Глава 10. Неприглядная правда

– Прошу вас, доктор! – пропустив Патиса вперёд, капитан зашёл в свой номер и предложил гостю присесть.

– Спасибо, Мэтт, но я предпочитаю работать стоя.

– Присаживайтесь, доктор! – настаивал капитан, пододвигая стул. – На ногах эту боль вытерпеть сложно!

– Какую боль?

— Вот эту!

И капитан ухватил доктора за плечо, надавив пальцами на болевые точки. Патис скорчился в страдальческой гримасе, заверещал и опустился на стул.

– Ай-ай, мне больно!

– Я знаю.

– Чёрт возьми, что вы делаете?!

– Добываю показания ценного свидетеля.

– Я, ай, ничего не скажу вам, пока вы, ай-ай!

– Если вы будете упорствовать, док, я усилю воздействие, – ледяным голосом убеждал капитан, – в какой-то момент вы потеряете сознание от боли. Я приведу вас в чувства и примусь за другое плечо. У вас же их два, верно? Потом...

– Не надо, прошу!

– Тогда отвечайте на мои вопросы честно и полно.

– Я не могу, ай! Боль мешает мне сконцентрироваться!

– Боль дисциплинирует, док.

– Умоляю, ослабьте воздействие! Я сейчас отключусь!

— Это можно, – согласился капитан и слегка ослабил хватку.

На лице Патиса мигом появилось облегчение.

– Итак, Адам, – капитан подчёркнуто произнёс имя, – я хочу знать, как связаны Молино и Бостон. Сразу хочу предупредить: не лгите! Не так давно я имел с профессором обстоятельный разговор, в ходе которого получил массу полезной информации. Мне хватит понимания, чтобы отличить правду от вранья.

– Что он вам сказал? Ай, чёрт бы вас побрал!

— Это неважно. Важно то, что расскажете вы. Повторяю вопрос: как и насколько тесно связаны Молино и Бостон?

– Очень тесно. Долгое время они работали над проектом «Феникс».

– Что за проект?

– Я не знаю.

– До-ок! – и капитан снова усилил воздействие.

– Да хоть убейте! – обречённо простонал Патис. – Я действительно ничего не знаю об этом проекте. И отпустите уже меня наконец! Из ваших лап я никуда не денусь.

Эйшер отпустил доктора и присел рядом.

– Как я сказал ранее, – начал Патис, – Бостон вплотную сотрудничал с Молино, работая над проектом «Феникс». Об этом проекте у меня обрывочные данные, которые никак не рисуют общей картины. Некие мемуары, написанные сто лет назад безвестным врачом. Кто он, о чём говорил и что важного содержалось в этих записях, чтобы всерьёз заинтересовать такую фигуру как Молино – я действительно не знаю. Но точно могу сказать, что именно эти материалы легли в основу работы, которой профессор посвятил более десяти лет своей жизни.

– Кто был в составе группы?

– Аспирант Вильям Бостон, профессор Марсель Белью и профессор Эдриан Молино.

– Кто этот Марсель?

– Соратник и друг профессора. Как я уже говорил, у нас с Бостоном слишком большая разница в возрасте. К тому моменту, как я поступил в университет, Бостон уже покинул группу Молино. Всю информацию я узнал из разговора с Белью, который в меру сил посещал университет и был открыт со мной для общения.

Это – чудовищная ирония, Мэтт! – внезапно воскликнул Патис. – Если бы вы знали профессора Белью – вы бы тотчас поняли меня. Когда-то Марсель по праву носил звание человека–компьютера. У него была потрясающая память, способная мгновенно сохранять огромные массивы информации. Он мог бегло прочесть телефонный справочник и потом без труда цитировать его с любой страницы. Белью сходу запоминал буквально всё: имена, адреса, цифры... Он улавливал информацию из всего, что только можно. Однажды на спор он за пару секунд подсчитал точное количество выпавших волос на свитере у студентки. Через месяц он безошибочно назвал их число и месторасположение.

И надо же было такому случиться, что именно Марселя поразил рассеянный склероз! Это была трагедия для всех, но прежде всего, для самого Белью. Весь мир, который он собирал и упорядочивал в своей голове, внезапно начал испаряться. Болезнь прогрессировала, делая профессора беспомощным и бесполезным участником исследовательской группы. В какой-то момент Молино принял решение об отказе от сотрудничества с Белью. Это было ударом для обоих, но они понимали: другого выхода нет.

Белью ещё какое-то время преподавал в университете, а потом вынужден был уйти. Я общался с ним ещё в те поры, когда он что-то помнил. Возможно, он бы больше рассказал мне о проекте «Феникс», если бы я пообщался с ним раньше. Увы, время работало против него. Вскоре он начал забывать свой адрес, личные вещи, цель и место, куда он направлялся, а потом не мог вспомнить своего имени...

– Мужчина, который застрелился.

– Да, это был он. Вы знаете, я не виню Бостона в его смерти. Это скорее, последняя дань уважения человеку, которого Вильям ценил и считал одним из своих учителей. Никто не хотел видеть немощного старика, который ест с помощью медсестры, оправляется себе в штаны и не помнит, кто он. Даже сам Белью. Можете смело считать это эвтаназией.

– Вернёмся к Бостону. Как он попал в группу Молино?

– В своё время Бостон учился у Молино, когда тот ещё не был широко известным учёным. Именно тогда зародились их отношения. Их сложно было назвать дружескими. Бостон был дерзким юношей, не признававшим никаких авторитетов, и частенько вступал в споры с преподавателями. Он даже был на грани отчисления. И только благодаря усилиям Молино доучился до конца.

– Личные симпатии?

– Скорее, прозорливость Молино, его умение читать ходы наперёд. При всей вздорности Бостон был необычным, талантливым студентом с нестандартным мышлением. Он схватывал знания на лету, тут же интерпретировал их по-своему и выдавал неожиданные, порой парадоксальные выводы, которые впоследствии оказывались верными. Мало кому нравилось такое поведение студента–выскочки. Нельзя сказать, что Молино был от него в восторге. Бостону частенько перепадало от властного профессора. Но работать с материалом так, как это делал Бостон, не мог никто.

Молино – прежде всего, учёный. И как учёный он понимал, что лучшего сотрудника ему не найти. Хотя я до сих пор не представляю, как и при каких условиях мог сложиться союз авторитарного профессора и аспиранта-бунтаря. Эти противоположности не стыкуются в моей голове ни при каких обстоятельствах. Однако есть факт, от которого нельзя отмахнуться.

По окончании университета Бостон получил приглашение заняться научной деятельностью под началом Молино. После Бостон был включён в состав научной группы, которая официально занималась несенсорными путями передачи информации в среде пациентов с маниакально-депрессивным синдромом в анамнезе. Такая цель позволила Молино получить доступ к сотням пациентов в психиатрических клиниках. Как показало время, эта возможность сыграла весомую роль в работе группы.

– Как распределялись роли в группе?

– В силу природного дара, многократно усиленного тренировками, профессор Белью занимался вопросами долговременной фактической памяти. В его зону ответственности входила работа над созданием и усовершенствованием несенсорного метода сбора и передачи информации от человека – к человеку. Бостону из-за темперамента была отведена работа над эмоциональным спектром. Сам же Молино занимался сбором и систематизацией полученной информации.

– Что значит несенсорные пути передачи информации?

– Телепатия. В самом начале работы Молино не верил в успех. Более того, изначальным заданием группы было доказательство невозможности передачи информации таким путём. Молино был убеждён, что телепатия – это научный бред. Но по мере продвижения работы стала вырисовываться совсем иная картина.

– Мог ли профессор Белью обладать такими же способностями, какими обладает Молино?

– А он первым и доказал, что телепатия возможна! Марсель очень гордился этим достижением. Ещё бы! Он утёр нос самому Молино, который до последнего не верил. А вот Бостон верил и частенько в спорах вставал на сторону Белью. Бостон вообще был спорщиком со слов Белью и нередко устраивал настоящие научные дуэли. Это ужасно раздражало Молино, но он стоически терпел, поскольку понимал: только в споре рождается истина. Эдриан вообще человек отрешённый от мира сего. Ради науки он готов поступиться всеми благами и жить в бочке, как Диоген. Его не пугают трудности и невзгоды.

– Больная нога – это тоже плод научных изысканий?

– Возможно. Я не знаю, что у него с ногой, он предпочитает об этом не распространяться. Когда я пришёл в университет, он уже был хромым. Бытовали разные версии, но правды в них было не больше, чем в байках студентов–первокурсников.

– Хорошо. Что дальше?

– Потом Белью был поставлен страшный диагноз. Когда Марсель покинул группу, Эдриану пришлось взять на себя работу над фактической информацией. Учитывая уже полученный опыт, Молино быстро втянулся и начал успешно продвигаться дальше. Бостон тем временем продолжал заниматься эмоциями.

– Какими методами работы пользовался Бостон?

– Белью неохотно рассказывал об этом, недвусмысленно давая понять, что эти воспоминания тяготят его, как следствие, был немногословен в своём рассказе. Я могу сообщить не так много, как вам хотелось бы.

В первых экспериментах Бостон использовал стимуляцию эмоциональной памяти посредством удара электротоком. Для этого отбирались одинокие пациенты психиатрических клиник с фиксационной амнезией. Таким больным сложно запомнить что-либо увиденное или услышанное. Им показывались карточки с яркими картинками, вызывающими определённые эмоции. Например, фотография котёнка. На ассоциацию картинки с конкретным переживанием давалась минута, потом картинка пряталась. Спустя пять минут испытуемому предлагалось вспомнить не саму картинку, а эмоцию, которую она вызвала.

Первые попытки оказались провальными. Испытуемые не могли связать эмоцию и картинку, как следствие, забывали и то, и другое. Тогда Молино предложил связывать процесс запоминания с мотивационными действиями. По его плану каждый испытуемый, который отвечал неправильно или вовсе молчал, получал удар электротоком. Потом эксперимент повторялся. Приблизительно к восьмому повторению около сорока процентов испытуемых дали верный ответ. Это свидетельствовало о формировании рефлекторной дуги «ошибка-наказание», которая мотивировала мозг больных к запоминанию. В дальнейшем испытуемые, усвоившие правило, на непродолжительный срок сохраняли эту способность и больше не нуждались в наказании.

Молино изменил условия эксперимента. Другая группа испытуемых получала удар током во время запоминания. Профессор хотел задействовать ассоциативную связь эмоции от картинки с самым сильный негативным переживанием. Вы поняли замысел, Мэтт? Если в первом случае испытуемый связывал боль с неудачей, то во втором по задумке профессора, должна была формироваться более мощная связь двух эмоций. Профессор вообще считал и считает боль королём эмоционального царства животных.

— Это я уже знаю. А эти так называемые эксперименты были кем-то санкционированы? Насколько я знаю, бить людей током против их воли противозаконно.

– Мэтт, давайте оставим эту тему для другого разговора. В клинической психиатрии есть много противоречащих друг другу вещей.

– Ладно. И какие результаты получил Молино?

– Во второй группе, где испытуемые получали удар до экзаменовки, а не после, число правильных ответов перевалило за пятьдесят процентов уже к третьему кругу эксперимента. Более того, испытуемые, усвоившие правило «ошибка-наказание», через неделю утрачивали этот навык в то время, как испытуемые, связавшие эмоцию с болью, сохраняли способность к запоминанию надолго и могли без труда повторить успех с первой же попытки.

На следующем этапе к паре «испытуемый-экзаменатор» подключался третий игрок – сенсорик. Его задачей было угадать эмоцию, вызванную картинкой. Как вы понимаете, бессменным сенсориком стал Бостон. Не видя картинки, Вильям внимательно смотрел в глаза испытуемым и пытался понять, какая эмоция связана с болью. Эксперимент провалился, ни одного верного ответа.

Тогда Молино предложил наказание и для сенсорика.

– И Бостон согласился?

– Конечно! Бостон – такой же учёный до мозга костей, как и Молино. Они оба безумцы. Эксперимент снова провалился, правильных ответов так и не было. Молино увеличивал интенсивность и время воздействия на Бостона, но результата не было. И тогда Бостон предложил синхронный удар тока во время запоминания и считывания. На этот раз шок переживали оба: и испытуемый, и сенсорик.

Бостон изводил себя многочасовыми мучительными экспериментами, пробовал различные комбинации воздействия, но всякий раз его ждал провал. Начались скандалы. Молино требовал увеличить силу воздействия на сенсорика до непозволительно опасного уровня, Бостон же убеждал коллегу в ошибочности такого подхода.

На этом этапе Белью вынужден был распрощаться с группой. Я не знаю, что произошло дальше и в какой момент Бостон наконец освоил науку несенсорного считывания эмоциональной памяти, но полагаю, его путь был очень трудным и опасным.

– А в какой момент Молино и Бостон расстались? Что произошло?

– Понятия не имею! К тому моменту, как я познакомился с Молино, группы уже не было.

– Мог ли Молино подвергнуть Бостона экстремальному испытанию, вследствие которого здоровье последнего пошатнулось?

– Вполне. Скажу больше, инициатором такого воздействия мог быть и сам Бостон.

– Предлагаю немного коснуться вас, доктор Патис.

– Только без этих ваших штучек, капитан! – отпрянув, заявил доктор.

– Да-да, не волнуйтесь! – усмехнулся капитан. – Свой урок вы усвоили. Итак, Адам, как вы оказались рядом с Молино?

– Я уже говорил, не знаю. Мне сложно понять, что во мне привлекло профессора. Понимаете, у нас с ним очень разные уровни...

– Вы имеете в виду способности?

– Я имею в виду всё: уровень знаний, положение в научном сообществе, подход к работе и те же способности. Мне сложно судить о том, чем руководствовался профессор, выбирая меня в качестве партнёра для этого эксперимента. Вот вы, Мэтт, вы можете дать ответ, почему Корис выбрал именно вас?

– Уже могу. Из меня вышел идеальный козёл отпущения на случай провала эксперимента. Но мне кажется, Корис просчитался и сделал неправильный выбор.

– Возможно... – в задумчивости произнёс Патис и, помолчав пару секунд, добавил: – Значит, Мэтт, вы оказались способнее меня!

– Ну-у, давайте не будем равнять! Я – всего лишь охранник, а вот вы... Фокусы, которые вы проделываете со своим шариком мне точно не по зубам!

— Это?! – и достав шарик из кармана, Патис рассмеялся. – Да бросьте, Мэт, это – ерунда! Элементарная практика введения пациента в состояние гипнотического транса. Такое умеет едва ли не каждый второй психотерапевт.

– Такую эффективность лично я вижу впервые.

– Ну, может быть... Вообще-то, подобного рода методике учат едва ли не всех студентов. Возможно, у кого-то получается чуть хуже, у кого-то... По сравнению с тем, что умеют Молино с Бостоном...

– Профессор сказал, что при желании вы бы могли овладеть искусством считывания информации на расстоянии. Это так?

– Я?! – взвизгнул Патис. – Он наверняка шутил!

– Вы так думаете?

– Мэтт! – Патис придвинулся поближе. – Из всех описанных случаев телепатии лично я видел всего два подтверждённых. И это не потому, что я профан в парапсихологии. Поверьте, в своё время я изучил достаточно материалов на эту тему. Общение с профессором обязывало. Думаете, я нашёл убедительные факты, доказывающие наличие такой способности у кого-то ещё, кроме Молино и Бостона?

– То есть вы отрицаете возможность овладеть такого рода способностью?

– Я не отрицаю, Мэтт, я просто констатирую факт: их умение лежит далеко за границами моего понимания. Для меня это магия, если хотите. У меня, как у дипломированного специалиста, нет объяснений этому явлению с точки зрения науки.

– Вы считаете эту способность врождённой? Ни вы, ни я не можем ею овладеть при должном умении и старании?

– Мэтт, я считаю это умение чрезвычайно специфичным, требующим от ученика неимоверной силы воли, самоотдачи и немного научного безумия...

– А ещё базы знаний в виде того же проекта «Феникс», – вставил Эйшер.

– Возможно.

– А значит, нам с вами ничего не светит. Зато кто-то, с кем Бостон успел поделиться знаниями, вполне может овладеть искусством дарить сладостную смерть. Кроме разговора с Белью вы где-нибудь ещё встречали упоминание проекта «Феникс»?

– Нет!

— Значит, либо профессор в своё время получил доступ к материалам строжайшей секретности, а такой доступ может предоставить чиновник никак не ниже уровня спецагента ФБР, либо этого проекта вовсе не существует. Если верен первый вариант – становится понятным особый интерес Кориса к голове Бостона. Утечку материалов нужно немедля устранить. Но в этом случае я не понимаю, почему это не было сделано раньше.

Во втором же случае Молино с Бостоном являются авторами уникальной технологии, которая в будущем открывает широкие перспективы в методах работы спецслужб. Тогда возникает вопрос: почему эта работа изначально не была взята ФБР под свою эгиду и как Бостону удалось улизнуть от всевидящего ока федералов? Ещё и на такой длительный срок.

– Что вы пытаетесь отыскать, Мэтт?

– Мотив. Для чего Бостон нужен и Корису, и Молино. В сказку о спасении обречённых я не верю. У этой миссии совершенно другая цель.

– А что, если проект «Феникс» – всего лишь мемуары, которые большинство восприняло, как выдумку скучающего врача? – стал предполагать Патис. – Что, если это – не инструкция, а непрямая подсказка, намёк? Таких работ тысячи и тысячи, интерес они представляют лишь для любителей бульварного чтива. Однако Молино, обладая незаурядными умственными способностями, усмотрел в нём...

– А если не Молино?

– В смысле?

– Если не Молино увидел подсказку, а Бостон? Вы же сами говорили о том, что Бостон обладает нестандартным мышлением, способным привести к неожиданным выводам. В этом случае всё объясняется без труда. Увидев перспективу в том, что для остальных не представляло ценности, Бостон обратился к Молино, который уловил здравый смысл в словах молодого специалиста. Не желая предавать огласке дело с неочевидным исходом, Молино привлёк к работе своего друга, сформировав тем самым группу из троих человек.

Дело спорилось, и всё шло к тому, что Молино становился единовластным хозяином технологии управления сознанием, но тут вмешалась трагическая случайность – болезнь Белью. В сложившихся условиях роли распределились вполне логично: Молино взял работу ушедшего Белью, а Бостон продолжил заниматься эмоциями. Привлекать кого-либо в группу было неразумно, работа продвинулась довольно далеко, понадобилась бы масса времени для введения в курс дела. Да и лишние глаза были ни к чему. Молино продолжал лелеять надежду о всевластии.

В какой-то момент между Молино и Бостоном произошёл судьбоносный скандал, после которого последний оставил проект и ушёл на вольные хлеба, не прекратив при этом своей исследовательской деятельности. Видимо, Бостон далеко продвинулся в работе, раз так заинтересовал профессора. В голове у этого злого гения есть что-то, ради чего Молино готов на всё.

Видимо, Молино довольно долго пытался наладить контакт с беглецом, но вынужден был сдаться. Не имея возможности достать Бостона своими силами, Молино обратился к федералам. В планы профессора это не входило, но другого выхода не было. Посулив Корису с три короба и ухватив спецагента за яйца каким-нибудь компроматом, Молино наконец добрался до головы гения и сейчас судорожно ищет возможность извлечь оттуда то, что ему надо.

– Логично.

– И одновременно трагично. И Фолт, и я, и вы, док, живы до тех пор, пока жив Бостон. Как только Молино получит то, чего хочет, Бостон утратит ценность и будет умерщвлён.

– А он получит?

– Будьте уверены! Он до смерти замордует пытками курсанта, но получит своё.

– А если Бостон умрёт, так и не раскрыв тайну?

– Тогда Молино сильно расстроится, но планы на нас не изменятся. Мы – лишние свидетели, которых предпочитают убирать такие люди, как Корис.

– Вы меня пугаете, Мэтт! – испуганно воскликнул Патис.

– Не бойтесь, док! В отличие от жертв Бостона, вы практически ничего не почувствуете, пуля в голову убивает быстро, – с наигранным спокойствием сказал капитан.

– Если вы правы, а скорее всего, так и есть, что вы предлагаете?

– Молиться за здоровье ублюдка, лежащего здесь при смерти, и держать язык за зубами! Советую не распространяться о нашем разговоре.

– А камеры? – и доктор указал на коробочку со стекляшкой под потолком.

– Я внёс некоторые изменения в конструкцию, – усмехнулся капитан.

– Хорошо, а у вас есть какой-то план или...

– Всё зависит от того, на чьей вы стороне.

– Конечно на вашей!

– Тогда молитесь и держите язык за зубами! Я дам вам знать, когда придёт время.