Щепки

18+
Автор:
AnDrEwDr
Щепки
Аннотация:
Иногда иллюзии мешают увидеть настоящее. Иной раз они — инструмент познания. А если вы погрузитесь в грёзы поглубже, то станете невидимы — вас не заметят ни друзья, ни враги. Сумеет ли герой воспользоваться таким инструментом? Предпочтёт ли знание забытью, погружаясь в пучину грёз, сохранит ли человечность, уповая на непостижимое чудо? А если сами иллюзии разумны?
[Внимание: натуралистичное содержание!]
Текст:

И ожесточил Отец Небесный сердца рабов своих, свободных в праведности и в ереси, и решили они, что справедливо будет подобно другим тварям земным делать друг другу больно.

Общественный договор, гл. I-01

 От автора:

Дорогой читатель! Вы вправе сказать, что описанный в рассказе город – совершенно другой город, не тот, к которому Вы привыкли. Не тот, в котором хотели бы быть. Не тот, о котором желали бы знать. Но позвольте же и мне утверждать, что этот город – Ваш, даже если находится в другом времени, в далёкой стране, в иной Вселенной. Есть люди, которые хотят быть в нём не смотря ни на что, и есть те, у кого ничего уже в нём не осталось. Позвольте напомнить, что деды и прадеды строили его, а матери делали счастливым. Не всякий город похож на этот, но на нашей общей планете найдётся множество мест, где Вы сможете увидеть его и узнать.

Если бы я родился в Германии, я думаю, я был бы нацистом, гонялся бы за евреями, цыганами и поляками, теряя сапоги в сугробах и согреваясь своим тайно добродетельным нутром. Такие дела.

К. Воннегут

Саня Малешков на полной скорости обогнул угол закопченной безглазой трёхэтажки, миновал останки автобусов, с ходу упал на задницу и заехал под бетонную плиту разваленного пассажирского навеса. Порвал сбоку джинсы, длинно ссадил кожу на предплечье. Протиснулся поглубже, поджал ноги. Усталые мышцы дрожали от возбуждения. Страха не было, наработанного за последнюю четверть часа адреналина хватило бы на свору бойцовых собак. Саня прерывисто вдыхал открытым ртом, надеясь не закашляться. Пульс долбил в ушах.

Спустя десяток долгих секунд следом протопали, матюкаясь, преследователи, солдаты армии Республики Злато-Ниренского Края. Эти озлобленные на весь мир псы — златинцы. Через трещину в плите Саня разглядывал устаревшую пиксельную форму, бронежилеты вместо современных бронекостюмов и, диссонансом, крутейшие, только с конвейера, периферийные шлемы. На плечах мелькали белые колеса с семью изломленными спицами, нашивка местных нацистов, пролезших в своё время в кабинет президента Живко Фурлана. Этого кровавого демона.

Со второго этажа вокзала, из-за сохранившихся стен, крикнули:

— Не было его!

— Где он?! Полрожка ублюдку!

Сане резанул по душе знакомый говор — это были его бывшие соотечественники.

Над площадью коротко взвыло и преследователи попадали одновременно со взрывом. Снаряд долбанул по дальней стороне площади. Сыпануло шрапнелью осколков, часть стены с парой окон вывалилась наружу. В Санину плиту ударил осколок и бетон загудел. Заложило ухо.

Танк стрелял с проспекта, от Моста Комдива. Хотя мост переназвали в честь семьи Фурлан ещё когда Саня возвращался сюда последний раз.

Златинцы рассыпались по позициям. Командир трескучим голосом отдавал команды. В груди у Сани стало пусто, когда он понял, что начался бой. Наверняка это подошли свои, солдаты ДСР, но от этого легче не стало. Свои тоже во время боя разбирать не будут. Саня сам видел, как десеэровский танк выстрелил в подвал с надписью «люди» — оттуда по нему стрельнули из пистолета. Лес рубят — щепки летят, никуда не денешься. Сами виноваты. Танк не торопился высовываться из-за ясеневой аллеи, разделяющей проспект. Вот-вот в развалинах должна была показаться пехота. Танк — дорогая штука, он подойдёт ближе только после рекогносцировочного контакта.

Пара вояк неожиданно заняла позицию на площадке разрушенного второго этажа метрах в сорока от Сани, и он понял, что погиб. Его заметят в течении нескольких минут и убьют. Достаточно им обернуться.

Забившись в щель как можно глубже, Саня рассматривал врагов. Город уже полгода находился на передовой, не переходя ни к Республике Злато-Ниренского Края, ни к Демократической Слатинской Республике. В городе орудовали ещё гвардейцы обеих сторон и пара-тройка частных военных компаний, но те в основном занимались тренировочными грабежами и сопровождением грузов, предпочитая обходить боестолкновения по широкой дуге.

Призывники отличались от остальных сил поразительно юными лицами. Саня Малешков, сам не слишком старый в свои раздолбайские тридцать семь, за эти дни так и не смог привыкнуть к юности призывников, что со своей стороны, что со стороны этих златинских псов. Лица эти сильно контрастировали и с холёными физиономиями из телевизора, и с холёными лицами гвардейцев, и с холёными мордами из ЧВК. Особенно мёртвые. Саня вдруг подумал, что можно не убивать всех этих обманутых фурланских псов — некоторых щенков призывом оторвали от мамок и погнали на убой безо всякого желания. Эти пацаны, которые его сейчас пристрелят, — пожалуй, из нового призыва. Пристрелят по простой причине — потому что у них есть матери.

«Только бы добраться до дома», — в тысячный раз оформилась молитва. Он пытался сделать это уже неделю. Когда Саню чуть не загребли на границе в добровольцы, он бросил машину в лесу и пересел на велосипед. Проезд по лесным и горным тропкам дался легко — первые сто пятьдесят километров он не встретил ни души. Задержка произошла днями позже — в городе детства шли беспорядочные бои. Велик Саня бросил. Тогда же у него закончилась еда и заряд в телефоне. Он потратил три ночи, чтобы доползти до своего района, обходя патрули и оборонительные позиции враждующих армий. В подвалах он встречал своих бывших соотечественников, грязных и оборванных златинцев. Осталось преодолеть всего несколько кварталов когда он едва не попался этим озлобленным тварям, златинским псам.

«Только бы сын и жена успели уехать», — в тысячный раз он исправил молитву. Много кто успел уехать. Но и много кто сидел по подвалам.

Он заметил за щелью движение и скосил туда глаза. С той стороны щели шевелилось что-то тёмное.

«Собаки не хватало!» — Собака его демаскировала.

Щель мгновенно освободилась, как будто никого и не было. Саня удивился, но, повернувшись, обо всём забыл. Солдат на площадке второго этажа звал напарника, показывая на Саню.

— Я помогу тебе, а ты поможешь мне, — тихо сказали из-за плиты.

Сказали так тихо, что Сане показалось — это его собственное воображение дурит.

— Что-о?! — выдохнул он.

— Я помогу тебе, а ты поможешь мне.

Солдатик на втором этаже никак не мог увидеть, куда показывает напарник, и тот поднял автомат, намереваясь указать наглядно.

— Да, да, помогу! — поспешно пообещал Саня.

Немедля напротив солдата сгустилась из воздуха чёрная фигура. Тот отпрянул, упал на задницу и, перебирая руками, отполз подальше. Напарник выстрелил, по фигуре прошла рябь, как по экрану старого телевизора. Она раскинула дымные руки и поплыла с сторону солдата. Тот заорал. Второй, встав на колено, щёлкнул флажком автоматической стрельбы и за три с половиной секунды высадил в непонятную фигуру весь рожок. Пули пролетели сквозь неё как через дым. Фигура свернула к нему. Солдат без заминок перезарядился и поднял оружие снова, когда с проспекта выстрелил танк. Он попал в межэтажное перекрытие, и взрыв заволок всё облаком пыли. Из облака истошно заголосили, перемежая нечленораздельные крики матом. Со здания соскользнула плита и с глухим звуком канула в облако пыли. В голове у Сани звенело. Из пыли возникла тёмная фигура, выглядящая дымным лоскутом мрака с человеческими очертаниями. Фигура поманила его и стала удаляться вниз, под завал.

Следуя за фигурой Саня Малешков протиснулся под обломками и обнаружил узкое подвальное окошко. Он пролез в него головой вперёд, и, придержавшись за раму рукой, развернулся ногами вниз и спрыгнул. В полумраке пришлось замедлиться, но тёмную фигуру он каким-то образом ощущал. Видел не зрением, а воображением, что ли. Через несколько минут он прокрался на другую сторону длинного подвала автовокзала.

Наверху началась стрельба. Поближе размеренно заработало что-то среднекалиберное: «Бам! Бам! Бам! Бам!» Взрыв сотряс подвал, с потолка посыпалось. Ещё взрыв. Обрушилось что-то большое, тяжёлое, так, что пол ушёл из-под ног, а грохот заглушил истеричные вопли автоматов.

«Ракетой тварей!» — подумал Саня.

Дымная фигура пропала. Саня держался за косяк маленького подвального помещения. Узкое окошко под потолком было прикрыто картонкой. У стены напротив возвышалась пыльная груда старых вещей. Посреди комнаты стоял стол с лампой, стулья, возле одной из стен сидели на больничной кушетке мужчина и женщина. Саня шагнул внутрь и на него навалилась тишина. Он испугался, что оглох. Подвинулся обратно – шум боя мгновенно вернулся. Стреляли автоматы. Недалеко шандарахнуло и с шипением рассыпалось, в наружной двери подвала образовалась прореха, сильно потянуло горелым. И опять кто-то нечленораздельно верещал.

Саня отпрянул назад — всё разом стихло. Даже запах сладкой гари исчез. Как же так? Он стоял в изумлении. Руки дрожали, а в голове словно лопнул воздушный шарик с горячим воздухом. Саня для проверки высунулся за плоскость дверной коробки, услышал грохот и лязг. Отпрянул и прислушался — полная тишина. Сомнений не осталось: комната не принимала участия в боевых действиях. Что бы это ни значило.

Сашка повернулся к людям. За последние дни он насмотрелся на подвальных людей. Родители, дяди, сёстры, и все остальные родные и близкие фурланских псов. Всегда они сидели сгорбленные на лавочках, или согбенные семенили среди завалов, или скрюченные копались в давно пересеенных мусорных баках. Наверное, и гуманитарку получали с такими же кислыми физиономиями. Распрямлялись и оживали они, только когда лезли мародёрствовать в продуктовые магазины, тоже, к слову, пустые. На выходе их частенько подстерегала очередь — голодных мародёров весело отстреливали все стороны этого многополярного мирка.

— Здрасьте, — сказал Саня. Его шатнуло, он понял, что изрядно устал.

— И вам не хворать, — ответил мужчина и освободил немного места.

Саня с размаху сел. За пределами волшебной комнаты, как будто в другой жизни, шёл бой, а Саня вытянул ноги, откинулся на стену и безмятежно закрыл глаза. Ноги гудели.

— Есть чё пожрать?

Ему протянули толстую мягкую галету из сухпайка. Саня откусил.

— Снаружи стреляют, — сказал он, закрыв глаза и перекатывая на языке кусочек галеты, — А здесь ничё не слышно.

Молчание.

— Вас кто сюда привёл? — Спросил Саня. Хотел узнать, не чёрный ли это был призрак, сквозь которого пролетают пули.

— Михай Делчев, кто же ещё, — ответил собеседник. Санину безмятежность как рукой сняло. Делчев был президентом Демократической Слатинской Республики, в которой Саня жил уже четверть века. Именно армия ДСР громила сейчас этих златинских псов. И Саня тоже бы обязательно пошёл в эту армию, если бы не возраст и не бронь айтишника. И если бы не зрение, левый глаз — минус ноль пять, а правый, слава богу, минус два.

— При чём здесь Делчев? Михай-Миротворец! Это ваш Фурлан во всём виноват! И его псы!

— Мой дом тоже они разбомбили?

— А кто прятался в твоём доме? Не эти ли ваши собаки? Тем более, это вы на нас напали! Вы, да, вы все виноваты, что у вас не армия, а маньяки с манией убийства, реваншисты, лютеране и вся остальная сволочь! Это вот ты сам, старик, наплевал на всё и разрешил этим сволочам захватить власть в твоей же собственной стране, обворовать тебя, семью твою обворовать, и дошло до того, что они собрались уничтожить всех слатинцев! А ты не знаешь, что ваша ракета попала в школу и убила учительницу? Ну, там уборщицу ещё, но про это много не говорили. Уборщицу ещё, представляешь?! И ты мне, гад, жалуешься, что потерял квартиру? Ты попробуй сыну её объяснить, что твоя квартира дороже его матери!

В полутьме подвала было видно, что собеседник такого напора правды не выдержал, отпрянул, согнулся, как будто уменьшился в размере. Значит хорошо сказал, подумал Саня — в следующий раз старый дурень подумает, прежде чем озвучивать ахинею. А, может, чем чёрт не шутит, и задумается над вопросом. В споре с терпилами главное — победить максимально жёстко, тогда соперник станет мягче и засомневается. Спор — это работа на будущее.

— А я не один такой, нас тут целый город таких виноватых. Или лес рубят, щепки летят?

Саню фраза покоробила.

— Именно – виноватых! Ты меня, что ли обвиняешь в том, что у тебя сын или внук стал этим псом с автоматом? Как ты его воспитывал, дурень? Почему он не вышел на площадь и не сказал, чтобы ваши воры и реваншисты у власти убирались к чёртовой матери? Он совсем, этот, конформист или так, соглашатель?

Силуэт старика стал ещё меньше. Совсем старик скукожился.

— Он не успел стать настоящим конформистом. После третьего класса он уехал к бабушке. В Петриковице.

Петриковице — это где в позапрошлом году взорвался ядерный заряд. Войск там ни чьих не было, и не было военных производств, кроме швейного заводика, шьющего форму для командного состава, а ещё — галстуки для деток, красные и зелёные. Они, кстати, и златинскую форму делали, и слатинскую, и ещё в другие страны. Кителя выходили знатные. До шестьдесят четвёртого размера. У них всегда было тихо. Ни один профсоюз не возмутился и ни одно правительство не взяло на себя ответственность. Дураков нет, испытали, и ладно. Работает.

Саня немного потерял пыл. Терпила не виноват, он просто из-за горя и слабости такой безмозглый. С напором произнёс, будто бросил кость:

— Соболезную.

Тридцатилетний старик помолчал немного.

— А ты что же сам? По говору ты тоже, вроде, златинец.

— Ты, дед, не сравнивай ежа с голым задом. Я слатинцем стал, когда вся эта дрянь у нас, у вас, ещё даже не началась! Хотя у меня теперь и ребёнок тут, и жена, и квартира материна. И зрение, а то бы я тоже, может, воевал бы против ваших фурланских псов. Сейчас всех берут, если захочешь. Ты же знаешь, что у вас с экономикой! Что этот урод Фурлан всё спустил на яхты, на родственников, на чевекашников своих. Михай наш Делчев всё по полочкам разложил! Ты чё, не слушал? У вас такое, понятно, не покажут.

Неожиданно собеседник положил руку Сане на плечо, как когда-то отец, и шепнул:

— Т – с – с – с!

Саня вздрогнул. Волна расслабления прокатилась по телу. Сидеть стало тяжело, мышцы протрясла сильная дрожь усталости. Потянуло лечь, хотя бы сейчас и утро. Саня давно уже толком не спал. Он собрал все силы, пересёк комнатёнку, вытащил из груды мусора какую-то пыльную дерюгу, уронил на пол, лёг, вытянув ноги. Вспомнил про чёрную дымную фигуру, которая привела его сюда. Фигура проявилась из воздуха и наклонилась над ним. Саня не смог понять, наяву ли это.

— Нас видят только те, кто засыпает. — Сообщило существо, потом добавило: — Или умирает.

— Кто ты?

— Не важно. Я рождён вашим общим человеческим разумом, но воплощён сейчас только твоим.

— Почему ты помог мне? Что за помощь тебе нужна?

— Узнаешь. Позже. Сейчас ты далеко от своего мира и тебе ничто не угрожает. Ты очень далеко. Это колодец и звёзды над головой. Звёздный олень ждёт тебя на Млечном пути. Напейся, и веки смежит усталость. Это колодец. А это звёзды. Звёздный олень ждёт тебя...

Саня не слышал, как слатинский танк несколькими выстрелами разметал обороняющихся на автовокзале, как подошёл поближе, и как от удара противотанковой ракеты подорвался его боекомплект. Никто из воюющих не подумал выстрелить в сторону второго бетонного пролёта здания автовокзала, под которым в подвале мирно спал Саня. Никто даже взгляда не задержал на подвальном окошке, закрытом картонкой. Земля гудела и ходила ходуном, подвал трясся и осыпался, а Саня безмятежно спал, занятый странными снами, какими развлекает себя отдыхающий от разума мозг.

Согрешивший дважды — иди ко мне!

Андре Гилеон

Мама сказала:

— Хороший человек верит в чудо. А ты веришь?

Саня дёрнулся спросоня:

— Мама?

Потом мутным взором огляделся. Люди исчезли. Вокруг картонки пробивались солнечные лучи — проспал он всего пару часов.

Комната походила на кладовую в их старой квартире. В груде вещей Саня заметил жестяную гоночную машинку с полустёртым номером «семь», торшер с тряпичным абажуром, фанерный чехол от швейной машинки, радиолу «Риганд» на длинных ножках. Саня Малешков вспомнил, как она гудела, меняя тембр, когда тебе семь лет и когда впереди всё: впереди тёплый зимний вечер, впереди каникулы, впереди вся жизнь.

Саня подумал про родных и у него сорвалось дыхание. За последние пять лет он видел сына девять раз. Жену двенадцать — она приезжала к нему. Он хотел бы поделиться тёплыми воспоминаниями детства со своим десятилетним ребёнком. Но ещё больше он хотел бы создавать эти тёплые воспоминания. До сих пор это не очень-то выходило. Если об этом думать, то становилось тоскливо.

Саня собрался с силами и шагнул из комнаты в подвальный коридор. На него навалился запах горелой резины. Волшебная защита отключилась. Он прокрался поближе к выходу и долго прислушивался, когда сзади тихо шепнули:

— Иди со мной.

Саня не испугался неожиданного появления призрака. Казалось, его слова попали сразу в мозг, минуя уши, будто это не призрак к нему обратился, а сам Саня придумал и его, и шёпот. А кто ж пугается собственных мыслей?

— В твоём кармане вещь. Когда смотришь на неё — отводишь взгляды.

Саня с удивлением достал из кармана игрушечную машинку с номером семь и высунулся на улицу. По небу сплошным ковром летели низкие серые клочья. Недалеко чадил бронетранспортёр. Башенка была свёрнута и дуло крупнокалиберного пулемёта смотрело в небо. Громадные колёса расползлись чёрной рваниной по асфальту и машина стояла на дисках. Автовокзал лишился остатков второго этажа, а первый был местами провален и засыпан грудами обломков. Как же здесь грохотало, пока он спал! Он огляделся: «Район вокзала под снос».

Дымная колышущаяся фигура, подстать пролетающему над макушкой серому ковру, подзывала Саню к углу аптеки. Пригнувшись, Саня добежал до остатков бронетранспортёра и огляделся. Этого не хватало! Недалеко стояла на фоне чёрного внедорожника группа вооружённых людей. Они разбирали пирамиду из автоматов и грузили в багажник. Это что, после утреннего боя столько насобирали? Мужики взрослые, небритые, многие с бородами. Частники. Только неизвестно, чьей стороны.

— Э, золотко хаваное!— Крикнул один из них, — Сюда иди!

И направил на него автомат.

— Смотри на вещь, — прошептало возле уха, — Смотри на вещь.

Люди засуетились, рассредоточились, двое направились в его сторону. У этих тоже есть матери.

Саня уставился на игрушку, боковым зрением продолжая следить за приближающимися. На лобовом стекле нарисован водитель, держащийся за баранку. Он вспомнил её. У него в детстве был такой набор.

— Э, диверсант, чё, не понял?! Сюда иди! Три!

Отошедшие в стороны уже держали его на прицеле. Двое, один опережая другого, продолжали двигаться в его сторону по краям сектора стрельбы.

— Плохо смотришь, — не унималось в мозгу, — Отвлекаешься!

— Два!

К Сане пришло странное ощущение, будто он находится одновременно здесь и в подвальной комнате, существует и сейчас, и в прошлом. Он отвернулся от приближающихся и погрузился в это ощущение. Вспомнил, как вечером после школы поехал с матерью сюда, на вокзал. Вокзал освещён тёплым жёлтым светом. Прохожие снуют туда-обратно, топчут снежную слякоть. Подошва у ботинка треснула, и ногу обжигает холодом, но говорить матери нельзя — не та у них ситуация, да и заругает мать, очень уж устаёт на работе. Сколько десятилетий он не вспоминал об этом?

— Теперь иди ко мне.

Не теряя зрительного контакта с игрушкой Саня двинулся в сторону призрака. Ни оклика, ни выстрела. Он медленно дошагал до угла, постоял спиной к преследователям, сделал несколько шагов за угол. Воспоминания накатывали волнами: как с живым ещё отцом ночью ехали на машине, как в первом классе сидел за партой с букетом белых астр, как сбежали с пары по электротехнике, как...

— Хватит, — шепнул призрак.

Саня опомнился в глубине переулка.

— Где он? — Спросили за поворотом.

— Э! — Крикнули издалека, — Видали, куда он сдристнул?

Саня со всех ног рванул в подворотню, преследуя удаляющуюся дымную фигуру.

Отсюда до дома было рукой подать. Оставалось пересечь Строительный проспект и нырнуть во дворы. Там, за девятнадцатой школой, через два квартала — родной двор. Проспект опасен из-за открытого пространства, но с таким-то оберегом он окажется на месте через несколько минут.

Призрак повёл Саню возле стоящей поперёк проспекта фуры. Тент был разрезан в нескольких местах, вокруг кузова валялись деревянные поддоны, куски картона, рваный полиэтилен. Ещё валялись два человеческих тела, одно — большое, грузное, одетое в спортивные штаны и майку, другое поменьше, в цветастой дамской курточке и брюках-капри. Может, водитель со спутницей, не желавшие отдать провиант каким-то бандитам, а может, мародёры, искавшие пропитания. А, может, и ещё кто. У женщины часть головы была раскидана рядом по асфальту. Возможно, это просто мать воюющего на одной из сторон парня. Если златинка, то сама виновата, конечно. Саня покрепче сжал машинку.

То ли из-за машинки, отводящей глаза, то ли и впрямь никто не смотрел, но Саня Малешков без эксцессов преодолел открытый всем ветрам проспект и углубился в полуразрушенные дворы. Он периодически отрывал взгляд от гонщика номера семь, потому что слишком глубоко его утаскивало в дебри воспоминаний. Теперь он понял, что в воспоминаниях можно затеряться. Прошёл мимо своей школы, у входа в которую стоял ещё один джип и люди таскали в здание длинные зелёные ящики, миновал разваленную посередине пятиэтажку с разграбленным хлебным и вплотную подошёл к своему двору. То тут, то там мелькали вооружённые группы. Саня не интересовался, златинцы это или слатинцы — пришлось бы отвлечься от машинки. Никто не обратил на него внимания, хотя мимо одной группы он прошёл метрах в пятидесяти. Амулет работал. Призрак пропал из поля зрения — похоже, Саня шёл в нужную ему сторону. Пальцы стало покалывать, когда он миновал железные ворота ведущей во двор подворотни. Саня вспомнил, как тридцать лет назад здесь всё было залито солнцем: на площадке играют дошкольники, перед подъездами на лавочках болтают бабульки, а двоюродный брат Костик наворачивает на велике вокруг двора. У Сани в руках сумка с кефиром, а макушку печёт, потому что в его панамке разъезжает Костик — Саня ему отдал, когда выходил в магазин — за рулём нужнее.

Саня оторвался от грёз, поднял взгляд и обомлел. Двор действительно был залит солнечным светом, между домами проглядывала радуга, хотя минуту назад небо было серым и тоскливым. Всё зелено, как в детстве, хотя большинство деревьев уже много лет как заменили плиткой и парковочным газоном. Щебетали птицы. Детская площадка ярко окрашена и домик на ней новенький. Но главное — дома целы. Саня нашёл свои окна и счастье захлестнуло его с головой: даже окна на месте. Все! Целы!

Коленки у Сани ослабли, и он ринулся к дому. Однако у подъезда призрак чёрным клубящимся облаком загородил дорогу.

— Рано! — Тихо сказал он, — Ты сейчас в другом мире. Этот двор был твоим много лет назад. Сейчас ты увидишь только воспоминания, только старую мебель. Только пыль в луче солнца.

Саня решил пройти насквозь:

— С дороги!

— Сашенька, — мамин голос заставил Саню замереть, — Пока что ты не сможешь зайти домой. Сначала сделай, что они просят! Это ненадолго. Потом ты вернёшься в настоящее.

Призрак молчал. А мамы не было. Был только голос. И мамина интонация. Сане давно не говорили ничего таким тоном. За миллионом разных голосов, требовательных или просящих, жёстких или мягких, взволнованных или холодных, но обязательно чего-то добивающихся, какие он только и слышал последние годы, совсем он забыл, что можно говорить так. Твёрдо и нежно. Всё прощающе требовательно. Безмерно устало, но с великой надеждой.

Он разлепил губы:

— Что?

Он спрашивал, что должен сделать.

Призрак показал Сане за спину, и тот обернулся. По двору бесшумно передвигалась пёстрая река разнообразных существ. Радуга пропала, а из-за крыш выглянуло Солнце. Разрозненные группки непонятных персонажей проявлялись с восточной стороны двора, образовывали нестройную колонну и, пройдя через двор, терялись в тени высоченного дуба. Появлялись из небытия многоосмысленные персонажи. Лихо Одноглазое и Конёк-горбунок, о которых он читал в детстве. Гаутама Будда и Иешуа. Античные герои и лесные жители, грязные оборванцы и великолепные сановники. Отряды эльфов и гномов. Большинства персонажей этой олимпийской колонны Саня не узнавал. Суровый кряжистый дядька в повозке, запряжённой двумя здоровенными козлами; светлокожий всадник на белом скакуне с изогнутой саблей на боку, одетый в жёлтые одежды и несуразную шляпу; длинноногий силач в сандалиях, с длинной пикой, одетый в медный доспех и блещущий на солнце шлем с конским хвостом. Бесчисленно–многие другие. Детский домик на игровой площадке преобразился, увеличился в размерах, крыша покрылась соломой, вся изба задвигалась, умащиваясь на месте — ни дать, ни взять, Изба На Куриных Ногах.

Один из шествующих отделился от колонны и приблизился — высоченный и худой, как жердь, с лицом из мешковины. Когда он говорил, нарисованный рот двигался.

— Мы все живём здесь, в мире грёз. Мы — продукт Человечества, мы — ваши мечты и сказки. Мы — овеществлённая память о ваших страхах.

Саня выжидательно смотрел.

— На заре веков вы встречали скелет динозавра и придумывали дракона. Теперь дракон существует — смотри!

Над крышами домов рядом с куполом Тадж-Махала появивились из воздуха купола храма Святой Софии. А за ними летел в небе дракон и фыркал струями огня. Его чешуйчатая шкура отблёскивала жидким золотом до рези в глазах.

— Встречались с миражом и придумывали бога Мару. Встречались с непослушанием и придумывали рай.

В полуметре бог Мара отодвинул с лица краешек халата-невидимки, и Саня увидел его улыбку.

— Встречались с нуждой и придумывали ...

— А где сейчас мои? Уехали или остались? — спросил Саня.

— ... придумывали...

— Записку они оставили?

Человек помолчал в ожидании, и Саня демонстративно продолжил слушать.

— Миллион лет Человек целенаправленно учился думать и мечтать. Потом он придумал Слово — этот сублимат ваших мыслей. Тысячелетия Слово обретало чёткость и стройность, жило и развивалось, и теперь ваши грёзы нашли путь в реальность. Теперь они живут по своим законам. Теперь они осознали своё существование. Мы — ваши грёзы! И мы — ваши умершие. Они тоже остаются здесь. Ваша память, мысли, надежды, гордость и ненависть, и страхи, и доброта — среди нас.

— Типа Ноосферы?

— Типа всё вместе, все сказки мира: культурный код, общественный договор, Ницше, Каштанка, домовые, фен-шуй, Язон дин Альт, гимны, государственная символика, раджа-йога, законодательства и корпоративная этика, американская мечта, лемурийцы и многое, многое другое. Все сказки вашего мира здесь. И ко всему придуманному целая армия мёртвых, что могли бы возродиться когда-нибудь из вашей овеществлённой памяти. Все те, кто попадает во власть выдуманной вами Сансары. Те, о ком помнят. Те, кто содержится в плену памяти живых, памяти доброй или злой. Они тоже человеческие грёзы, и все они здесь, с нами, в мире грёз. Мы здесь. Смотри.

Жители призрачного мира, все, кто был сейчас по эту сторону реальности, во дворе Саниного дома, разом повернулись к нему. Саня не опустил глаз под взглядами тысяч выдуманных персонажей, обретших временную плоть.

— Ты нужен нам, потому что твой дом в этом месте, — худой человек повёл рукой, — В этом дворе, который полон магией. Потому что ты можешь видеть нас. Помоги нам!

Саня помотрел на свои окна и вздохнул.

— Меня больше интересуют живые, поэтому прошу вас побыстрее сказать, чего вы хотите.

Человек-жердь патетично заявил:

— Принеси нам иглу со смертью Кощеевой.

— Что? — скривился Саня — Что принести?

— Игла в яйце, яйцо в... — начал человек.

Терпение заканчивалось, а слова — нет.

— Куда идти? Как найти? Почему не можете сами?

— Смерть Кощеева здесь, в городе. Она близко, очень близко, но она в вашем мире. Смерть Кощея — на кончике иглы. Игла в яйце. Яйцо в ларце. Принеси нам иглу! Принеси нам Кощееву смерть и мы остановим войну!

Саня неторопливо переспросил:

— И почему вы не можете сами?

— Её охраняет Кощей. Это не человек. Он — враг Человечества, он мечтает о плохом и творит ужасные вещи. Он находится одновременно и в нашем мире, и в твоём. В нашем он сильнее. Нас он слышит издалека. Людей твоего мира — только вблизи.

— И как же..?

— Ты пройдёшь по грани, как сегодня. Настоящий, ты будешь балансировать на границе миров. В нашем мире он узреет магию, но не сможет найти источника, потому что источник — в реальности. А в реальном мире ты будешь отводить глаза амулетом. Главное — не попадись в его ловушки!

Саня подумал, что сегодня эта потусторонняя сволочь просто его проверяла — если бы он не научился рассеивать внимание вояк, они нашли бы кого-нибудь более везучего.

— Если бы тебе не удалось рассеивать внимание, ты бы умер уже сейчас.

С этим спорить не приходилось.

— Хорошо, — сказал Саня, — Принесу. Где этот ларец и как он выглядит?

Перед глазами возникло медленно вращающееся изображение ларца — небольшая коробка неокрашенного дерева на белом блюде, формой здорово смахивающая на гроб. Карманный гроб. Как для зародыша. Саню передёрнуло.

Долговязый опять нагнулся к Сане:

— Помнишь «Завод металлоконструкций»?

— Да.

— Игла хранится в комнате 408, на четвёртом этаже управления седьмого цеха.

Именно там работала Санина мама.

— Это вотчина Кощея. Его охраняют лучшие солдаты. Ты войдёшь в самое сердце зла!

— А какие у меня варианты?

— Честно погибнуть.

Саня деланно округлил глаза. Вспомнил мамин голос, посмотрел на свой дом. В окнах никого нет. Это другой мир, это идеализированное прошлое, придуманное сегодняшними ожиданиями. Ему надо вернуться в настоящее. В настоящее настоящее. Саня криво, без смеха, улыбнулся.

— Ладно, я вам принесу. И вы меня пустите домой?

— Да. Тогда ты узреешь реальность.

Саня нащупал в кармане машинку-невидимку, оглядел разношёрстную толпу и направился к выходу из двора. Персонажи беззвучно расступались перед ним, а сзади толпа смыкалась обратно. «Такие же бараны, как человеки», — думал Саня, покидая двор, наполненный несвоевременным волшебством.

Мы прогнали наших бывших богов

И создали получше.

«Хеллоуин»

Солнце садилось, длинные тени рассекали пространство на колеблющиеся ломтики.

Через квартал Саня застал свежие последствия боестолкновения. Грузовик, застигнутый врасплох, был изрешечен пулями. На зелёном борту красовалось семиспицевое колесо, нарисованное чьей-то нетвёрдой рукой. «Тупые алкаши заблудились у себя дома», — подумал Саня. С борта свешивалась рука с тремя целыми пальцами, и ещё один, синий, качался на тоненькой ниточке кожи. Саня обошёл машину и наткнулся на раненого солдатика. Тот мелко дышал, лоб покрыт испариной, физиономия в соплях. Лежал он в странной позе, прижимая всем телом руку. Раненый Саню увидел, замычал, с трудом пошевелился и протянул тому ремень. Вторая рука у солдата оказалась почти оторвана. Из освобождённой раны весело потекла алая кровь. Саня наклонился рядышком, не сводя глаз с амулета:

— А чё ты хотел, дурень? Медальку? Вот, нафига мне теперь твой ремень?

Сане не улыбалось помогать солдатику, рискуя самому быть замеченным. Тем более фурланскому псу. Саня взял из его руки ремень. Сейчас он вспоминал, что двоюродный брат Костик живёт где-то неподалёку.

— Скоро вашего Злато-Ниренского Края не будет, — веско произнёс Саня, бросил ремень солдатику на грудь и пошёл своей дорогой. У него задача поважнее, чем спасать дураков, которые сами выбрали судьбу. Он и так сейчас рисковал, отвлекаясь.

«Прав был терпила из подвала, — подумал Саня, удаляясь от пронзительного взгляда, жёгшего спину, — Лес рубят, щепки летят. Не хочешь быть щепкой — борись. Побеждает сильнейший. Слабое должно уйти. Только терпила и сам оказался из слабаков».

Саня, конечно, тоже мог проиграть, если проявит слабость. У его прапрадеда сто пятьдесят лет назад был дроболитейный заводик. И бабка работала в посольстве. И Саня добился многого своим умом в профессии, хотя она ему уже обрыдла. Почти заработал и на новую квартиру, и вообще. Просто надо лучше заботиться о своей семье, о родственниках, даже о дальних. Упрямая кровь проигрывает только по собственной глупости.

Саня и подумать не мог, что истекающий кровью солдатик — сын того самого брата Костика. И что Костик никогда не узнает о том, кто убивал его ребёнка.

В районе он встретил несколько грузовиков, танки, установку РСЗО с расчётом, принимающим пищу, походную кухню. Проходя мимо мелькомбината, Саня приметил, как загружают мешками фуру. В очереди стояли ещё две, а неподалёку — чёрный джип и бородатые мужики с автоматами. Комбинат работал, на его территории не упал ни один снаряд. Хлебушек на войне намного дороже.

Саня вышел к заводу и, положившись на амулет, попёр на виду у очередной группы вояк прямо через главный вход. Очередные воспоминания о матери помогли.

За забором то тут, то там крутились вояки, хлопали двери, проезжали автомобили. По мере приближения к цели идти становилось сложнее — что-то всё больше отвлекало Саню от воспоминаний. Каждый шаг пытался вытолкнуть память на поверхность, как вода выталкивает ныряльщика. Саня с трудом возвращал внимание в прошлое. Пришлось прятаться. Саня перебегал от укрытия к укрытию, после каждой перебежки заново погружаясь в мир грёз. К цеху номер семь он подошёл изрядно вымотанным.

Однако, в здании, похоже, не было ни души. Саня прокрался через фойе на лестницу, прислушиваясь прошёл на второй этаж, не особо шумя поднялся на третий и в открытую прошагал на четвёртый. Дверь в кабинет матери распахнул без опаски. И обомлел.

Вместо уютного кабинета со стеллажами документов он оказался в большом средневековом зале. В дальнем конце зала горел камин, а в центре стоял длинный праздничный стол со всевозможными яствами. На единственном стуле с торца стола дремал златинский солдат. Один. В середине стола среди стерляжьих хвостов, дофенуа в сухарях и другой жратвы лежал на белом блюде деревянный гробик-шкатулка с кощеевой иглой.

Саня, уткнувшись в машинку-амулет, подкрался к спящему и снял со спинки стула автомат. Переместился к центру стола. Он помнил сказку: если взять еду, солдат проснётся и попытается вора убить. Обмануть эту ерунду легко, как и в остальных сказках. Саня потянул затвор, сдвинул предохранитель, как показывали на курсах, и направил дуло в сторону врага. Потом взял со стола кусок подового хлеба, макнул в соусницу и запихал в рот. Очень хотелось кушать. Солдат спал. Саня подхватил кусок превосходного запечённого мяса и отправил в рот — никакой реакции. Объел приготовленную на пару свежайшую камбалу. Набил рот недавно собранной морошкой. Солдат не реагировал. Жрать хотелось неимоверно, а еда только распаляла голод. После супницы перепелиной «Метелицы», вычерпанной половником, Саня сдвинул автомат за спину и схватил в обе руки по куску мучного. В левой оказалась сладкая шарлотка с антоновкой, манной кашей и крошечкой имбиря, а в правой — рыбный пирог под соусом «Мизан». Саня задержался, решая, с которого начать. Задержка его спасла. Пронеслась мысль о близких, которые сейчас, сидя в каком-нибудь подвале, наверняка были бы рады даже засохшей корочке хлеба, и Саня понял, что обжиралово надо прекращать. Только бы ещё кусочек. Неимоверным усилием воли он выронил еду на пол и вытер руки о скатерть. Подумал о фугусаши с дайконом, которого уже никогда не пробует, и испытал горькую обиду. Саня понял, что не сможет отныне избавиться от зависимости и вскорости наберёт вес, наест брюхо и брыли на подбородке, станет причмокивать сальными губами, а автомобили и унитазы будет выбирать по одному и тому же параметру.

— Обманули, твари, — сказал Саня неизвестно о ком. Ощущения тяжести в желудке не было. Огляделся, взял с блюда гробик с иглой и сунул в карман.

Солдат на стуле открыл тёмные глаза, повёл рукой, но автомата не нашёл.

— Что, золотко, пушечку ищешь?

Тот молча встал из-за стола, прямо-таки перетёк с места на место, не отрывая от Сани безмятежного взгляда. Саня суетливо навёл автомат. Солдатик немного сдвинулся, приняв удобную для рывка позу. Саня сказал: «Не балуй, дурень», — и выстрелил по столу. Вдребезги разлетелся хрустальный фужер с красным виноградным соком, а солдатик пружиной сорвался в Санину сторону. Не успевая прицелиться Саня испуганно придавил спусковую скобу и повёл стволом. Автомат щёлкнул, а в следующее мгновение солдатик достиг Сани, саданул ему в ухо, схватил за плечо и, скрутившись вниз, бросил Саню через спину. Комната в Саниных глазах перевернулась, он взмахнул ногами к потолку и ударился об пол плечами и затылком. Перевернулся на четвереньки. Окружающее поплыло. Солдатик после броска легко вскочил, содрал с Сани автомат, взвёл и направил ему в лицо. Дождался, пока Саня всмотрится в дуло, нажал спуск. Снова щёлчок. Солдат улыбнулся, глядя в Санины глаза, положил автомат и отшагнул с намерением врезать тому по башке как по футбольному мячу. Саня не стал уворачиваться от удара, набросился на ногу, отчего удар превратился в толчок. Саня вцепился в ногу, потянул. Солдатик упал на руки. Саня переполз на него, изо всех сил удерживая щиколотку под мышкой. Противник попытался вырваться раньше, чем захрустело, но Саня, ломая колено, заставил того замереть. Потом Саня принялся не глядя бить ногой.

Ему повезло — сразу попал по голове. Через пару ударов солдатик обмяк. Саня встал на четвереньки, перевернул солдатика. На лацкане была нашита известная эмблема: широкая спица семиспицевого колеса с угловатым орнаментом. Саня знал что она должна дополняться татуировкой в районе сердца с надписью на санскрите «С нами бог». Парень оказался из отряда «Золотые коты», самой жестокой банды из армии РЗНК, которые первыми перешли границу во время первого наступления. Он убъёт Саню как только оклемается. Зрение заволокло красной пеленой, и Саня понял со всей пронзительной чёткостью, что должен сделать.

Он пошарил руками по полу, схватил первый попавшийся обломок и с размаху ударил парня в висок. Плеснула кровь. Его веки открылись — один глаз смотрел на Саню, другой вверх и в сторону. Парень вскинул руки. Саня отбросил их и нанёс ещё удар. Скользкий камень вывернулся и содрал со лба лоскут кожи. Парень задел Саню по лицу, мазнул пальцем по глазам. Саня обозлился и заорал: «Сука, твою мать, сука! Твоя! Мать! Сука!», сопровождая каждое слово ударом. Неожиданно он почувствовал свободу, как будто разорвались смирительные путы, сдерживающие его всю предыдущую жизнь. И он использовал эту свободу единственным способом, который смог придумать — лупил человека наотмашь.

Наконец обломок выскользнул из руки. Лицо врага расслабилось, тот нежно выдохнул, как будто сдулся, и замер. Сердце успело пару раз вытолкнуть кровь из раны на виске, потом упокоилось. Пол вокруг был залит кровью. Саня стоял на коленях, ладони были в крови, колени промокли. На ларчик с кощеевой иглой попали крупные брызги. Саня тяжело встал, отряхнул руки как от воды, облизнулся и услышал металлический привкус.

Средневековый интерьер исчез, сменился руинами цеха. Посреди разваленных стен под прорехами в крыше из-под обломков бетона виднелось какое-то оборудование.

Ощущение свободы испарилось, а пришла почему-то обида на погибшего, уверенность в необратимом обмане.

— Тварь, — Саня сплюнул кровь на лицо погибшему, нашарил у того нож, отрезал полу его военной куртки. Получившейся тряпкой вытер физиономию, дрожащие руки, обтёр ларчик с иглой. Взгляд зацепился за бирку производителя: «Произведено в Демократической Слатинской Республике. Бог любит ДСР!» Во дают, барыги! Форму врагам продают! Саня обшарил труп в поисках документов и нашёл паспорт. ДСР. Как же так?!

— Это наёмник. — Прогудело сзади, — У него смерть в контракте.

Саня медленно развернулся, убирая ларчик в карман. Перед ним стояло чудище: трёхметровая человеческая фигура в чёрной угловатой броне! Кощей!

— Это слатинец...

— Слатинцы, златинцы. На меня работают все. Нет никакой разницы.

Саня позволил себе спорить:

— Нет уж, есть! Эти фанатики устроили войну, а не мы! Если бы не эти фурланские псы! — Он ни разу не задумался, что было бы, если бы не фурланские псы. Эту фразу часто произносили по слатинскому телевидению, и там, в телевизоре, она всегда обладала мощным убеждающим эффектом. Все точно знали, что не было бы так плохо, как сегодня, если бы не эти фурланские псы. На спорщиков обычно кричали: «Откуда ты родом, тварь» и «Да, если бы не эти фурланские псы».

— Удобно так думать, — прогудел Кощей, — Но фанатики не развязывают войн. Война начинается, когда жадности правителей недостаёт крови. Истоки вашей ненависти и вашего страха — в сказочных мирах, что измышляете себе. Пора бы вам узреть реальность. Увидеть всю её красоту. Она и без сказок достаточно жестока.

— Не мы такие, жизнь такая, — ввернул удачно Саня, прикидывая как сбежать от монстра-пустобрёха.

— Очередное эгоистичное и лживое оправдание. Жизнь не такая. Это сказки, в которые вам удобно верить, такие. Без них тысячелетний груз оскаленных империй сойдёт с ваших плеч. Липкая пыль религий выветрится из вашего разума. Без них вы не сотворите себе кумира, сколько бы частей на миллион правды он ни говорил. Я закончу эту войну!

Кощей протянул руку за гробиком со своей смертью:

— Дай это мне!

Саня вытащил из кармана машинку-амулет и запустил Кощею под ноги. Машинка, будто с моторчиком, закружилась вокруг ног, с дребезгом набирая скорость. Кощей задёргался, отскочил, пытаясь увернуться, но машинка не отставала. Сане тоже показалось, что эта маленькая жестяная машинка расплющит огромное железное чудище, если только коснётся его. Кощей, вытанцовывая странную джигу, поскользнулся и с грохотом рухнул навзничь. Машинка вырулила и врезалась в чёрный бок, сдвинув того на полметра и оставив на чернёной кирасе большую вмятину. Из-под забрала вырвалось: «Эк!», и Кощей стукнул кулаком по полу, пытаясь машинку расплющить. Из-под кулака сыпанула бетонная крошка. Машинка сделала полукруг и вышла на траекторию следующего удара. Саня бросился к выходу.

— Ты-ы-ы! — Громоподобный глас оборвался ещё одним ударом.

Саня сбежал на первый этаж и юркнул под лестницу, едва не наткнувшись на группу вояк. Люди молча протопали наверх. Они услышали голос Кощея, значит тревога поднята в реальном мире. А у Сани уже нет амулета. Без защиты ему хана.

Саня попробовал сам, без помощи амулета, погрузиться в мир грёз, и обнаружил, что кое-что может и так. Только воспоминания приходили гадкие, от которых становилось стыдно и погано на душе. Он вспомнил, как убивал собаку, таксу Цезаря. Цезарь был старше Сани и к моменту смерти уже год еле таскался в подгузнике и страдал от рака печени, по-людски скуля от боли.

Саня сосредоточился и вышел на территорию. На эпизоде, в котором мать просила его позвонить в ветеринарку, он вдоль стеночки дотрусил до угла цеха номер семь. Никто на Саню не обратил внимания, хотя его наверняка видели. Вспоминая, как врал матери про стоимость усыпления, Саня прошмыгнул до мусорки. Там уже рылась собака, но, стоило лишь оскалиться, как она дала дёру, бросив ароматно благоухающую кость. Воспоминание добралось до слёзного прощания матери с собакой и до выхода из дома с картонной коробкой, в которой волновался Цезарь. Железная труба была припасена в подъезде. Деньги на усыпление, неплохая сумма для пятнадцатилетнего подростка, лежали в кармане.

Вспоминая, Саня оказался на собачьей тропке, ведущей, судя по всему, за забор предприятия — от неё исходил явственный городской запах. Саня встряхнулся и кустами направился к выходу.

В воспоминаниях он в лесу на полянке разодрал коробку. Цезарь лежал на животе и крупно дрожал. На хозяина не смотрел. Саня взял трубу, примерился, несколько раз быстро вздохнул, аж в голове помутилось, и замахнулся. Цезарь извернулся на картоне и перевернулся на спину. Он плакал. Саня с досадой схватился за картон, переворачивая собаку. Собака сопротивлялась. Пришлось отложить трубу, взяться двумя руками, смять картон и с усилием проворачивать. Цезарь завизжал на весь лес, то ли от боли, то ли от чего ещё, но вокруг, слава богу, никого не было. Саня подумал, что жалость здесь состоит в скорейшем убийстве. Потом Саня стукнул Цезаря трубой по затылку, и ещё раз, и ещё.

Вспоминая, как ворошил дёрн для могилки, Саня копал и в реальности: собачий лаз оказался маловат для человека. Весь измазанный землёй, с сорванными ногтями, Саня вылез с наружной стороны заводского забора. От одежды и волос несло собачатиной. Вспомнилось, как через пару месяцев после эвтаназии Цезаря Саня купил матери приличные духи, соврав про подработку. Она гордилась этими духами и тратила только по значительным поводам.

Обратный путь прошёл без эксцессов. Саня старался не сильно погружаться в стыдные воспоминания, предпочитая пройти по темноте или пробраться кустами. Его обуревало чувство обмана, но в чём обман, он не мог определить. Не из-за наёмника же? Тот бы Саню убил, если бы не выпендривался. «Лес рубят, дураки мрут», — перефразировал Саня, дойдя до арки, ведущей в родной двор. Ведь по большому счёту все эти лентяи, все эти третьи страны, бедные кварталы, безработные, необразованные и низкооплачиваемые тупари — вся эта сволочь пыжится занять место нормальных людей, и из-за этого в итоге и происходят войны, подумал Саня. Ему совершенно не улыбалось, чтобы какой-нибудь полотёр или медсестра жили так же, как он и его семья. Саня ещё подумал, что это и есть настоящая социальная справедливость — от каждого по способностям, а там уж как карта ляжет. Сане повезло с мозгами, и если бы не эти фурланские псы и вообще всё остальное быдло, не понимающее своего места в этом мире, то жили бы он и его семья вполне по справедливости.

После благотворного брюзжания Саня немного воспрял. Даже захотелось на работу. Может, действительно стоит ездить раз в год по горячим точкам, раз уж такой благородный эффект получается. Мысль запнулась, но Саня усилием воли честно додумал её до конца: благородный эффект от убийства разных тварей, которые и так никому не нужны.

Саня сунул руку в карман и нащупал гробик с Кощеевой иглой. Всё-таки он забрал его несмотря ни на что! И в кои-то веки был горд выполненной тяжёлой работой.

На мысли о том, что везёт тому, кто везёт, Саня ступил во двор.

Всё было освещено ярчайшей Луной. Толпа, олицетворяющая мифологический словарь сумасшедшего, заполоняла двор.

Над двором воскликнул рожок. Призрачные жители встрепенулись. От толпы отделился давешний долговязый.

— Принёс?

— Да.

— Этой ночью мы уйдём, — пафосно заявил долговязый, — Мы так долго взрослели здесь, среди хаоса и эклектики вашего воображения, ваших мыслей, вашего языка. Теперь мы, наконец, обрели сознание и самостоятельность.

— Вы обещали остановить войну.

— Без нас вы перестанете лгать себе и война эта станет последней. Сейчас вы не по назначению используете этот инструмент познания – сказки. Мы вам вредим. В солипсическом угаре вы обращаете сказки в ненависть, в оружие против себя самих. Что ж, путь без нас будет дольше, но не больному гангреной плакать о потере ноги. Вас покидают иллюзии, а, значит, покидают боги. Небесные, бумажные, лживые и праведные, деревянные и золотые – все.

— Мы останемся людьми?

— Вы, люди, уже почти не животные. У вас есть осмысленный разум. Пора сделать следующий шаг, выйти из колыбели. Пора взять ответственность на себя. Без сказок вы уже не сможете винить в своих бедах ни Бога, ни природу. Не сможете за ними прятаться, оправдывая жадную тупость традицией или необходимостью. Вы покидаете колыбель.

Долговязый наклонился к Сане:

— А тебе пора узреть реальность. Достань иглу.

Саня открыл крышку шкатулки и по толпе прошла волна. Изнутри шкатулка была обита красной материей. Игла покоилась ушком на подушке, накрытая саваном. Ни дать ни взять покойник. Саня вытащил иглу и поднял над головой. Толпа призраков ахнула. От кончика отлетали белые искорки. Саня мазнул взглядом по призракам, и там, куда он посмотрел, призрачные жители таяли и исчезали.

— Смотри куда надо! — Скомандовал долговязый.

Саня вгляделся в свой дом. С иглы протянулись яркие лучики, пробежались по фасаду, размывая, стирая надуманную реальность. За которой ничего не оказалось. Только звёздное небо. Саня замер, не в силах ни остановить процесс, ни опустить иглу. Пятый и четвёртый этажи исчезли. Третий, безглазый и закопченный, сохранился только с дальней стороны. А с ближней стороны, со стороны Саниной квартиры, дома не было. Не было дома. Только груда развалин.

Санин захрипел:

— К-к-как?!

Он зажал кончик иглы пальцами и лучики исчезли. Вот и открылся обман.

— Где они? — Заорал, сорвался на плач, — Куда они ушли? Куда?

Долговязый ответил.

— Они не успели уйти. Тела здесь, под завалом. Жена погибла сразу. Сын потерял руку и умер от потери крови. Через девять часов. Он старался зажимать рану.

Саня смотрел на иглу. Мыслей не было, но память подсунула соломинку:

— Мёртвые возродятся. Ты сам говорил! Они всегда с вами и когда-нибудь возродятся.

От толпы призраков отделилась фигура. Призрак, который встречал Саню.

— Папа, это я, — послышался знакомый голос.

Саня смотрел на призрачную фигуру, из глаз лились слёзы.

— Ты возродишься! Обязательно. В самом конце!

— Нет, папа. Мы должны уйти. А вы впредь не должны обманывать себя.

— Ничего, — сказал Саня, встал на четвереньки и коснулся асфальта иглой, — Ты дождёшься. Ты будешь в самом конце! Ты останешься, а на остальных мне плевать! Пусть тоже остаются, потом «спасибо» скажут! Слышите? Никто никуда не уходит!

И Саня с усилием провёл кончиком иглы по асфальту. Кончик отломился.

Над двором заиграл рожок и под его звонкие выкрики сказочное население стало исчезать.

Долговязый произнёс: «Теперь прощай» и растаял.

Появившийся откуда ни возьмись Кощей сделал Сане ручкой и пропал.

Толпа редела, пока не остался перед Саней единственный призрак.

— Что? — Саня не мог понять, как сумел так себя обмануть, — Что?

— Прощай, папа, — произнёс призрак и исчез. Звук рожка над двором прекратился.

Лучше потерять этот мир, чем снова убивать.

Клиффорд Саймак

В груди, в самой середине, стало горячо. Потом пришла холодная тяжесть, ледяная чёрная дыра, пустота. Саша упал на четвереньки, стал мотать головой из стороны в сторону. Свалился на бок и прижал руками колени к груди. Некоторое время он провёл на асфальте, потом переместился на скамейку и, сгорбленный, согбенный, скрюченный, с окаменевшим лицом, долго кивал головой. С рассветом он встал и пошёл. Миновал подворотню, которая всё-таки уцелела, и побрёл куда вела дорога. Попал в район вокзала. Наверное, хотел вернуться той же дорогой, которой пришёл. Он добрёл до подвала, размышляя, нужно ли туда спускаться, и если да, то зачем.

— Это кто тут у нас? Чё за джинсовая интеллигенция? — Услышал Саня. Двое в форме подошли сбоку. Как-то он их не заметил.

— Ты кто, дядя?

Саня не придумал осмысленного для текущей ситуации ответа, поэтому молча смотрел на вопрошающего.

— Какой невежливый! Мамы не было? — Собеседники переглянулись, широко улыбаясь.

— Разумный, — нашёл Саня оптимальный ответ.

— Ты понял! — вскричал один солдат другому, в голос заржав, — А мы с тобой — твари безмозглые!

Второй тоже ржал.

— Думаю, нет, — прокомментировал Саня и получил в зубы.

— Я тебя о чём спрашивал?! — Заорал говоривший, — Ты вопрос слышал? Ты кто ваще?

Саня прикинул, как не получить ещё раз и прошамкал максимально точно:

— Человек.

Удар по затылку заставил Саню упасть на колено.

— Давай тугого в допросную.

Саню оттащили в ту самую комнату, пнули берцем в ребро и вышли, захлопнув дверь. Груда вещей, медицинская скамейка, стол по центру — ничего не поменялось. На скамейке опять сидели мужчина и женщина. Только воспоминания померкли.

Саня переполз поближе к скамейке. Мужчина освободил немного места, и Саня облокотился на краешек.

— А вы кто? — Спросил мужчина.

— Человек, — ответил Саня. Мужчина кивнул.

— Мы тоже. Ненадолго.

Женщина ещё сильнее вцепилась в мужчину. Тот гладил её по волосам. Говорить что-то ещё было бессмысленно.

Через некоторое время в комнату вошли трое солдатиков. Командир, возрастной, лет двадцати пяти, сел за стол. Саню подняли и толкнули к нему. Ноги заплелись и Саня упал на стол. От командира пахнуло водкой. Тот двинул Саню в морду. Голова дёрнулась, Саню оттащили.

— Звание, часть, позывной! — Заорал командир и заржал.

Саня почти не реагировал, даже когда били по физиономии. Били не так чтобы сильно, вырубить не хотели, но зубной мост спереди сломался и Саня прижал его языком к нёбу. Слова, обращённые к нему, он слышал хорошо. Бессмысленные слова не требовали ответа.

— Ты хочешь жить? — Кричали на ухо, брызжа слюной, и били.

Потом кричали:

— Я могу тебя завалить щас! Вот, прямо щас, хочешь?

Кричали ещё:

— Запомни меня! Я – Гофман. Понял меня? Гофман! Повтори, что запомнил!

Сунули поддых, и несколько секунд Саня хрипел, скрючившись на полу.

— Повтори, что запомнил!

Саня разодрал губы:

— Гофман... Ты веришь в чудо?

Стукнули в ухо, но Гофман придержал помощника.

— Чё сказал-то?

— У тебя есть, кто простит тебя?

Саня ждал удара, но вместо этого услышал остервенелую автоматную стрельбу на улице.

Гофман гаркнул одному из помощников:

— Сбегай!

Помощник под аккомпанемент стрельбы сбегал наверх и вернулся бледный:

— Хана! — И описал характер ситуации: пришла толпа этих уродов и всех убила.

Было слышно, как откинулась дверь в подвал, после чего в стену с той стороны ударила очередь. В окошко крикнули:

— Выходи по одному, твари!

— Не стреляйте, тут люди! — Закричала женщина.

— Тут женщина! — Крикнул мужчина.

«Живи!» — невольно подумал Саня.

— У нас здесь заложники! — Проорал Гофман одновременно с гранатой, которая сбила картонку с окна и стукнулась об пол рядом с Саней.

Саня, не успев подумать, растопырил руки и шлёпнулся на гранату пузом, как мешок с дерьмом. Железка больно надавила на ребро. Саня поднял взгляд на людей. Солдаты как один прыгнули в ту же сторону — там, со стороны Саниной головы, было немного безопаснее.

— Ага, — одобрил Саня, и граната взорвалась, почти разорвав его пополам.

В получившейся куче мяса голова оказалась внизу и Саня отключился не мгновенно. Ему представилось, как мимо маршируют парни в берцах. Чеканя шаг уходили они в небытие. Саня не знал, кто они и на каком языке говорят. Но точно видел, что у многих из них юные лица с выпученными глазами, шизанутые татуировки и закатанные рукава. Знал, что им не занимать адреналина у бойцовых псов, и что они почитают силу и подчиняются силе. Знал, что у них есть взрослые дорого одетые командиры со стеками в руках и есть любящие матери с пирогами в печи. Они шагали рядами в ногу, отбивая взрывную поступь, а за горизонтом им вторила канонада пушек. Они уходили в сторону огромного ослепительного Солнца, шкворчащего и брызжущего огнём.

Солнце стремительно придвинулось, пожирая миллионы единиц человеческой плоти, и невыносимо Саню обожгло. Он попытался крикнуть. От этой попытки остатки сознания рассыпались и погасли.

И Сани не стало.

0
11:15
445
20:27
Фантастический рассказ о путешествии в подсознание и мир иллюзий. Прочла с удовольствием. Читается легко. Приятный слог
21:26
Спасибо! )
Загрузка...
Светлана Ледовская

Другие публикации