне привиделось?

Арон аж присел. А на площади такой галдёж начался, что народ и про трактир, и про замуж разом забыл. Кричат, перебивают, компании объединяются, талдычат, доносят друг до друга, озаряются… Вышло так, что каждому федуринцу приснился Артефакт, который им, типа, сказку рассказывал про инопланетян и звал всех в летающую тарелку лететь в рай небесный. Ко сну серьёзно не отнеслись, да и не каждый вспомнил, пока такой конфуз на площади не случился. В общем, посудачили, поохали, глаза на лоб выпятили и к Артефакту: «А тебе, еврею научному, что, мол, приснилось? Говори, — говорят, — интеллигентная душа!»

— Граждане, успокойтесь, скажу, как на духу. Читал я дома статью. Увлёкся, время час ночи, и ощущаю вдруг невесомость. Влетает в окно прозрачный пузырь. «Залезай», — говорят. Я им, что, мол, как я туда залезу? А тут бац, и я там — лечу в корабль, прямо в центральный люк. Высадили меня в кабинет, где много экранов. На самом большом появился Главный. Убейте, уже и не помню, как выглядит, но точно знаю, что главный. Не знаю, с какой они планеты — с Марса, Плутона или из другой системы, не суть. И заверещал, завибрировал пришелец, как старый приёмник, когда волну ловишь. Вдруг я начал понимать. Он верещит, а ясные сообщения в мозг залетают, концепты, так сказать. Вот эти концепты и велено вам донести.

Тут докладчик сделал паузу, ожидая одобрения, типа «давай, курицын сын, валяй концепты ихи!». Однако, народец как обухом бабахнули. То ли от какого непонятого слова отупели, то ли внимание в самом накале. «Да и ладно», — подумал Артефакт наш Израилич и продолжил.

— Получается так, товарищи. Если жизни прекрасной, как в Раю, хотите, с достатком и полным счастьем, то лететь на другую планету надо. Там, точно вам скажу, для каждого будет самое распрекрасное, о чём он всю жизнь мечтал. Поверьте, такой концепт дали, что наверняка наилучший рай с индивидуальным подходом. Вот, Вася, что тебе хочется?

Рыжий Вася, плотник, лет тридцати, смутился, глупо заулыбался и выдал.

— Ну, зарплату в два, нет, в три раза больше бы дали, и чтоб мастером назначили. И ещё, чтоб Анька моя, как в десятом классе, когда она была, выглядела, и Колька с Веркой на пятёрки учились, в институт пошли на юриста и бухгалтера…

Выкладывая мечты, Вася светился. Дух захватывало от перспектив.

Народец оживился, загудел. Женская часть про свадьбы и мужей трезвых вспомнила. Мужская, удивительно, и про водку забыла. Начали и про жену, чтоб с Анной Семенович была схожа, борщ варила и не кичилась, и про шабашки щедрые, и про рыбалку с осетром с полным пузом икры, и далее, чего только не было. Артефакт загрустил. Бойкие мечты заканчивались, люди успокаивались.

— Граждане, вас понимаю. И у меня мечты. Но скажу ещё важный факт — условие. Вместе — семьей, группой, и даже по двое, лететь нельзя. Только одному. Тарелка большая, и каждому челнок с пилотом дадут и индивидуальную планету для счастья выделят. При том возвращаться назад будет невозможно. Никого вы больше ввек не увидите, кроме, как во снах. А желающим память подтереть могут, чтоб не мучила.

Федуринцы чуть было притихли, но Анька Проскина, мать с тремя детьми, заголосила.

— И деток с собой не возьмёшь! Да что ж это за рай-то такой, прости Господи?! С детьми разлучают нехристи.

— Израилич, и правда, с семьёй нельзя? — пробасил Коля Пеньков, бригадир (кабель прокладывает с работягами), женатый, тоже с выводком.

Артефакт наблюдал за публикой, а она — кто во что горазд.

— Мать родную не увидишь, и на могилку не сходить! Друзья, подружки! Одна там, как перст. Эко, счастье...

— Не, Виталика не оставлю. У нас свадьба осенью. Ежель улечу, его без меня девки побойчее подберут…

— Одному счастья не надо. Вся суть этого счастья, чтоб вместе его кушать с любимыми тебе людьми, как яблоко…

— Да ты что говоришь? Как я отца больного брошу…

— А собачку, Тимошку моего, тоже нельзя брать? Я его кормил, от чумки выходил…

— А у меня голубей сотня. Глупая живность, но мои они, чертята сизые…

— Ладно муж, дети. Понятно, без них никак, а Хворостинушка моя, коровка ласковая...

— Может попа Архипа позовём? Он мудрый, может чего правильного подскажет…

Много было такого на площади. Грустно всем после такого инопланетного условия. Каждый нашёл то, что в родном Федурине его держит. Кто и промолчал: у кого денег втихую тысяч сто скоплено, а кто с любовницей сладкой не наигрался, а кто и «рад бы в рай, да грехи не пускают» — вину чувствуют и не хотят улетать, оставляя долги. Человек, по воле Божьей, существо с рожденья хорошее — всем добра желает, по большому счёту.

Стало ясно, что с набором добровольцев — дело дрянь. Артефакт задумался. Ему гуманную миссию доверили, а результата нет. Неудобно. С другой стороны, он чётко знал, что силой, хитростью или натиском убеждений принуждать бесполезно. Не будет он это делать, права не имеет.

— Дорогие федуринцы! Пришельцы дали три дня подумать. Во вторник тарелка уже тю-тю. Уговаривать не буду. А кому надо — добро пожаловать, проведу на космо-корабль. Вечером приходите в шахматный клуб. Обсудим.

Народ пошумел и стал расползаться. Через полчаса остались парни с пивом, пенсионеры-доминошники да баба с мешком семечек на продажу.

Вечером привалило столько народу, что Артефакт решил переместить мероприятие в городской клуб культуры, который пустовал уже три года. Пошли смартфоны, гаджеты и другая дрянь — молодёжь в клуб ходить перестала. Сидят по углам, играют, переписываются… Тьфу! Видеть тошно...

Сыскали Семёныча, завклубом. Час ключи искали… В общем, к девяти запылённый, пропахший плесенью клуб переполнили. Втиснулась почти тысяча человек, с вместимостью на триста. Артефакт прифрантился, как положено: вязанный жилет, рубашка, галстук, а карандаш за ухом так и остался.

Пересказ подробностей мероприятия не нахожу интересным... Пошумели, но суть прежняя: оно хорошо, конечно, но не для нас. Мужчин интересовало дамское общество в других мирах. Женщин тоже мучил подобный вопрос, но они молчали: незамужние молодухи стеснялись, замужним утром было всё разъяснено. А если кто и думал о новом муже — того нам не узнать. Про вино, всё-таки, один алкаш спросил...

Также были в негативных сомнениях; «не обманут ли?», «может, мы жертвы эксперимента?», «чего ради о нашем счастье пекутся?» и всякое такое. Иногда Артефакт отвечал, как мог. Мол, существа они шибко развитые, а потому этичные (хорошие, значит). Но больше вопросы записывал. Пытался разъяснять и пришедший поп в рясе. Говорил скучно, неконкретно и по церковному протокольно, талдыча избитые истины.

От духоты часть публики выходила на воздух, продолжая тему. Выскакивали новые вопросы...

Когда народ понял, что ничего нового не будет (Арон молчит, бумажки пишет, а поп надоел), стал расходиться.

Завершая мероприятие, Артефакт заинтриговал, предположив, что ночью инопланетяне опять выйдут с ним на связь, и посоветовал выспаться, а что приснится — отнестись к тому серьёзно.

* * *

Сранья наведались силовики. Привезли кучу суеты: бегали, целились, звуковые волны пускали. Даже оптику приволокли световые знаки посылать, типа Морзе. Тарелочка и усом не повела. Не допускают полем служивых недотёп — и правильно. Покрутились они тут, пока приказ по рации не пришёл, и были таковы, только площадь грязней стала.

Примечательно, что утром из вчерашних активистов никто на работу не пошёл. К холостяцкой хибаре Артефакта стекался оживший городишко. Бу-бу-бу росло, словно кто плавно звук прибавлял. Вышел и аватар наш федуринский.

— Сообщаю вам, товарищи, что опять беседовал с Главным. Донёс он, что сны у вас были интересными. Так?

Оказалось, что инопланетяне выпустили для каждого кино с индивидуальным сюжетом. Кто на метле летал, как Гарри Потер, а кто в эльфа умного превращался. Степаныч с гномами золото делил. Но одно у всех было — счастье било чрезмерно. Показали нам горемыкам, что такое счастье. И народ-то наш, как будто умней стал, культурнее. Друг другу заботы стали оказывать, на родителей и детей вдруг обратили внимание и поняли, что это и есть самое дорогое в их жизни.

— Да что ж, мы без них не знали, где счастье водилось? — вбросила какая-то звонкая бабёнка.

— Сам Бог их послал.

На окраине площади плакал Гриша, умный отрок лет пятнадцати, гордость мамкина. Та тоже с ним плакала и успокаивала.

— Да что ж, Мама, хочу я к Богу ближе. Это же судьба моя. Миллионы жизней я прожил, миллиарды лет, и впервые мне такую дорожку предлагают. Да не могу я! В игольное ушко не могу! Чем я лучше верблюда?! Ну, Федурин, Назарет наш русский! Неужто не понимает никто?!

Плачет, плачет. Потом к тарелке. Развернулся и в поле побежал любовь свою неуёмную обуздывать.

Других тоже заколбасило — переполняла любовь человеческая, космическая и неизмеримая. Оказалось, что мудрость, любовь, сопереживание и всякая такая субстанция — это всё одно — счастье. Какими мудрыми за пару дней федуринцы стали, но вот в тарелочку никто так и не решился. Лишь Гришка кидается, сомневается и белугой ревёт…

* * *

Улетели инопланетяне те славные. Гришка с матерью остался.

Артефакт запретил Пушкина выпрямлять и сделал на площади музей «Федурин — первый космический Назарет». Даже один француз приезжал.

Подковыристые вопросы «зачем первый, если и ежу понятно, что раз Назарет, то первый?» и «где тогда второй?» Артефакта не смущали. «Слово «первый» обязательно должно быть у Федурина, и всё тут», — любил поучительно говорить Аарон Израилевич.

С тех пор перестал наш город быть бестолковым. Распрямился, разрумянился. Асфальты, дорожки, аллеи, клумбы да магазины с витринами красивыми. От любви такой, какой федуринцы познали и пользу практическую получить не грех. Не зазря ж отказались от «счастья с индивидуальным подходом».

А историю сию, дорогой читатель, записал Ваш покорный слуга Андрей Заботин, коренной федуринец, о чём сейчас и горжусь.