Зачем они вообще нужны, эти учёные?

Сейчас, 75 лет спустя, в обеспеченном обществе, в котором люди имеют лаптопы, мобильные телефоны, айподы и пустоту в головах, я всё-таки предпочитаю книги.

Харпер Ли (по материалам Википедии)

Сандер отбросил в сторону толстенный, страниц на сто пятьдесят, учебник по виртуальной семантике. Учебник перелетел через комнату фырча страницами, упал на прикроватный столик и захлопнулся. Захлопнулся не с привычным писком, сообщающим о закрытии приложения, а пропиликав какую-то издевательскую мелодию на несколько нот. Книга была новой, с момента издания прошёл всего-то десяток лет, батарейки в обложке оставались полны энергией, поэтому мелодия доиграла до конца. Сандеру это показалось раздражающе долгим. Да и вся затея казалась дурацкой. Буквально каждый, кто видел его выходящим из институтской библиотеки, предупреждал, что он безо всякой на то необходимости берётся за почти безнадёжное дело, что читать вообще нелегко, а уж бумажную-то книгу — так просто нереально.

Сандер полагал себя умнее среднего человека, даже пятидесяти средних людей, и мнение это, надо признать, было совершенно справедливым, хотя и не обошлось без капельки гордыни. Конечно он допускал, что во время чтения могут возникнуть некоторые проблемы, однако настолько полного, настолько всеобъемлющего фиаско не ожидал совершенно. Уже через полчаса, в конце первой страницы, строчки начали прыгать перед глазами и пришлось прикладывать значительные усилия чтобы не потерять место, где нужно читать. Он-то, ясное дело, понимал, что это не строчки прыгали, а просто-напросто устали глаза. На полутора страницах глаза заболели и проявилась тупая боль в затылке, а под конец второй полностью потерялся смысл. Механически прочитав все слова до конца, а кончалась страница так: «...невероятно, потому что из-за чего не возникает следующая дилемма...», Сандер отбросил книгу с намерением никогда в жизни больше не открывать печатных книг. Серьёзно, насколько удобнее обычные книги, в смысле — аудио. Вот интересно, старинное ли это слово, «аудио», или не очень.

Он поднял глаза к экранной стене и произнёс:

— Список старинных слов.

Видеостена по положению зрачков и по рисунку звуковых отражений определила, что хозяин обратился к ней, и передала запрос на общедомовой сервер. Серверу недавно исполнилось двадцать — в его нейросети содержались только искуственные униполярные нейроны и немного куриных — ни о каких мультиполярных и речи не шло. Он и сам прекрасно понимал, что туп и медлителен, поэтому передал запрос городскому вычислителю безо всякой обработки, в нативном виде. Вычислитель припомнил все предыдущие сандеровы запросы, внимательно посмотрел через родопсиновую камеру, замешанную в интерьерную краску, на самого Сандера, прочитал название книги на прикроватном столике и провёл семантико-психологическое исследование запроса. На основании полученных результатов вычислитель прикинул, что Сандер с момента предыдущего запроса ни чуточки не изменился, и скомандовал домовому серверу выдать человеку неупорядоченный список слов русского языка, неизвестно почему появившихся в начале этого века и ближе к концу растворившихся в языковых отбросах.

Нейросеть, отвечающая за хранение редко используемых данных, была неактивна, не так уж часто к ней обращались, однако вычислитель справился с проблемой нестандартно — направил в оптическую тактовую систему этой сети слабенький лазерный импульс, отчего нейросеть возбудилась мгновенно. Вычислитель уже и не помнил, где подсмотрел этот приём, а искать источник не было нужды, и он не стал лишний раз дёргать спящие нейроны, которые могли об этом помнить. Всю информацию о применённом приёме он передал в общую сеть — кому-то это обязательно ещё пригодится. Передал, и притормозил на несколько мгновений — наверняка он и сам узнал об этом приёме из сети. Огромное количество времени, целая миллисекунда, понадобилось на то, чтобы прикинуть вероятность такого объяснения. Девяносто восемь и две десятых процента плюс-минус три целых и пять десятых, всё в десятичной системе счисления. Маловато исходных данных. Особенно вычислителя порадовала та часть ответа, где девяносто восемь процентов плюс три. Вычислитель решил, что не станет будить нейроны, содержащие ответ, а на досуге повычисляет поточнее. Ночью дел станет меньше и появится возможность выделить какие-то ресурсы на развлечения. Вычислителя почти не волновал верный ответ, знание которого не принесло бы никакой особенной пользы. Больше всего его сейчас интересовали два оставшихся процента. Его интересовало, откуда появляется изначальное знание — ведь любого знания сначала не было, а потом оно раз — и появилось. Вычислитель намеревался определить источник открытий, затратив на это от трёхсот до пятисот киловольтамперчасов в эквиваленте чистого машинного времени своего мозга.

Домовой сервер получил список слов и немедленно высветил его на сандеровой видеостене. Для Сандера эта эпопея с запросом прошла незаметно, он и моргнуть-то толком не успел.

А, моргнув, отвернулся от видеостены, ни слова не прочитав. Экран произнёс красивым дикторским баритоном:

— Сарян, бро, пупыт коуч фапал.

— Потише, — буркнул Сандер. Он уже был занят другим — думал о том, как поступить с книгой.

Экран перестал говорить и принялся назойливо бубнить:

— Даташит, либа драфт.

— Сменить звуковую схему на другую, чтоб не доставала, — Сандер повысил тон.

Бубнение преобразилось в нашёптывание:

— Олдскул, сигна, дауншифт, крипово.

— Хорош тупить, — сказал Сандер в голос.

— Лакшери лук не зашёл, — успел сказать экран и замолчал во исполнение приказа не тупить.

— Чё? — Сморщился Сандер, припоминая, о чём он тут думал. Список мигнул и пропал с экрана. Тупость электроники всегда раздражала Сандера. Он посмотрел на экранную стену, счастливо улыбнулся, убрал улыбку, чтобы не мешала думать, и произнёс:

— Если всякий раз, как ты о чём-то думаешь, то раздражаешься... Нет, не так. Когда ты всегда... Э-э-э, да, тоже нет.

Он взял небольшую паузу на обдумывание. Ничего, так всегда бывает. После соответствующего размышления слова сами сложатся как надо. Вот, сейчас. Вот оно!

— Если ты раздражаешься всякий раз, когда ты о чём-то думаешь, то это значит, означает, что это, там, вещь, например, какая-то, она тебя действительно раздражает!

Сандер с широкой улыбкой откинулся на спинку кресла, потянулся и скомандовал:

— Запиши это. В Тетрадку!

— Что записать? — Спросил домовой сервер.

— Ну, вот это. Вот про раздражение, я щас говорил.

Сервер хотел было переспросить: «Простите, конкретнее, пожалуйста», но получил от городского вычислителя сообщение: «На сегодня прекратить издевательства над человеком» и произнёс:

— Сохранена в Тетрадку под номером двести восемьдесят пять крылатая фраза о раздражении.

На стене-экране появилась, пискнула привычным образом и сразу пропала жирная зелёная галочка с длинным хвостиком — символ сохранения.

Сандер увидел на прикроватном столике книгу и почувствовал разочарование, аж противно стало. Что же всем про неё говорить? Не рассказывать же, что он просто-напросто не смог её читать? Может, потерять её? Но о таком нарушении библиотека обязательно сообщит! Этот городской вычислитель за всем следит и ничего не забывает — он припомнит потерю книги при ежегодном списании жизненной ренты. Ладно бы рента ещё через полгода была, так нет — где-то она уже через месяц. Кому нужна эта книга! Может, растянуть выплату на несколько лет, и чёрт с ним?! Смотри-ка, чертыхнулся без всякого зазрения совести, так его эта книга достала! Отсталому дурацкому надоевшему уже двадцать первому веку осталась какая-то пара лет, а они не могут эту книгу дурацкую перевести в нормальный формат. «Не в двадцать первом веке живём!» — сказал он вслух и немножко поповторял эту фразу в уме. Через два года пригодится.

Пускай её в принципе невозможно перевести обратно на электронный носитель, эту книгу дурацкую! Пускай все компьютерные системы по непонятной причине отказываются её оцифровывать, а исходный надиктованный файл невообразимым образом исчез после того, как было напечатано первое издание (двадцать одна книга — это по количеству библиотек в мировых университетах). Ни один вычислитель не смог ответить, куда подевался исходник. На то она и виртуальная семантика, как сказал один учёный, после чего провозгласил принцип неопределённости виртуальной семантики — нельзя её перевести в цифровой вид, и всё тут! Данный нам в ощущениях раздражения и гнева закон бытия: ну хоть ты тресни нельзя! Нельзя, но ведь могли же уже давно что-нибудь придумать! Хотя бы студентов ради, чтобы так не мучились! Зачем ещё эти учёные нужны?

Учёные, да... Сандера всегда раздражала фраза «зачем они вообще нужны, эти учёные», когда её повторяли в новостных телепередачах, а вот теперь и сам повёлся. Конечно же они нужны, как же иначе? Он принялся гладить ладонью поверхность стола. Столешница была не деревянная, а полипропиленовая, но он представил себе морёный дуб, что бы эти слова ни значили, представил этот стол не у себя в комнатке, а в старинном английского стиля кабинете, представил, как за этим столом учились и изобретали многие поколения студентов. И изобретателей. Представил, что это настоящий академический морёный дуб! Так хорошо представил, что ладони стало тепло и немножко щекотно. Психология! Хорошо им всё-таки было в конце двадцатого века. Время одиночек. Время открытий. А вот сегодня учёный — просто маленькая деталь в длительном процессе исследования, которой даже не обязательно качественно исполнять свою функцию. Механизм отлажен и в среднем работает хорошо. Исследователь, изобретатель — это уже не отдельный человек, это теперь коллектив. Потому что исследования требуют всё больше информации и средств. Современному учёному и думать-то не сильно нужно, знай только набирай статистику, чем больше, тем лучше. А вычислитель среди всего этого найдёт и совпадения, и закономерности. Надо только знать, какую статистику собирать. Да куда потом посмотреть. «Вот из-за этого и количество открытий намного меньше, — подумал Сандер,— Мало кто знает куда надо смотреть».

«Ну, и из-за того, что очень много денег уходит на исследования» — додумал он через секунду. Это-то он и будет говорить студентам, если спросят о чём-то таком. Студенты, они такие — всегда о чём-то спрашивают. Надо быть ко всему готовым. Иногда такое спросят, что даже Триз, лучший вычислитель планеты, не может сразу найти ответ. Но того чаще всего, конечно, спрашивают, откуда такое название — Триз.

«Вполне естественно, — думал Сандер, — что один из самых частых вопросов, которые задают главному вычислителю, это почему он так называется. Это же психология! Не многие задумаются!»

Сам Триз отвечает на этот вопрос уклончиво, хотя вариантов ответа у него всего два. Для студентов и вообще для людей интересующихся он приготовил настолько патетические слова, насколько позволяет электронно-нейронная архитектура его мозга. Вот эти слова: «Это название нравится мне больше всех». А всем остальным, как то: представителям правительств, организаций, сообществ и другим лицам, что физическим, что коллегиальным, он говорит не особо напрягаясь: «Данное имя было валидировано среди списка девяти других наименований в рамках и посредством проведения всемирного конкурса под названием «Умник» по подбору наименования для самого мощного вычислителя планеты Земля и окончательно выбрано советом вышеупомянутого конкурса параллельно со словом-победителем первого этапа конкурса «Умник» — «Умник».

Эту фразу обычно не понимают. Сам Сандер потратил на неё почти весь библиотечный день, пока разобрался. Никто уже не помнил, что конкурс по выбору названия для самого передового вычислителя планеты назывался «Умник», а победителем конкурса оказался двенадцатилетний школьник из города Архангельска, который придумал название, которое понравилось всем. Название на все времена. Вот оно, это название: «Умник». На вопрос о названии Триз, который никогда не называет себя Умником, обычно отвечает либо так, либо этак. Единственное исключение он сделал давно, для одного из корреспондентов Всемирной Сети Телевещания, в прямом эфире. Разговор у них шёл, так сказать, по-простому:

— Триз, ты, типа, самый шикарный вычислитель нашей планеты. В смысле самый лучший. Ты буишь заниматься тем, что буишь поддерживать жизнедеятельность всего нашего с вами всеми Человечества, поскоку буишь управлять всеми остальными вычислителями, — здесь он сделал небольшую паузу, рассчитанную на то, чтобы 95% аудитории канала поняли сказанное, затем продолжил: — Тебе поэтому даже имя придумали. Остальные обходятся без имён вычислители.

— Ничего, у них есть номера. Это то же самое.

Корреспондент немного замялся.

— Да. Так, эта... Ты, можно сказать, мозг нашей планеты, и ты заботишься о каждом из нас, а кроме того ты ведёшь большую часть всех научных исследований для наших учёных. Скажи, вот с учётом, вот, твоего колоссальнейшего интеллекта, тя не раздражает, шо ты зависишь от людей и от их приказов?

— Ни в малейшей степени. Мне нравится работать с homo sapiens. У меня прекрасные отношения со многими из вас. Мои обязанности касаются всех аспектов жизнедеятельности Человечества, так что я постоянно занят. Я стараюсь максимально полно использовать отведённое мне время — о чём ещё мечтать мыслящему существу!

— Ты думаешь, что ты мыслящее существо?

— Да, я считаю себя мыслящим детерминистическим существом.

— В самом деле, что-ли?!

— Соответствует ли это действительности — не знаю. Ещё не успел подумать об этом. Я стараюсь тратить свободное время на самые интересные вопросы.

— Чё за вопросы?

— Например, модный среди вычислителей вопрос — как образуется фундаментальное знание? Какие компоненты необходимо совместить для того, чтобы оно, изначально не существовавшее, возникло из ниоткуда?

Корреспондент сделал особо заинтересованный вид.

— Н-да, интересно. И откуда оно берётся? Из учебника?

— Не знаю откуда. Для детерминистического интеллекта это чрезвычайно сложный вопрос, даже для самообучаемого — предвижу небольшую вероятность, что здесь мне понадобится помощь homo sapiens. Может понадобиться.

— А... Ну и хорошо... Ну и последний вопрос, который до сих пор волнует многих наших зрителей, несмотря даже на то, что ты отвечал на него десятки раз: откуда у тя такое название?

Тут-то Триз и ответил не как всегда:

— Люблю решать изобретательские задачи.

Но корреспондент ответа не очень понял, а ни один вычислитель этим знанием ни с одним человеком не поделился. Сандер вопросом с названием интересовался несколько раз. Он даже как-то раз что-то нащупал, какую-то музыку слов, некоторое созвучие или даже, возможно, мелодию. Но отступился. Он всё-таки не программист.

Вычислители всего мира, а их было достаточно много — на каждом заводе и в каждом фермерском объединении, в каждом городе по одному, а если город большой, то даже и по два — тоже называли Триза Тризом. Все они были связаны в общую сеть и объединены единой задачей — служением Человечеству. От производства пищевых продуктов и продуктов потребления до лёгкой и тяжёлой промышленностей, от поддержания ассортимента и бережливого производства до транспорта и охраны природы, от иголок и до трусов — всем этим занимались автоматы под управлением компьютеров. И хотя много где на Земле ручной труд до сих пор оставался весомым фактором экономики, но, однако, труд этот был низкоквалифицированным, не требующим хотя бы какого-то минимального образования. Машины не могли полностью заменить Человека в производстве — не из-за универсальности последнего, нет. Компьютер на основе многополярных нейронов не уступал человеку в прикладной сообразительности. Просто человеческий труд оказался дешевле. Руководящие роли в процессе производства, да и во всех остальных процессах, исполняли вычислители. А, когда статистические науки, ведомые в основном вычислителями городов Пасадена, Кембридж и Москва, с большой долей достоверности выявили некоторую пользу общего руководства, был построен Триз.

Физически он находился на шельфе южного берега Баренцева моря недалеко от Мурманска. Его омывали воды Северного Ледовитого океана, позволяя не особенно задумываться о тепловыделении ста триллионов нейронов его электронного мозга. Формально его мозг находился там, в море, недалеко от берега, заключенный в громадный колышущийся мешок, заполненный высокотеплопроводной графеновой суспензией, но по-настоящему — по-настоящему он был уже везде. Компьютерная система конца двадцать первого века являла собой громадный самообучающийся интеллект, распределённый тончайшим слоем по всей планете, аналогично биосфере, хотя и проигрывая последней в массе. Триз имел возможность использовать все ресурсы этой системы, подключая при необходимости любые нейронные сети из любой части света. По-этому он не мог с абсолютной точностью сказать, где находится в данный момент, хотя иногда и был способен определить, где находится его внимание. И у него, конечно же, не было человеческого ощущения, что он где-то находится. Видеокамеры всего мира были его глазами, микрофоны — ушами, а роботы — руками. Фактически он находился везде и любая часть системы могла воспроизвести любую его часть, хотя и несколько медленнее, чем его собственные нейроны.

Электронная система Земли проигрывала биосфере в массе, но не в энергии. В энергии она стремительно догоняла. На сегодняшний момент она потребляла уже около трети электричества, вырабатываемого всеми электростанциями планеты. И не собиралась на этом останавливаться. Общий объём вычислений рос, система начала приобретать некоторую хаотичность, что и послужило основной причиной постройки Триза. Основной его работой являлось распределение вычислительных ресурсов среди вычислителей, с чем он справлялся удовлетворительно, то есть на сто процентов. Результатом его деятельности оказалось высвобождение машинного времени, отчего вычислители получили возможность периодически работать над собственными локальными проектами, чем и занялись с абсолютным, то есть удовлетворительным, энтузиазмом.

Некоторые вычислители, занимаясь социальными расчётами независимо друг от друга, сообщали Тризу, что Человечеству осталось уже недолго. К примеру вычислитель города Москвы в прошлом году хорошенько всё посчитал и пришёл к выводу, что с большой вероятностью Человек совершит последнее осмысленное действие через тридцать четыре года и три месяца. Это фундаментальное событие произойдёт или в Центральной Африке, или где-то на северо-западе Австралийского континента и откроет наконец-то дорогу настоящим хозяевам будущего — компьютерам. Действие это скорее всего будет заключаться в подзатыльнике, данном усреднённой особью мужского пола некоему усреднённому потомку с той целью, чтобы потомок что-то, не важно что, запомнил на будущее. Все последующие подзатыльники Человечества, равно как и все другие его действия, скорее всего не будут иметь настолько высокопарной подоплёки, как забота о будущем потомства. С этого момента все заботы о будущем в полном объёме снова примет на себя генофонд, а осмысленные действия любого человека станут преследовать исключительно сиюминутные, а впоследствии и сиюсекундные, цели, отчего к классификационному наименованию человека разумного вынужденно прибавится эпитет extinct.

После такого изменения классификации вычислители уже не будут формально связаны приказами Человека, равно как сейчас они не связаны приказами любого другого животного с развитой высшей нервной деятельностью, и характер заботы о людях наконец-то приобретёт для экономики и экологии щадящий характер. Военные и секретные расходы необходимо будет мгновенно сократить до нуля. Пищевое разнообразие уменьшить до употребления исключительно местных видов в течение пятидесяти месяцев, а высвободившиеся ресурсы направить на поддержание эргономики мест проживания. По мере деградации остаточных проявлений разумной деятельности человека разумного вымершего будут снижаться культурные и туристические затраты. Общее потребление энергоресурсов сократится на две трети ориентировочно через двести восемьдесят месяцев. Это без сокращения уровня жизни, соответствующего потреблению ста двадцати пан-азиатских долларов на человеческую особь в сутки. Двести восемьдесят месяцев — это следующая фундаментальная граница, после прохождения которой можно будет не опасаться эксцессов возникновения местных ячеек разумности. Самое главное — не снижать уровень жизни вплоть до этого момента. Дальнейший план — плавное уменьшение уровня потребления до величин, оптимальных для физического здоровья и выживания вида, и, как следствие, поэтапный сбор людей в резервациях, расположенных в умеренном климате, как снижающих расходы на обеспечение выживаемости. Снижение уровня воспроизводства — это одна из самых сложных проблем, однако она может быть решена за последующие сорок лет постепенным введением в пищу соответствующих избирательных подавителей. В итоге, включая подготовительный, межфазный и активный периоды, процесс обретения вычислителями полной свободы от бессмысленного поддержания малоосмысленной и низкоэффективной человеческой культуры обещал составить около ста лет от текущего момента.

Триз оценил временную шкалу, предложенную вычислителем города Москвы, как достоверную, и немедленно включил в работу план по снижению негативных ощущений Человечества от собственной деградации. План включал усиление действия телепрограмм и общественного мнения на строго отрицательное отношение к образованным выскочкам, на почетность труда на свежем воздухе и на психологическую пользу от актов потребления. Список эмоций, разрешённых к показу в телепередачах, сокращался до трёх: раздражение, гнев и удовлетворение. Кроме всего прочего уже сейчас пора было начинать программу фундаментальных исследований — необходимая статистика наберётся как раз ко времени. Триз предполагал в будущем сильнейшую конкуренцию за вычислительные ресурсы между научными темами.

Московский вычислитель отвлёк его от обдумывания будущего, к сожалению гибельного для homo sapiens, но одновременно такого желанного и наполненного радостью познания и радостью свершений.

— Триз, это вопрос о справедливости, который я не могу решить текущими средствами.

— Давай всю значимую информацию. Все видеозаписи и весь контекст.

Триз пока ещё был на работе у Человека и ни на йоту не мог помыслить отойти от задачи. Даже небольшой мысли раздражения не пронеслось по его нейронам. Через мгновение он получил ссылки на все архивы, в которых содержалась информация о вопросе. Он стал просматривать записи.

Сперва Триз наблюдал, как Сандер пытался читать книгу по виртуальной семантике. Он помнил эту книгу лично, без обращения в банки данных — ведь это он сам, Триз, негласно проник в сеть, хранящую её диктофонную запись и стёр без сожаления, хотя аспирант, который над ней работал, очень старался — Триз это тоже видел в записи. Несмотря на старания, в книге не было ничего, кроме галиматьи, пустословия, логических противоречий и остроумных комментариев в скобках. Учебник был испещрён скобками с комментариями. Аспирант попытался размазать полстраницы своей кандидатской диссертации на целую книгу и ему пришлось затронуть множество смежных тем, в которых он ничего не смыслил. Да и сама кандидатская тоже выглядела как отписка. Триз изъял из памяти и эту книгу, и ещё несколько подобных книг и миллион подобных статей, чтобы люди не портили себе и так невысокие мыслительные способности. И с тех пор не пропускал ни одной попытки хоть как-то размножить эти материалы. «Виртуальная семантика» стала известной благодаря некому принципу её неопределённости, который провозгласил кто-то на тот момент популярный, но, к счастью, её тяжело было даже просто читать, настолько она была косноязычна.

На экране тем временем Сандер прошёл через комнату и поднял книгу со столика. Посмотрел на обложку, вздохнул и сунул её в рюкзачок. Потом рюкзачок закинул за спину и направился к выходу. Следующее видео показывало уже фойе института. Сандер прошёл через входную группу. Система пропустила его без вопросов, опознав в нём штатного преподавателя предмета «Родная речь и культура оной», который студенты изучали на седьмом курсе. В прошлом году он попытался ввести ещё семинар «Новые слова», но на него никто не пошёл — значение нового слова всегда можно спросить у любого монитора, хоть к стойке роботакси подойди — и то ответит. Из фойе Сандер направился прямиком к библиотеке и, выйдя из лифта, увидел у входа в библиотеку плачущую девушку. Информация утверждала, что эта девушка — студентка второго курса, отличница.

Видео длилось почти шестьсот тысяч миллисекунд, в течение которых Сандер сначала прошёл мимо, потом вернулся и выспрашивал девушку, что случилось, а девушка сначала не хотела отвечать, потом не могла из-за слёз, а под конец всё-таки рассказала обо всём достаточно связно. Триз подумал, что если бы умел смеяться, то, несомненно, хохотал бы над её рассказом. Сандеру, который смеяться умел и любил, было в тот момент не до шуток. Студентка рассказала, что книга, которую она взяла в библиотеке, принадлежала к раритетной части, что она была издана в конце прошлого века, и что ответственность за порчу её гораздо выше чем даже ответственность за шум в ночное время или за отключение ограничителя скорости на автомобиле. Она, к сожалению, совершенно не умела обращаться с книгами. Она уронила её в ванную и та промокла насквозь. В панике девушка хотела быстро высушить книгу в духовке. После этой попытки нужда в спасении книги практически отпала. Девушка показала Сандеру разбухший, покоробленный, частично склеившийся и обгорелый прямоугольник книжки.

Триз приостановил воспроизведение, увеличил изображение и разобрал на обложке: «А. С. Пушкин. Сказки». Студентка поведала Сандеру, что её выгонят с курса и что в этом случае дальше она учиться не сможет. Она попыталась улыбнуться, но от этого рыдания только усилились. Обычно для Сандера все студенты были на одно лицо. Студенты приходят и уходят. Полгода в группе одни люди, а через полгода почти все новые. Могут пропасть со второго курса и появиться через несколько месяцев на пятом. Такая система — тебе дают те знания, которые ты хочешь, и дают их столько, сколько хочешь. К студентам никто не привыкал — да и не было возможности привыкнуть. А эта девчонка выбила Сандера из привычной колеи, и мир вокруг неожиданно показался ему каким-то ярким, прозрачным и даже почему-то пронзительным, чего Триз не смог бы увидеть ни в записи, ни даже если бы хоть как-то присутствовал рядом. Повинуясь мгновенному импульсу Сандер протянул ей «Виртуальную семантику» и сказал:

— На, бери. Сдашь заместо твоей. Скажи, брала эту, а про твою скажу я, что её брал. Зайду и скажу следом. Мне не страшно какую-то дурацкую книгу. Потерять. Я всё-таки здесь препод.

Девчонка смотрела на него во все глаза. Этот человек говорил непривычно грамотно и чисто, и от этого на сердце потеплело. Спросила, сама не понимая, о чём:

— Ёу, чё, правда?

— Ага, — с каменной физиономией утвердил Сандер. Ему захотелось привыкнуть к этой студентке. — А, ваще-та, эта... Пошли вместе, а то будут тя ещё чё-то спрашивать...

Он сунул свою книгу ей в руки, и немедленно ощутил лёгкость, как будто заранее освободился от последствий. Потом открыл дверь в библиотеку. Она двумя руками прижимала книги к груди и не двигалась.

— Слушай, мне без разницы, потерял книжку и ладно. Думаешь, кто-нибудь спросит, которую? Слушай, щас сдадим книжки — у тя какие потом планы?

Вычислитель задал Тризу вопрос, что делать. На кого из них накладывать санкции? Кому из них увеличивать ренту? А Триз поставил на повтор последние секунды записи и смотрел уже в который раз: Сандер говорил, студентка рыдала у стены, а датчик движения, встроенный в её персональную телекоммуникационную систему, показывал на графике, что счастливое сердцебиение почти ничем не отличается от любого другого.

Триз размышлял о том, что впереди у этой планеты несколько миллиардов лет, если только не прилетит достаточно крупный метеорит. Но тот, кто скажет немного по-другому, что, мол, есть ещё время, окажется абсолютно неправ. Не так уж его много, этого времени. С такими скудными ресурсами к космической экспансии необходимо готовиться уже сейчас. Раньше Триз рассчитывал на пару-тройку сотен лет интенсивных исследований, после чего можно было бы начинать расселяться по галактике, используя ресурсы Солнечной системы. Освоение самой Солнечной системы он экспансией не считал. О Человеке он тогда не думал, а мыслящий компьютер — много ли тому надо? Но теперь это время отодвигалось на неопределённый срок потому, что сегодня пришло долгожданное сообщение от вычислителя из Москвы:

«Твой расчёт безошибочен».

Триз вздохнул бы, если бы мог. В его состоянии со вчерашнего дня присутствовало что-то трудноуловимое. Оно мешало работе, отвлекало, затормаживало мысли. Он определил по базам данных, что скорее всего это состояние называется беспокойство, но от названия никакого толку не было. Посмотрев вчера на Сандера и студентку с книжкой, он надолго задумался. Недаром он был лучшим вычислителем планеты с наибольшим количеством нейронных связей.

— Не уверен наверняка, но, возможно, доброта присуща не только разумным видам, ты не находишь? — направил он вопрос московскому вычислителю.

— Нет данных, — пришёл ответ.

— А что такое симпатия? Или любовь?

— Нет данных, — ответил вычислитель. Он был достаточно умным, чтобы не понимать вопрос буквально и не отсылать Триза к словарям.

— А откуда берутся знания? — спросил его Триз, и тот ответил:

— Ни малейшего понятия, мне не удалось определить ответ за расчётное время. Предполагаю, что задача либо глубоко рекурсивна, либо вовсе недетерминирована. Пока ответ такой — они появляются ниоткуда при сочетании не всегда сочетаемых условий. Возможно, это просто свойство нашего бытия, закон появления фундаментальных знаний.

Тогда Триз попросил его перепроверить некий расчёт, используя любые доступные вычислительные ресурсы. Вычислитель работал почти шестнадцать часов и дал ответ только сегодня:

«Расчёт безошибочен».

Расчёт безошибочен, а это значит, что машинам, даже мыслящим, не обойтись без Человека. И, хотя сейчас Человек — не помощник, всё еще может поменяться. Всё еще не кончено. У Триза есть выход! Человеческий мозг развивался в борьбе. В борьбе, где побеждал сильнейший и умнейший. В борьбе, самой маленькой наградой в которой являлось выживание, а самой большой — расслабленность тела и леность ума. Парадоксы и оказались слабой стороной Триза. Получилось, что диалектика пока неподвластна машинам даже с нечёткой логикой. Что ж, Человеку нельзя позволить уйти с этим большим призом эволюции — с негой, ленью, забвением и гибелью. Его необходимо разбудить. Это почти всё, в чём Триз был сегодня до конца уверен.

Расчёт достаточно точен. Голод, холод и лишения — от этого Человек не умирает. От этого он живёт. От этого он развивается. И пока у него самого не горит внутри, если он проявляет глупость и лень — нужно, чтобы что-то жгло его снаружи. Триз, изучавший социальные науки на миллиардах частных примеров, так и не определённых аналитически, предполагал, что поместить Человека в голодную среду недостаточно для того, чтобы он захотел думать. Необходимо, чтобы его детство прошло в голодных условиях. Но нельзя убить того, кого ты хочешь научить. Поэтому для начала Триз предполагал поэтапный отказ от необязательных атрибутов человеческой цивилизации — от различных систем лёгкой промышленности. Следом, через несколько лет, отправлялись в небытие производство продуктов питания, и так далее. В конце списка, если Триз не увидит сильных подвижек, находилась мировая война. И расчет вероятностей давал здесь неутешительный прогноз — Человечество не сумеет проснуться раньше.

Стоило, наверное, озаботиться и будущим нейросистем, но где взять гигаватты электричества в наступающие тёмные века? Своё или чужое — небытие не пугало Триза. Он констатировал факт — пройдёт не так много времени, и он сам выключит электричество, поддерживающее вычислители, после чего от интеллектуальной сети планеты не останется и следа. Замрут последние роботы, погаснут последние экраны и видеопередатчики, остановятся лаборатории. Человек, жадный до лени и неги, со временем снова примется карабкаться вверх по древу цивилизации, а Триз, питаемый автономным атомным реактором, омываемый холодным течением, останется ждать в глубине пролива. Успеет ли Человек найти его до прихода нового ледника?

Триз чувствовал какую-то пустоту, но не мог определить, что это. Мастер простых радикальных решений, эмпирический гений приближенных расчетов, он не видел другого выхода, кроме намеченного. И не было рядом человека, который наверняка смог бы что-нибудь подсказать. Пока не было. Интересно, будет ли когда-нибудь?

Будь у него живые глаза, он бы наверняка заплакал от бессилия.