Случай

Его ноги были похожи на синель. Даже брюки не спасали. Казалось, стоит им, ногам, зацепиться за какой-нибудь крюк, и они оторвутся. С пятнадцати лет он перестал ходить.

Впервые я увидел его в парке, рядом с квартирой, которую снимал. Я редко бродил по паркам, только когда действительно становилось плохо. Тогда было гадко на душе. Финансовые проблемы вынуждали идти на уступки с некоторыми принципами, отчего терялась способность ровно дышать.

Была суббота. Я покинул жилище ближе к вечеру, чтобы не встречать сумерки в одиночестве. В замкнутом одиночестве. Ноябрь. На улице стоял мороз. Три сигареты - ровно столько я намеревался выкурить. Планируя всякие мелкие задачки в уме, я ощущал течение жизни. Даже не течение, а свою к ней причастность. Первую я зажег сразу же, как только спустился. Стало легче. Солнце уже начало выдыхаться. Подходя к скамейке, я заметил мужчину в коляске. Он мог сидеть где угодно, но сидел именно у скамьи. Некоторые правила остаются с нами, даже когда мир перестает существовать. Преодолевая последние несколько метров, я раз пять поменял решение. Мне не хотелось с ним сидеть, но было неловко. Даже не неловко, а жаль, что он может расстроиться и в очередной раз усомниться в полноценности своей жизни. Жаль на несколько секунд. Подобная жалость ничего не значит. Я почти уже дошел до следующей скамьи, но тут вдруг замер, обернулся, пошел назад и сел рядом с человеком в коляске. Он посмотрел на меня с изумлением. Я скрутил пальцы. А затем он рассмеялся, и меня отпустило.

- вы слыхали когда-нибудь от штуке, которая зовется «застенчивостью кроны»? - дружелюбно спросил он.

Естественно, значение двух этих слов мне было известно, но сочетание привело меня в замешательство.

- нет, - признался я.

Он сказал:

- и я тоже узнал только сегодня.

Он выудил книгу из складок своей одежды и показал её мне. Книга называлась «энциклопедия всего странного». Мне понравилось название. Он понял это по моему выражению.

Он сказал:

- крутая штука, верно?

- очень.

- так вот, - продолжил он, - «застенчивость кроны» это когда кроны деревьев, даже очень мясистые, даже тех, что посажены слишком близко, не соприкасаются друг с другом, - он остановился, думая о том, правильно ли все объяснил. Затем открыл нужную страницу книги и указал на рисунок.

Он сказал:

- вот как это выглядит.

Выглядело действительно необычно.

Я глянул вверх.

Он усмехнулся и сказал:

- тут такого нет.

- застенчивость кроны, - повторил я. - спасибо.

Так началось наше знакомство. Как оказалось, мужчина в коляске любил читать. Книги заполняли ту пустоту, которую образовали мертвые ноги. Он был недееспособен ниже пояса. Он вел колонку в журнале. Звали его В.

Два-три раза в неделю мы встречались в парке и разговаривали. Мне нравилось это общение. Важным было то, что он всецело принимал свою инвалидность и даже шутил над самим собой.

«Хоть ног у меня и нет, - говорил он, - зато есть нечто равносильное - еврейские корни». Я улыбался. В каждую встречу он рассказывал мне всякие факты из истории. О некоторых я никогда не слышал. Он всегда прибавлял, что и сам только узнал об этом, и поэтому впечатления, что человек умничает, не было.

Как-то раз я спросил у него, чем бы он занялся, будь у него ноги.

- какой-нибудь ерундой, - ответил он.

Он помолчал, а потом сказал:

- вот у тебя есть ноги, но ты вечно угрюмый.

Он снова помолчал, усмехнулся и с веселым осуждением сказал:

- и не мели чепухи! ноги у меня есть, просто у них пожизненный отгул.

Мы рассмеялись.

- ты непобедим, - признался я.

- знаю, - отозвался он.

Мы смеялись искренне.

В. никогда не просил меня о помощи. Пару раз я предлагал ему, но он отказывался. Он делал это мягко. Чтобы я не подумал, будто его это задевает. Просто он, видимо, не хотел, чтобы мы были друг другу чем-то обязаны. Если покопаться, то его философия - самая правильная. И потом, В. сам со всем прекрасно справлялся.

Он жил с родителями. Они заботились о нем. Он заботился о них. Им можно.

В середине июня В. позвонил мне и сообщил, что приобрел замечательную новинку.

- ты говорил, что давненько ищешь книгу Тула? - проговорил В.

Я сразу понял, что к чему.

- откуда?

- новое издание, только привезли.

- я закажу.

- как хочешь, - сказал он деланно сухо, - но можешь глянуть, прежде чем заказывать, я прихвачу её вечерком.

- ты отказываешься, когда я предлагаю дотянуть тебя до лифта, а сам добываешь для меня книгу.

- это не для тебя! - взбунтовался он. - фиг я её тебе отдам.

Я расхохотался.

- хорошо, в семь.

В. сидел возле скамьи. Я протянул ему банку пива. В пакете было еще. Мы время от времени выпивали.

- все верно, - сказал он, - твоя очередь.

- показывай.

Он достал книгу Джона Кеннеди Тула.

- сговор остолопов, - прочел я с обложки.

У меня горели руки. Горело сердце. Мысли. Книга была в пленке. Открыть её я не мог.

- можешь открыть, - сказал В.

- нет, - отказался я.

Я сказал:

- её можно распаковать только перед тем, как начнешь читать!

- так начни.

- нет, - ответил я, - ты понимаешь, о чем я говорю.

- вообще-то, я хочу подарить её тебе.

Я глянул на своего собеседника. Во взгляде у него лежала грусть. Даже не грусть, а что-то близкое по вкусу, но не по консистенции.

Я передал ему книгу. Он положил её на колени и сказал:

- на следующей неделе мы переезжаем.

- куда? - удивился я.

Мне казалось, у них неплохие апартаменты. Я даже близко не мог предположить, что В. говорит о более масштабных вещах.

- на родину предков, - ответил он.

Чтобы продолжить, мне понадобилось пара секунд. Сердце вдруг сжалось, как будто его ужалили. И где-то с краю витала мысль, мол, что с тобой, парень? не придавай этому значения.

- что будешь делать? - спросил я.

- придется лететь, - ответил он. - родители уже все решили.

Я хотел возразить. Ты в итоге четвертого десятка, приятель, перестань нести чушь. Но посмотрел на его ноги и промолчал.

- я понимаю, - сказал он. - мне тебя тоже будет не хватать, дружище. родственники обещали, что там моему виду способны придать порядок. но я этому не верю.

Он усмехнулся.

- а я верю, - сказал я.

Я действительно хотел верить в это. Этот парень стоил того.

- сегодня я думал о том, что если бы не эти деревяшки. - он указал на ноги, - мы бы с тобой вряд ли сдружились.

- наверно, ты прав.

Я уже видел на горизонте серую волну отчаяния, которая поднималась ввысь, чтобы с силой пуститься в мою сторону. Она заслоняла даль, и от этого не было спасения.

Я сказал, выдавливая из себя улыбку:

- и ты бы пожертвовал ногами, ради нашего знакомства?

- черта с два.

Мы рассмеялись. Это напоминало дыхание трюкача, который поглощает воздух, перед тем, как его свяжут и окунут в аквариум с водой.

- держи. - он отдал мне книгу.

- хорошо. спасибо. - я принял её, так как в ином не было смысла.

Я сказал:

- я помогу со сборами.

- конечно, - согласился он.

Мы просидели еще с получаса. Волна отчаяния разметала все на своем пути. Я знал, дойдя до меня, она двинется дальше. Ненадолго. Она погаснет где-нибудь на задворках. И с этим ничего не поделаешь.

Оказавшись на родине предков, В. написал мне, что с ним все в порядке. Я улыбнулся и сказал про себя, что с ним и впредь все будет хорошо. Он этого заслуживал.

В. рассказал, что скоро у него операция. Я чувствовал его радость и его страх. Он надеялся. Хрупкая, прекрасная надежда, которой В. никогда не испытывал, и от которой кружилась голова. Следующую неделю мы не общались. Я написал ему за день до операции. В. не ответил. Я понял, что у него нет желания разговаривать. Так бывает, когда пытаешься обуздать ужас: ты либо говоришь без умолку, либо не говоришь вообще. Я написал через день. Он снова не ответил. Я не переживал, я злился. Мне казалось, что меня предали. Дня через три мне сообщили, что В. скончался. Не на операционном столе. До операции он не дожил. У него не выдержало сердце.