Привет, Свет! 8
5
Каникулы пролетели, я даже глазом не успел моргнуть. Зима была снежной. Снег валил почти каждый день. И автобазовский трактор, расчищавший дорогу на улице и подъезды к баракам, нагрёб в нашем дворе огромную гору снега. Такую огромную, что мы вырыли в ней лабиринт аж в три яруса. И в этом лабиринте играли и в прятки, и в догонялки. Ещё мы играли в крестоносцев. После просмотра по телику фильма «Александр Невский» это была наша самая любимая зимняя игра. Из листов фанеры мы изготовили себе щиты и разукрасили каждый на свой лад. У себя на щите я нарисовал льва, стоящего на задних лапах. Из штакетников или другого схожего материала были выстроганы мечи. Некоторые в старых вёдрах сделали прорези для глаз и использовали их как шлемы крестоносцев. А ещё мы играли в хоккей, ходили на обвалы, где прыгали с большой высоты в сугробы. Так что за всё это время я про Светку даже ни разу не вспомнил. И про обиду, незаслуженно нанесённую ею мне – тоже.
И вот после каникул, шагая с друзьями в школу, я даже не думал о том, что меня там ждёт. Как там поведёт себя Светка? Извинится или опять начнёт хамить, обвиняя во всём меня, как тогда в первом классе после столкновения? Потому что мне было всё равно. Я вырвал её из своего сердца, и теперь там зияла пустота, огромная, чёрная пустота, которой всё было до лампочки.
Когда Светка вошла в класс, красивая, румяная от мороза с вздыбившейся непослушной чёлкой и поздоровалась, я сделал вид, что не заметил её. А когда она молчком опустилась рядом со мной на скамью, я даже не повернул головы.
Светка тоже ни разу не посмотрела в мою сторону и не сделала ни какой попытки, привлечь моё внимание.
«Значит, вот как»? – с горечью пронеслось у меня в голове. И я тут же осознал, что где-то в глубине пустоты, захватившей моё сердце, всё же остался осколочек надежды, что Светка раскается в своём проступке. «Ещё чего не хватало! – заявил я сам себе тогда. – Немедленно найти этот осколок и уничтожить»! И сделал это без сожаления.
После уроков я задержался, чтобы дать возможность Светке уйти. Но когда вышел на крыльцо, то увидел её. Она стояла на том же месте, где мы обычно дожидались друг друга. Выходит, она всё-таки осознала, что была не права, и теперь хотела извиниться за это. Только зря она это затеяла. Я даже раздумывать не стал, как мне поступить в таком случае. Я всё решил ещё тогда, когда шёл домой и плакал от обиды. А решений своих я не отменяю, даже если они идут мне во вред.
Не обращая на неё внимания, я вслед за друзьями прошёл мимо неё. «Раньше надо было думать»! – мысленно сказал я ей, пытаясь оправдать свой поступок.
Больше Светка не ждала меня после уроков. И всё у нас началось сначала. Школьные дни заполнились взаимной отчуждённостью, игнорированием друг друга и демонстративным безразличием. Так наши отношения, проделав круг в пять лет, вернулись к исходной точке. Всё было в точности, как когда-то в первом классе, с той лишь разницей, что теперь мы были на пять лет старше и обиды наши были уже не детские.
23 февраля Светка ещё подлила масла в огонь наших отношений.
В «пятнашке», как ласково мы называли свою новую школу, была такая древняя традиция: в День рождения Советской армии девчонки дарят пацанам, как будущим защитникам Родины, подарки, а потом, Восьмого марта, в Международный женский день, наоборот, пацаны преподносят подарки девчонкам. Хорошая традиция, что тут скажешь!
В четвёртом классе Светка подарила мне заводную машину. А я ей на восьмое марта – куклу, которая, если её качнуть, моргает глазами и произносит: «Мама». Мы с матерью все магазины в центре города облазили, пока такую нашли. И не зря старались. Подарок Светке понравился.
Что она подарит мне нынче, я даже голову себе не грел на этот счёт. И не потому, что мне было всё равно, а просто был уверен, что подарок мне не светит. Но, как оказалось, я ошибался.
В пятницу, 23 февраля Анна Михайловна, наш классный руководитель, собрала нас на классный час. Анна Михайловна участник Великой Отечественной войны. Она была снайпером и на её счету немало убитых вражеских солдат и офицеров, за что её неоднократно награждали. Поэтому, когда начался урок, мы в первую очередь поздравили с этим праздником её. Наши родители скинулись по этому случаю и купили ей огромный букет красных гвоздик и коробку шоколадных конфет. Вот это мы ей и вручили от всего нашего класса. Она так растрогалась, что даже прослезилась.
А потом девчонки читали нам стихи про солдат и войну, пели песни военных лет и даже станцевали пару раз. Хорошо подготовились, молодцы!
Перед самым звонком Анна Михайловна спохватилась.
- Скоро звонок, - объявила она, - так что, девочки, дарите нашим будущим защитникам отечества свои подарки.
Сразу все оживились, зашевелились. Девчонки захлопали крышками, доставая портфели, а пацаны заёрзали в нетерпении, ожидая подарки. Только двое из всего класса не принимали участия в этой суматохе. Это я и Светка. Мне, конечно, хотелось подарка. Ведь я тоже будущий солдат как-никак. Но Светка не шевелилась, и мне ничего не оставалось, как только ждать звонка, чтобы побыстрее убраться отсюда. Пусть мне по фигу, но всё равно же неудобно: всем дарят, а тебе нет.
Наконец, прозвенел звонок. Пацаны с подарками рванули к двери. Девчонки устремились за ними. Светка тоже встала, но сделав несколько шагов, остановилась.
- Ах, да, - спохватилась она и вернулась.
Она расстегнула портфель и вынула из него небольшую цветастую коробку, перевязанную красным бантом.
- Вот, - сказала она, не глядя на меня, и протянула эту коробку мне, – поздравляю.
В её голосе просквозило ехидство. Или, может, это мне показалось? В любом случае я не обратил на это внимания.
- Спасибо, - ответил я машинально и взял эту чёртову коробку. Если бы я знал, что в ней, сроду бы к ней не притронулся!
Светка тут же развернулась и ушла.
Я не стал открывать подарок, чтобы посмотреть, что там, хотя меня так и распирало от любопытства. Что же Светка такого могла мне подарить, обижаясь на меня? Конечно, я был заинтригован, но сдержался. Решил, что посмотрю его дома. Но и дома я ещё долго не решался развязать бантик и поднять крышку.
Светка всё-таки поздравила меня. Возможно, только ради приличия, потому что все дарят, и она, вроде как, должна. А вдруг она это сделала от души? Решила признать свою ошибку и таким образом всё исправить? Может, вместе с подарком она положила туда записку, которая всё объясняет?
Не знаю, сколько бы я ещё так терзался, если бы мать не объявила, что мне пора спать.
Танюха, сестрёнка, уже дрыхла без задних ног. Братела где-то ещё шлялся. Он был восьмиклассником, и ему разрешалось отсутствовать до одиннадцати часов. Так что мне никто не мешал вскрыть коробку. Я быстро сорвал бант, скинул крышку и…
Сначала я ничего не понял, а когда понял, то впал в ступор. В коробке лежал пупс. Голая пластмассовая кукла непонятного пола. Вот уродина, а! У пацанов подарки, так подарки. Вон Серёге Хохлину настольную игру «Хоккей» подарили. Другу моему, Косте, ружье, которое из пробки стреляет. Игорю Чернявскому, которого девчонки не очень-то жалуют, и то в подарок получил машину-самосвал. А мне куклу! Даже не солдата, а пупса драного! Что к чему? Зачем мне, мальчишке, кукла? Я долго недоумевал, а потом до меня дошло: это был не подарок, а просто напросто издевательство надо мной.
Кровь закипела во мне от негодования. Мало ей, что ли, моих слёз на Новый год? Ещё раз захотелось обидеть? Гадина такая! Я зашвырнул пупса в угол и завалился спать.
Но ещё долго не мог успокоиться, всё ворочался, вынашивая план мести. Уже Серёга домой пришёл и, наскоро перекусив, юркнул ко мне под одеяло. Мы с ним спали вместе на двуспальной кровати. Он лёг на бок, повернувшись ко мне спиной, и тут же уснул. Везёт же некоторым! А тут лежишь, места себе не находишь, стараешься придумать что-то такое в ответ Светке, чтобы она от собственной злости задохнулась. Планов было много и разных. От демонстративного презрения и пощечины до её убийства и самоубийства. А что? Написать записку, что до смерти меня довела Светка Казанцева, и повеситься. Пусть потом в неё до самой смерти пальцем тычат, мол, довела парня до самоубийства. Это ей будет кара на всю жизнь.
Этот вариант мне больше всего понравился. Но тут я вспомнил о родителях. Это очень плохо, когда родители хоронят своих детей. Они так расстраиваются, что стареют раньше времени и потом умирают от переживаний. Мне стало жалко своих родителей, а потом и себя. Ведь я ещё мальчик, и у меня всё впереди. А вдруг в будущем я совершу подвиг и стану героем? А может, просто сделаю много полезных и добрых дел, за что люди от души скажут мне: «Большое спасибо»? Так почему они, то есть люди, должны потерять всё это из-за какой-то вздорной девчонки?
Не помню, как заснул и к какому результату пришёл перед этим, помню только, что когда мать подняла нас с Серёгой в школу, я уже точно знал, как отомщу Светке. Я подарю ей её же пупса! Пусть подавится! А когда отплюётся от злости, может, одумается и станет добрее. А сейчас я просто сделаю вид, что вчера ничего не было: ни классного часа, ни подарков, ни пупса.
Когда Светка вошла в класс, я по обыкновению уже сидел за партой и вытаскивал из ранца тетради и учебник. Она поздоровалась, причём, громче обычного, наверное, хотела привлечь моё внимание. Но я даже ухом не повёл. Я не смотрел на неё, но боковым зрением видел, как она внимательно наблюдает за мной. «Зря стараешься, пупсик, - подумал я про себя, - ничего ты от меня не дождёшься. Ведь вчера ничего не было. Но знай, месть моя будет жестокой».
Прозвенел звонок, и Светка поспешила занять своё место. В класс вошла «русачка» Мария Анатольевна, начался урок «русского языка», и всё пошло в обычном русле.
Две недели пролетели быстро.
Как-то мать полюбопытствовала, что мне подарили на 23 февраля.
- Ничего, - буркнул я.
- То есть как ничего? – удивилась она. – Света тебе ничего не подарила?
- Подарила. Машинку, - спохватившись, соврал я; не говорить же ей о пупсе, который я спрятал в самое своё потаённое место – в подпол. – Но я её до дома не донёс. Мы её с пацанами по дороге разломали.
- Ну и нетулика же ты у меня, сынок, - вздохнула мать. – Вещи нужно беречь, а подарки – тем более.
- Мы же не нарочно.
- А какая разница?
А когда до праздника осталось меньше недели мать начала допытываться, что я собираюсь подарить Светке, и когда мы пойдём в магазин. На что я всегда отмахивался и говорил: «Потом». А за два дня до Восьмого марта на её вопрос: «Так ты надумал что или нет?», я снова соврал, сказал, что сделал ей подарок своими руками.
Я ведь хорошо рисовал. И рисовать я начал с тех пор, как научился правильно держать в руке карандаш. Когда мать бралась за изготовление аппликаций к своим урокам, я присаживался рядом, брал листок бумаги, карандаш и старательно пытался нарисовать то, что рисовала она. Сначала, разумеется, получалось что попало, но со временем у меня стали выходить вполне осмыслённые рисунки.
Помнится, я ходил уже в старшую группу. В тот день детский сад по каким-то причинам был закрыт, наверное, на карантин, отцу с утра надо было на работу, и матери ничего не оставалось, как взять меня с собой. Но у неё был открытый урок, на котором должны были присутствовать учителя с других школ, и она сплавила меня своей подружке Тамаре Константиновне, которая учила моего брата. Так я попал на урок рисования в третьем классе. Мать знала, как заставить меня сидеть на уроке тихо и никому не мешать.
Тамара Константиновна выставила на постамент обыкновенный эмалированный ковшик и дала задание классу его нарисовать. Чтобы я никого не отвлекал, она дала мне альбомный листок, цветные карандаши и предложила попытаться нарисовать этот ковшик. Каково же было её удивление, когда, собрав в конце урока рисунки, она обнаружила, что лучше всех изобразили ковшик мой брат и я.
Ну, а к двенадцати годам я мог перерисовать практически любую картинку, будь то всадник, животное какое там, танк, самолёт или ещё что. Следуя по стопам брателы, я научился выпиливать лобзиком, работать с выжигателем, резьбе по дереву и выдавливать картинки на фольге, взятой от тюбиков из-под зубной пасты.
Так что я мог сотворить поделку, и мать мне поверила. Сказала, что я молодец, потому что подарок, сделанный своими руками, дороже, чем купленный, ибо сделан от души, и отстала от меня.
А я стал ждать дня возмездия, и не сомневался, что, не колеблясь, выполню задуманное.
Есть у меня такая черта. Не знаю, откуда она взялась и когда успела сформироваться, хорошая она или плохая, но она осталась у меня до сих пор. Я долго принимаю решение, мучаюсь, терзаюсь, стараясь взвесить все «за» и «против». Но если я что-то, в конце концов, решил, значит, так тому и быть. Сказал себе не думать о ком-то, всё, я о нём не думаю. Причём, без всякого напряга. Просто не думаю и всё. Самовнушение, что ли? Решил, например, не якшаться с Гришкой Казаковым за то, что он возвёл на меня напраслину, сказав Анне Михайловне, что это я сломал её указку. За это меня наказали и заставили изготовить новую указку. Я долго не здоровался и не разговаривал с ним, пока случайно не выяснилось, что эту чёртову указку сломал Санька Мурашов. Тогда на классном часе Анна Михайловна заставила Гришку при всём классе просить у меня прощения. Я едва не расплакался от радости - как же, оказывается, есть всё-таки справедливость на свете! – и простил Гришку, и стал здороваться с ним.
Пожалуй, это был единственный случай в моей жизни, когда справедливость восторжествовала…
