Надорванный конверт моей души. 3-е декабря.

Который день с ужасом жду напоминания о твоем дне рождения, присланного вездесущим интернетом. Вчера не выдержала и пошла к тебе на страницу – смотреть в твои глаза. Перевернутый мир. Тебя нет, а твои такие живые глаза продолжают смотреть на меня с любовью. Как ты тогда сказал: «Выложил фотку для тебя. Колька снимал. Но я смотрел на тебя.» Ты и смотришь на меня. Всегда. Каждый раз, когда я решаюсь заглянуть под зажившую корочку на своем сердце. Небо моё, опять кровит. Столько лет уже. Даша тогда пошла в первый класс. Ей сейчас тридцать два и у неё двое детей. Ну ты это и так знаешь… Даша пошла в первый класс, когда мы впервые расстались.

Не хочу сейчас об этом. Про расстались - я потом. После того как дождусь, когда мне чёртов интернет сообщит ни свет, ни заря, что у тебя сегодня день рождения. Вот тогда можно будет плакать и выбивать чечетку пальцами на клавиатуре. Почему твоя жена не закроет эту страницу? Или дочь? Или Колька в конце концов… Он бы мог.

Скажи, как ты мог влюбится в такую непроходимую дуру? Сколько мне понадобилось, чтобы первый раз тебя разглядеть? Ты мне когда-то рассказывал, лежа в кровати, целуя мои волосы и не выпуская мои ладони из своих. И загибал наши пальцы… Девять месяцев. Ты сказал, что за это время можно было забеременеть и родить тебе сына, а я тебя в упор не видела. А я ведь правда не видела. В мире мужчин тогда светилось совсем мало точек, на которые я иногда обращала внимание: папа, Ванька и несколько человек, которых я подпустила к себе за границу «друг». Больше никого. Знаешь, я тут недавно подумала, что большую часть жизни я прожила в зароке от любви. Все её искали, гонялись за ней, а я зарекалась от неё. Как ты меня разглядел?

Да, конечно, я помню, что однажды после утреннего секса с женой ты вышел курить на балкон, а я в это время делала разминку. Пять утра отличное время для себя, знаешь? Я растягивалась, прогибалась, висела вниз головой, качалась на руках, отжималась, а рядом стояли два ведра воды. Они тебя сводили с ума. Ты не успел увидеть, что я с ними буду делать. Тебя позвали в дом. И это не давало тебе покоя весь день. Ты думал зачем мне эти два ведра. К вечеру ты решил, что ты встанешь пораньше и таки решишь этот вопрос. Но ночью была учебная тревога и неделя в поле… Вот скажи мне, зачем ты задал вопрос про воду своим друзьям? Даже такая тупица, как я, на третий день вдруг увидела, что на балконах, в окнах как-то излишне людно для этого времени суток. И на следующий день лишила зрелища наш двор, пройдя через него с двумя ведрами воды. Куда? Огород поливать. А зарядку пришлось делать в ближайшем леске, подальше от глаз. Правда до него теперь нужно было бежать, но это тоже было не плохо. Сейчас вот я так не могу. Моё сердце тут же перебирается куда-то в нос, и я начинаю задыхаться под его бабахи.

Потом… Потом. Что было потом? Ты мне столько раз пересказывал свой путь ко мне, а я слушала любовь, а не слова, прислонившись ухом к твоему сердцу. Иногда я тебя перебивала и специально задавала тебе какой-нибудь глупый вопрос. Зачем? Чтобы создать иллюзию неспешности. Чтобы позволить себе мысль, что можно уснуть у тебя на плече и проснуться там же и первое, что увидеть утром – твои глаза, греющие меня своей любовью. Не помогало. Но ты все прекрасно понимал и вместо ответов, прижимал меня к себе покрепче, гладил по волосам, шептал что-то нежное и баюкал. Один раз тебе удалось. Проснулась с глупой улыбкой счастья, уверенная, что ты остался и это твоё дыхание я сейчас слышу и потянулась губами… нет, я не хочу вспоминать то утро без тебя. У меня всё же есть что беречь. Два наших утра. Жаль, что они не были прожиты, как намечтаны, но они все же были. Два утра на двадцать четыре года.

…Прости... смеюсь сейчас. Вспомнила какое было глупое выражение лица у тебя, когда Валюха притащила меня пьяную в гости к твоему другу. Ну того я хоть узнавала на улице и знала по имени, но это лишь благодаря подружке. Ты знал, что она в него была влюблена? А я в тот день оскорблена и пьяна. Водка. Знаешь, не люблю. Лишь смешивая её с чем-то другим мне удается дойти до состояния «Мир, я тебя люблю». В чистом виде она мне не помогает. От неё только мерзко во рту на утро и сильно кружится голова перед сном. Ненавижу это состояние вращения кровати подо мной. Поэтому водку не пью. Но в тот день не было ничего другого. Поэтому пришлось… Смешно. Вечная иллюзия мужчин, с которыми я пила водку вместе. Они всегда считали, что количество уже перешло в качество и я уже «така як треба». Нет. Алкоголь никогда не решал за меня. Но ты-то это знал всегда. Именно с этого вечера. А что? Я бы, будь мужчиной, тоже пошла бы на «взятие Бастилии». Женщинка явно нетрезва, мало ест, за то много пьет, все время улыбается и смотрит пристально. И не понятно, что в этом взгляде желание рассмотреть или это у неё такой способ строить глазки. «А не потанцевать ли нам…» Нет, я сама бы сделала все тоже самое. Будь я мужчиной. Честное слово. Жаль, мне пришлось тебе объяснить, что я не все. Сашка Никишин научил, что и как делать, чтобы больше не одна сволочь не смогла взять меня без моего желания. Он заставлял меня повторять и повторять, пока мои действия не дошли до автоматизма. Правда, уходя ржал, что провел со мной в постели времени больше всех.

И здесь я все сделала на рефлексах. Больно было? Я помню, как ты побелел. Но я бы не была собой, если бы переступая через тебя не ответила на вопрос: «Почему?».

– Не думаю, что вы вспомните, как меня зовут завтра утром. А уж как я выгляжу вряд ли отложится в вашей памяти…

Я ошиблась. Ты уже знал, как меня зовут и уже помнил, как я выгляжу, но я-то этого не знала. Да, и это ничего не меняло для меня. Как и твоё: «Марина, здравствуй!», - заставившее остановиться и посмотреть в лицо говорившего на следующий день.

– Не помню, когда мы перешли на «ты». Совместное распитие водки не повод. Простите. – И пошла дальше. Не оглядываясь.

Я помню, ты рассказывал, что в этот момент у тебя было желание догнать и ударить. Ты сдержался. Но с тех пор, куря на балконе и наблюдая, как я бегу через двор с двумя гантелями в руках, ты звал меня «высокомерной сучкой». Ведер я больше не носила. Мы с подружками скинулись и купили шланг. Лето. Двух ведер стало мало.

Дни мелькали, крутя своё мерное фуэте. Минула осень, зима. Наступила весна. Мне не было дела ни до кого. Дети и муж уехали в отпуск. Меня ждали почти два месяца без обид, без предъяв, без необходимости играть в семью. Я изменила ритм своей жизни, позволяя себе: читать всю ночь, не спать сутками, пить кофе ночами между дежурствами. Крутое было время. Круглосуточный ларёк с сигаретами в ста метрах от дома. Там мы и встретились следующий раз. Я сжала в ладони пачку с «Честером» и шарахнулась в сторону, когда повернулась, увидела тебя рядом.

– Испугал?

Я качнула головой и молча пошла к дому. Уже входя в подъезд услышала негромкое:

– Мы неправильно начали.

Я не стала отвечать. Просто отпустила дверь, и она хлопнула за моей спиной. Я не люблю эти игры. Выяснения, прояснения, поиски того чего нет. О чем говорить? О том, что могло бы случиться? О том, что не случилось? Зачем?

Ты мне столько раз ставил в упрёк мой тогдашний хлопок дверью. И да, было время, когда я соглашалась, что если бы не он, ты бы не написал рапорт и у нас могло бы быть все иначе. Прости, небо мое, не могло. Я могла сделать только так – уйти не оглядываясь. Другую ты бы не полюбил. Другая не полюбила бы тебя.

Через пару недель вернулась подруга из отпуска на своей машине. И пригласила на пикник обмывать этой машинке колеса. Я пошла. А почему нет? Я уже утолила жажду одиночества, мне хотелось человеческих голосов рядом, жаренного мяса из большого медного блюда, острых соусов, терпкой «Хванчхары» и первой редиски, которой меня соблазняли особенно усердно. Конечно я пошла. Мы сидели с подружкой, прислонившись к стволу дерева и рассказывали новости. Хихикали втихаря, демонстрируя друг другу, нижнее белье. Мы еще не привыкли к изобилию. Нам так надоели насисьники и мы радовались бюстье, балконетам, пуш-апам.

Я не сразу заметила твой приход. Ты так и не признался мне, как долго наблюдал эти расстёгнутые пуговицы, закладывание под одежду, приспущенные джинсы. Но я почему-то не смутилась, обнаружив тебя искренне любующимся мной. Я показала тебе язык и стала поправлять одежду, продолжая улыбаться. А потом было обещанное мясо, истекающее соком, соусом и жиром. Вкус вина, медленно омывающий рот. Танюшкина спина за моей спиной, как спинка кресла. Веселье. Непринужденность и какая-то правильность и обыденность ситуации. Ты, новый в нашей компании, но почему-то не чужой. Знаешь, я именно в этот момент поняла, что сегодня отдамся тебе. Сама. Я так и сделала. Просто взяла тебя за руку и увела.

Это было безумное лето. Я просто взяла и перешагнула через осыпавшиеся песком стены, которые тщательно вокруг себя выстроила. Я и сейчас, оглядываясь назад, рассматривая тот год не понимаю, как это произошло. Ты мне сказал, что в тот момент, когда я взяла тебя за руку, ты решил, что спишь и боялся проснуться. Поэтому и молчал. Как хорошо, что молчал. Я могла тут же уйти в себя, в любую секунду, но ты молчал, просто шел рядом и не пытался… делать резких движений. Только когда дверь за твоей спиной закрылась, перехватил мою руку, потянувшуюся к выключателю, развернул и прижал к себе, отрезая путь назад. Целуя, лаская, беря. Я вторила, перехватывала инициативу, пасовала и отдавалась, растворяясь в тебе и растворяя в себе, пока вдруг не заплакала и не уснула.

Это стало привычкой плакать у тебя в руках. Я никому не доверяла свои слёзы. Нет. Попытки доверять были. Ты мне сам сказал, когда последний раз врачевал своей любовью, чтобы я научилась доверять. Я пытаюсь. Я до сих пор пытаюсь, небо моё… Но больше нет таких, которые могут удержать меня рядом, не пытаясь привязать намертво. И я бегу. Снова бегу... или останавливаюсь, позволяя уйти вперед самоуверенным самцам, не допускающим мысли, что я не побегу следом.

…конечно нам не долго удавалось скрываться ото всех. Однажды взявшись за руки, мы уже не могли их разжать. Наши друзья вздыхали и тщательно маскировали нашу связь, а когда не могли ты вставал «по тревоге» и ехал в часть в мои дежурства, сажал бойца на моё место, и увозил меня в степь. Ты все время сетовал, что мы не можем уехать или в Барнаул, или в Новосиб. Тебе хотелось покормить меня в ресторане. Сделать мне подарок. Похвалиться мной. Увидеть скользящие по мне завистливые взгляды. Я ругалась и требовала не тратить на меня деньги. Офицерская зарплата в Ельцинское время – не те деньги, что нужно забирать из семьи, у женщины, которая родила тебе двоих детей, у самих детей. Она не виновата, что однажды ты задержал на мне взгляд и влюбился. Это я виновата перед ней, что воровала твои ночи и дни. А ведь крала, совершенно бесстыже, особенно тогда, когда вдруг узнала, что наше время заканчивается. Я собиралась с Дашей на урок хореографии, когда ты позвонил и попросил выйти срочно. Я вышла, вместе с дочерью, сделав вид, что торможу случайную машину. Мы молчали всю дорогу и только, когда я вышла, оставив Дашу в школе, ты заговорил:

– Сколько у нас времени?

– Полтора часа, но мне надо… - я не договорила, проглотив остаток фразы. Она провалилась в твой немигающий взгляд. А машина уже ехала. За город. В степь. И только там ты сказал:

– Пришел приказ. Мой рапорт о переводе в армию Беларуси удовлетворён. Из армии России я уволен. К службе должен приступить через неделю.

И я закричала. Я просто кричала, пятясь от машины. А потом развернулась и побежала. Я так тщательно конопатила любые щели в свою душу столько лет и вдруг распахнулась, как дура. Разрешила себе любить. Зачем? Чтобы мне снова причинили боль? И вдруг остановилась. Я больше не могла сделать ни шагу, потому что не могла отнять у себя последних часов вместе. Я развернулась и побежала обратно. Ты стоял, белый, как полотно, с посиневшими губами и заострившимся носом, и смотрел на меня. Я испугалась и побежала еще быстрей. Добежала и начала хватать твои руки, считать пульс и тереть твои пальцы, совать валидол под язык и снова тереть и целовать твои руки. До тех пор, пока белая лента смерти вокруг губ не стала растворяться в обычном цвете лица и сердце под моим ухом не стало биться в нормальном режиме.

Мы вернулись за Дашей. И только тут заговорили.

– Ты сказала, что тебе надо что-то сделать пока…

– Я сделаю. Потом. Сама. Когда вспомню, что я хотела сделать. Ты нас только отвези домой.

Я не вспомнила. Еще накануне я так радовалась, что муж уехал на трассу и его не будет дома пару недель. А теперь я была счастлива, что не нужно следить за лицом. Слёзы почему-то никак не удавалось унять, как и жажду быть вместе. Утром я провожала Дашу в школу, а в садик Ваню уводила Танюшка и ты приходил. За полчаса до возвращения Даши из школы – уходил и возвращался снова. Ночью. Что ты говорил семье? Я впервые не испытывала стыда. Я продолжала плакать всё время пока тебя не было рядом и ничего не могла с этим сделать. Прости, я и сейчас вспоминая эти дни плачу. Я тогда потеряла полностью контроль над собой. В день Х ты снова провел со мной утро, отвлекая меня всякими глупостями, обещаниями, прощальным сексом. Я помню и не помню этот день. Постоянно боюсь, что моё воображение рисует мне не существовавшее в действительности и надеюсь на это. Например, как приход твоего друга. Именно того, в доме которого мы увиделись впервые. Или твой приход перед самым отъездом? Я столько лет пытаюсь сложить обрывки воспоминаний и понять, что же тогда случилось? Я так надеюсь, что вообще всё это мне приснилось. Я расскажу, что помню? Может полегчает и окажется, что я покаялась.

Ты же помнишь в каком состоянии меня оставил? Я сидела на полу в прихожей, плакала и не могла встать. А ты больше не мог оставаться рядом. Время. Семья. Самолет. Я все понимала, но вот встать и перестать плакать не могла. Ты ушёл, притворив дверь и до последнего, глядя на меня. Когда пришла Танюшка я так там и сидела. Она перехватила Дашу, возвращающуюся из школы, и отвела к себе. Зачем пугать ребенка? И попробовала меня привести в чувства. Ей удалось заставить меня подняться и усадить в кресло. Я плохо это помню. Я просто физически чувствовала, как ты удаляешься от меня, пыталась продолжать слышать биение твоего сердца. И больше ничего. Я сидела и смотрела в стену напротив. Подруга сходила в детсад и забрала своего сына и Ваню и увела к себе. Вернулась с Ирой, которая недолго думая влепила мне пощечину и заорала: «Кричи, что есть мочи!». И я закричала, сползла на пол и завыла. Царапая ногтями пол. Прибежали соседи и им сказали, что у меня умерла мама. Они поохали и ушли. Девчонки дали мне успокоительного, подождали пока засну и тоже ушли. И посреди ночи меня разбудил звонок в дверь. Я встала и пошла. И увидела на пороге тебя. Вцепилась. Повисла на тебе, целуя и требуя любви. И ты любил меня. Долго. Неистово. Совсем не так, как раньше. Кончал и порывался уйти, но я снова хватала тебя за руку и снова целовала. И все повторялось. А потом ты все-таки встал, оделся и вынул из кармана конверт: «Тебе». Вышел в прихожую и включил свет. И я вдруг увидела в зеркале отражение. Лицо твоего друга. Я закрыла глаза руками и уткнулась в колени. Услышала несколько шагов. Свет погас. Хлопнула дверь. Я так и просидела в постели до утра. Глаза почти не открывались. Веки опухли от слез, став почти прозрачными. Никакого конверта нигде я не нашла. Я уже поверила, что мне это приснилось в кошмаре. И вечером, надев солнечные очки пришла на дежурство. Пока ходила за водой для кофе, на стол у коммутатора кто-то положил конверт. С письмом. От тебя… Приснилось? Покаялась? Не знаю. Ты скажи. Тебе же оттуда лучше видно. Ты же всегда умел читать в моей душе.

Ты доехал до места службы и позвонил. Потом стал звонить еженедельно. И я бы продержалась до нового года. Но еще раньше его ты позвонил утром в мой день рождения. Ты говорил. Я задыхалась от любви к тебе и счастья, а потом позвонили в дверь, и я пошла открывать. На пороге стоял боец и протягивал мне белые розы. «Просили передать!». Козырнул мне, стоящей на пороге в одной футболке с заплаканным и счастливым лицом, и ушел. Это был первый твой букет белых роз. Ежегодный мой букет от тебя. Где бы я не была…

Да, я продержалась до нового года. Ты приехал. Ко мне. За семьей? За мной? Решить за кем? Главное – ты приехал. Я снова демонстрировала свой непрошибаемый тупизм до тех пор, пока однажды подружки мне не задали вопрос зовёшь ли ты меня к себе и поеду ли я. Я шокировано уставилась на них и честно сказала, что мне эта мысль вообще не приходила в голову. Милый, ты бы видел лица Ирки и Танюшки в этот момент. Как мне могло бы прийти в голову, что кто-то из нас возьмет на себя ужас лишить детей, кого-нибудь из родителей? Даже если эти родители уже не любят друг друга. Даже если они и не любили никогда. Как можно это сделать со своими детьми?

Я и сейчас, зная, чем закончилась наша любовь думаю так же. Я не буду врать и говорить, что лежа без сна в постели с давно чужим мне человеком я не задавала себе тот же вопрос. Я продолжаю думать, что даже, если «о, чудо!» и мы забрали бы тогда всех четверых и уехали - мы бы только причинили боль своим детям. Как принять меня, мачеху при живой и любимой матери? Разве я могла стать выше детской любви? А мои? Они бы стали звать тебя папой и любить, как отца? Неужели наша любовь стоила больше, чем счастье наших детей? Ведь нет? Мы же сделали все правильно? Мы не стали причинять боль… никому кроме себя. Знаешь, я вот вдруг подумала, что никогда не интересовалась твоими отношениями с женой. Нет, нет. Я не проецировала свои отношения с мужем на твой брак. Наоборот, ты только не смейся, мне казалось, что в тебе столько любви, что она даже не поняла, что ты часть её отдал мне. Ведь так? Я всегда утешала себя, что ты согрет её любовью и любовью детей всегда, когда меня нет рядом…

Небо моё, мы все сделали правильно? Они стоило того? Наши жизни, прожитые в отказе друг от друга… Невозможность быть рядом, когда мы нуждались друг в друге. Понимание отсутствия права позвать, когда ты в беде… Наши не съеденные вместе завтраки. Наши не рожденные дети. Наши не пройденные рядом, рука об руку пути. Скажи мне! Оно стоило того? Скажи мне, что я была права. Утешь! Я сделала правильно, отказав себе в праве быть счастливой? Или я просто отдала тебя женщине, с которой ты был не счастлив? Не говори! Даже во сне… лучше просто приснись. Лучше просто приснись! Теперь, когда я знаю, что тебя не успели довести до больницы и ты умер по дороге. Теперь можно. И что трубку в свой день рожденья ты не взял не потому, что не мог говорить. Что я несу? Конечно ты не мог говорить…

Прости. Я обещала держаться пока этот бездушный интернет мне не скажет, что у тебя сегодня день рождения… Обещала, но он уже сказал. Десять минут назад. Я не успела вспомнить все наши дни вместе. Хотя кому я вру? Ты же знаешь, что я и не забывала.

Ты не волнуйся только. Пройдет несколько дней – я сама в этом году подарю себе твои белые розы любви. Как же я без них...