Наш Богдан

– А пусть будет дедушка с внучкой. Допустим, внучке все понравилось, но она еще не умеет писать. Тогда дедушка мог бы написать за нее, – сказала Людмила Васильевна.

Но было видно, что эта версия ей самой не нравится.
– А может, студент? – предложила я.

– Да ну, какой студент...

Был дождливый день начала сентября. Мы все вчетвером сидели перед Лениным компьютером и сочиняли поддельный отзыв на сайт музея. Причем этот отзыв непременно должен был быть от мужчины.

«Судя по вашим отзывам, мужчины у нас в стране совсем исчезли» – написала нам секретарь Департамента Культуры.
Мы не нашлись, что на это ответить. Конечно, мужчины исчезли у нас в стране не совсем, мы все их когда-то встречали, а Лена и вовсе была замужем. Впрочем, Людмила Васильевна рассказывала, что в наш музей и до всех событий мужчины почти не ходили.

Итак, мы сидели перед Лениным компьютером, настроение у всех было не очень. Врать мы не то, чтобы не любили. Скорее – так и не научились делать это нормально.

– А может, пусть будет айтишник? – спросила Ася, задумчиво глядя в окно.
И это внезапно помогло. Я сразу увидела айтишника. Он пришел в музей народных промыслов, потому, что его коуч советует ему в выходные «переключаться» и «расширять кругозор». Наш несчастный айтишник ходит по всем музеям города, и вот, наконец, пришла очередь нашего. Я перегнулась через Лену и быстро набрала:
«Потрясающая экспозиция, очень профессиональные экскурсоводы. Особенно мне понравилось Каслинское Литье. Приходите в музей народных промыслов, это очень расширяет кругозор».

– Нужно еще имя ему придумать. Антон?
– Пусть будет Богдан. Богдан Смирнов, хорошо же звучит, – предложила Людмила Васильевна.
Мы согласились, что звучит хорошо.

После этого Лена выбрала для Богдана внешность молодого Шона Коннери с холодной цветокоррекцией. Это все тоже единогласно одобрили. Оставались сущие пустяки – прифотошопить его на фоне фотографии зала.
***

В тот вечер я осталась в музее последней.

Я привычно ходила по залам, проверяла замки на стендах и сигнализацию. Под конец заглянула в актовый зал. Там красть было нечего – деревянный конь, крашенный под гжель, был слишком бессмысленный и тяжелый, а проектор мы всегда уносили на ночь в кабинет.
Я включила одну секцию ламп, быстро пошла между рядами, поправляя стулья. И на середине зала чуть не споткнулась от удивления.

На втором ряду сидел человек! Когда я зашла, его там точно не было. Я протерла глаза, человек не исчезал.

– Простите?
В пустом полутемном зале это прозвучало невероятно жалко. Незнакомец даже головы в мою сторону не повернул. Так и сидел, слегка наклонившись вперед.
– Простите, мы уже закрыты. Почему вы не идете домой? – спросила я как можно более уверенно.
Человек молчал.

Может, спит? Может, это бездомный? Зимой бездомные иногда покупали дневной льготный билет и ходили к нам греться. Но сейчас ведь еще не так холодно...
Разглядеть лицо никак не получалось. Я дернулась было к нему, но остановилась. Решила вернуться к дверям и включить свет полностью.

– У вас такая потрясающая экспозиция! – прошелестело мне в спину.
Я резко обернулась. Человек сидел на том же месте.

– Меня зовут Богдан Смирнов, – сказал он через три невероятно долгие секунды.

А потом замерцал и исчез.
Я закрыла глаза, снова открыла. Зажгла весь имеющийся свет, сходила в подсобку за железным ломом, которым мы зимой сбивали снег перед музеем. И так, сжимая в одной руке телефон, а в другой лом, обошла актовый зал.

Там было пусто. Тогда я выключила свет, заперла дверь на два оборота и пошла домой.

Ну а что еще мне оставалось делать?

***

Сначала я надеялась, что Богдан исчез навсегда и больше не появится. По правде сказать, такое у нас уже случалось. 

Например, в мой первый год мы должны были организовать региональный фестиваль народных танцев. На слабые попытки Людмилы Васильевны объяснить, что мы музей художественных промыслов, а не танцев, никто в Департаменте не отреагировал. Программа фестиваля прирастала день ото дня, стоило нам отвернуться, как там появлялась дегустация варенья или выступления казачьего хора.

Это все повергло нас в такой ужас, что мы даже не пытались спихнуть работу друг на друга. Просто ковыряли ее каждая со своей стороны без особой надежды когда-то встретиться в центре. 

А потом в одно прекрасное утро фестиваль исчез. Исчезла огромная папка со стола Людмилы Васильевны, исчезли все наши папки поменьше. И письма из рабочий почты тоже исчезли, как будто их никогда и не было. 

Когда я спросила, что произошло, Людмила Васильевна отвела меня в сторонку. Объяснила, что, здесь такое бывает. Исчезло и исчезло, нам же лучше. Что это я так возмущаюсь, хочу, чтобы оно вернулось, что ли?

Поэтому я надеялась, что и с Богданом будет что-то в таком же духе.
Но вышло иначе

***

На следующее утро я пришла без пяти девять. Все уже были в сборе, в кабинете пахло кофе и корвалолом.

Богдан был на месте, его утром обнаружила Ася. Он висел вниз головой в зале Каслинского Литья. Ну то есть, тогда Ася еще не знала, что это Богдан. Она просто заорала и упала в обморок.

– Это тот парень, которого мы вчера вписали в поддельный отзыв. Он сказал мне, как его зовут, – мрачно объяснила я.

До открытия время еще было, так что мы пошли в подсобку выпить кофе и подумать.

Всем и без слов было ясно, что Богдана надо скрывать от посетителей, а особенно  - от начальства из Департамента. От Департамента Культуры мы скрывали все необычное, это уже вошло в привычку. Хорошего мы от них никогда не ждали. Но в этот раз предчувствия у всех были совсем плохие. Если у нас обнаружится такое, то тут не то, что премии лишат. Тут и до тюрьмы недолго.

– Получается, это мы его … сотворили? – сказала Лена, размешивая сахар в своей чашке «День работника культуры 2017».

– Получается, так.
– Значит, мы сможем теперь сделать много людей? – оживленно спросила Ася.

Ей, конечно, никто отвечать не стал. Зачем нам много людей, когда мы даже с одним не можем разобраться, и он, как летучая мышь, висит под потолком?

– Но почему именно сейчас? Мы же и до этого много раз подделывали отзывы, – спросила Людмила Васильевна задумчиво.

– Может, раньше это было без любви? – предположила я.

– Ладно, лирика потом. Давайте, я посмотрю в интернете, что тут можно сделать, – сказала Лена.

И все вздохнули с облегчением. Лена, наша Лена, могла найти в интернете все. Лучше всего у нее получалось с китайскими группами для работников культуры в вайбо. Как мы выяснили за пять лет работы в музее, все наши ЧП уже когда-то происходили в Китае. А главное – китайские работники культуры были сильны своей взаимовыручкой. Для каждого кейса они писали подробные инструкции.

Мы закрыли зал Каслинского Литья, оставили Асю караулить Богдана. Остальные пошли по своим делам.

Через четыре часа Лена вернулась, ободренная.

– В общем, девочки, мы вроде как призвали духа.

– Призвали? То есть, он где-то был до того, как мы его сюда … перенесли?

– Не совсем. Он жил в мире идей, но не в отдельном виде. Как часть некой коллективной сущности. Там это описано как «многорукая душа». Отдельным он стал только сейчас. Мы вроде как оторвали кусок оттуда и сделали Богданом.

– А он не опасен?

– Нет, точно нет. Он вообще очень слабый. И в нем нет того, что там называется «злой волей». Это такая как бы пустота, которая...

– Давайте это все потом, – перебила Людмила Васильевна, – Там есть, как от него избавиться?
– Смотрите, он мерцает и пропадает, это значит, что мы его втянули сюда не до конца. Он как бы наполовину остался там, так часто бывает. Поэтому избавиться от него в общем просто, – невозмутимо продолжила Лена, - Надо просто взять восемь кусочков обычного корня женьшеня, перетереть их, сжечь, а дымом окурить помещение.
– Ну и хорошо, – снова перебила ее Людмила Васильевна, – Где взять этот ваш корень женьшеня?
– Но его можно и вылечить, – продолжила Лена, – точнее, втянуть сюда полностью. Это сделать посложнее, надо давать два отвара по глоткам. Сначала один от одного глотка до двенадцати, потом снова до одного. На двенадцатый день добавить второй. Там сложная схема...

– Неважно какая там схема, мы не будем с этим связываться, – закричала Людмила Васильевна, – Не будем же?

– Подождите! – сказала Ася своим тонким трагичным голоском.

Тем же голоском она отстаивала бездомных, ходивших к нам погреться, и котят, которых, нам прошлым летом подкинули под дверь в картонной коробке. (Котят в итоге всех выкормили и пристроили, бездомных, увы, пока нет).
Каким-то образом этот голос всегда давил на самые чувствительные струны наших душ. Сопротивляться ему мы так и не научились.
***
И мы стали вытягивать Богдана. На китайском форуме это называлось – “заземлять”.
Нужно было давать ему два отвара – сначала отвар порошка копченых бобов гинкго от одного глотка до двенадцати, а на двенадцатый день начать сбавлять, заменяя по одному глотку на глоток отвара порошка синей хризантемы. Весь процесс должен был занять двадцать четыре дня.

Названия выглядели страшно экзотично, но на китайском рынке мы купили все за десять минут. Приготовить отвары тоже оказалось несложно. Спасибо чудесному китайскому вайбо для работников культуры, там даже видео было. 

Каждый раз, когда Богдану давали отвар, он какое-то время мерцал сильнее, а потом наоборот становился чуть более плотным. Он был и тем же самым, и другим. Например, мелкие воспоминания – кто кому что сказал, какая была погода – у него чаще всего обновлялись. А более глубокие – например, что мы все четверо о нем заботимся, а вот посетителей наоборот надо остерегаться – оставались.

Лена потом нашла в интернете слово «итерация», и стало понятней.

В первые дни беднягу колбасило только так. Внешность Шона Коннери сразу с него слезла, но собственная никак не появлялась. Лицо менялось каждый раз, тело растягивалось, как пластилин, голос скрипел. Впрочем, говорил он в основном про экспозицию, ничего интересного.

Конечно, были и какие-то моменты стабильности. Например, почти сразу стало понятно что Богдан – высокий. Худым он бывал чаще, чем полным, а длинные волосы появлялись чаще коротких. Первые два дня мы мучились с ним страшно. Боялись, что он снова сбежит, и его увидят посетители.
К вечеру второго дня стало получше. Настои и масла пахли, на мой вкус, ужасно, но Богдану сразу понравились. И какой-то контакт у нас установился. Мы сумели заманить его в подсобку, и с тех пор днем он оттуда не выходил. Через три дня он понял, что мы – не враги. Через неделю стал отзываться на свое имя. Через две – уверенно рассказал о своей жизни.

Судя по всему, жилось ему непросто. Людмила Васильевна даже поплакала.

– Это лажа, девочки. Не ведитесь. Это он нам фильм «Марни» пересказал, – пояснила Лена.

Но все равно прогресс был налицо.

Мы ругались из-за него неистово. Не повредит ли ему сквозняк? Можно ли отвары хранить в холодильнике? Можно дать ему яблоко, если он просит? Даже голоса у нас менялись, становились шипящими и свистящими, как у гарпий. Как будто мы стояли у колыбельки долгожданного первенца, и каждая была одновременно свекровью и невесткой.

Впрочем, все эти шипяще-свистящие разборки происходили вполголоса, втайне от Богдана. Перед ним мы старательно изображали дружное семейство.
***

– … И вот с тех пор мы не общались. Вообще ни слова, я даже с днем рождения его не поздравила. А знаешь, что самое обидное?

Я сидела на полу в подсобке. Богдан висел в районе шкафа. Я уже закончила его кормить, но не уходила. Мне очень нравилось в последнее время с ним разговаривать.

Богдан невероятно хорошо слушал. Я даже начала думать, что до Богдана меня никто и не слушал толком. Все просто ждали, когда я замолчу, чтобы рассказать свою историю. Может, дело было в том, что у Богдана историй не было?

Вот и сейчас он не стал говорить, что мой бывший придурок (как сказали мои подруги), или что я сама виновата (моя мама), или что надо подумать, как эта история может сделать меня сильнее (мой психотерапевт). Он просто помолчал немного и мягко произнес:

– Не знаю. Что?
– Когда мы встречались, он так любил Лину. Мою собаку. Даже на капельницы ее возил, когда я не могла. И она его любила, всегда ждала, когда он придет. А сейчас я смотрю – он там на фотках с этой девицей и ее котом. Как можно было променять Лину на какого-то дебильного кота?

Я замолчала, вытерла пальцем слезу под левым глазом. Конечно, Богдан не мог мне ничего ответить. Но даже его мерцание было очень утешительно.

Мы посидели в тишне еще немного, а потом дверь подсобки открылась. Вошла Людмила Васильевна с контейнером.

– Таня, ты что тут расселась? У тебя экскурсия через десять минут, два девятых класса.

– Извините, уже иду. Только скажите, это что у вас?

– Это пельмени, – с достоинством ответила Людмила Васильевна, – Что ты смотришь? Я много накрутила, а мои-то все мясо не едят теперь. Не бойся, здесь все натуральное. Говядина с рынка. Ему не повредит.

Уже выходя за дверь, я увидела, как Богдан аккуратно снимает крышку с контейнера, берет у Людмилы Васильевны вилку. Было заметно, что ему не впервой.

***
«Ася, похоже, влюбилась в Богдана» – написала Лена в чате.

Это был чат, где мы весной скидывались на подарок Асе. То есть Аси там не было. А я, Лена и Людмила Васильевна были.

Я тоже заметила про Асю с Богданом, конечно. Все заметили. 

Произошло это не сразу. Сначала Ася наоборот Богдана боялась, видно, не могла забыть то утро в зале Каслинского Литья. Даже в подсобку одна не заходила.

Все изменилось на тринадцатый день, когда мы впервые дали ему один глоток отвара синей хризантемы. Дальше нужно было давать привычное гинкго, одиннадцать глотков, но все пошло не по плану. Внезапно Богдан стал ужасно прозрачным – более прозрачным я видела его только в первый вечер, когда он буквально истаял у меня на глазах. 

Мы подождали минуту, еще минуту, но лучше не становилось. Я пробовала кормить его с ложки, но ничего не выходило. Все проливалось сквозь. На заднем плане кто-то непрерывно бубнил, что ясно же, надо было сначала дать гинкго, теперь все пропало. Хотелось изо всех сил бросить туда чашку, но я держалась.

Людмила Васильевна обругала меня безрукой и чуть не силой вырвала ложку, но и у нее ничего не вышло. Ленка даже пробовать не стала, сразу ушла на улицу курить и гуглить.

Богдан мерцал все сильнее, а потом начал еще и тоненько свистеть, как будто его прокололи, и из него потихоньку выходит воздух. Мы боялись посмотреть друг на друга.
И тогда Ася, наша маленькая Ася, которая боялась собак и до сих пор жила с родителями, а в обед ела из контейнера мамины котлетки, молча села к Богдану. Она зачерпнула совсем чуть-чуть, и наклонила голову так, чтобы видеть его сбоку. Поднесла ложку, стала водить ей возле его губ, как бы что-то нащупывая. И вдруг Богдан зачмокал губами, проглотил ложку настоя. Потом еще ложку. Мерцание как будто стало слабее.

Мы на цыпочках вышли из подсобки.
Через час Ася показалась в дверях – совсем измученная, но с гордостью на лице.

– Уснул, – сказала она шепотом.

Мы чуть не зарыдали от облегчения.

И с тех пор все изменилось.

Ася каждую свободную минуту ходила в подсобку к Богдану. Носила ему книги, плейер и диски со своей любимой Билли Айлиш. Читать он, похоже, не умел, а вот музыку слушал с удовольствием.

Сам Богдан тоже ее запомнил, и во всех следующих версиях любил больше всех. Если Ася долго не приходила, он тревожно вглядывался в каждую из нас и даже начинал мерцать сильнее.

Мы наблюдали это в немом изумлении. Ася до этого совсем не интересовалась любовью. В свои двадцать четыре она жила с родителями, с ними же ездила в отпуск и потом показывала нам заваленные фотографии с мамой и папой на фоне фонтана и пляжного кафе. Она никогда не отпрашивалась на свидание, ни с кем не переписывалась, краснея, и даже все наши тосты «за любовь, левой рукой» игнорировала. А тут нате.
«Да, они такие голубки» – написала я.
«А тебе он как?»
Я прислушалась к себе. 

В первые дни в Богдане определенно было что-то волнующее. Что-то, что обдирало морозом горло, спускалось в живот и там лежало ледышкой. Но по мере того, как он выздоравливал, этот сексуальный вайб сходил на нет. Сейчас Богдан казался мне таким в доску знакомым парнем – что-то среднее между двоюродным братом и однокурсником, с которым после экзаменов мы пили пиво на крыльце общежития.
«Мне нет. А тебе?» – отправила я.
Появился значок, что Лена печатает ответ.
Печатала она очень долго, и я уже начала беспокоиться.

С Леной шутки были плохи. Она единственная из нас была замужем. С мужем неистово ругалась по телефону – так, что мы каждый раз думали, что уж в этот раз они разведутся. Но муж после каждого скандала встречал ее на машине с цветами. Девочки рассказали мне, что так было и до свадьбы, и с ее предыдущим парнем, и с тем, который был до него. Более того, в какой-то момент они приезжали на машине с цветами по очереди.

В общем, в Лене была какая-то тайна. Любой приходивший к нам мужчина сразу выделял взглядом Лену и адресовал все свои слова ей. Мы становились при ней фоном, страшными подружками, обоями рабочего стола. Было ясно – если в дело вступит Лена, Асе не жить.
Лена наконец отправила свой ответ. Он оказался коротким.
«Ну, я бы с ним переспала»
«ОМГ. Зачем?»
«Интересно же. С призраком или кто он там».

«Лена, ты что! Это же насилие!»
Я написала и тут же сама засомневалась. В первые дни, когда Богдан пугался нас и висел под потолком, это точно было бы насилие. Или в тот день, когда он сидел весь полупрозрачный, а заплаканная Ася с трудом попадала ему ложкой в рот. Но вот сегодня вечером, например? Богдан был уже розовый, плотный, налитой. Утром он так держал Асю за руку, так смотрел на нее. Разве это можно назвать насилием?
«Да не бойся, я не буду. Вдруг наша контрацепция с ним не работает. Забеременею призрачным ребенком – и что делать?»

Пока я думала, что ответить, Лена написала вдогонку:

«И вообще, я чего вам пишу-то. Мне кажется, они с Аськой подходят друг другу. Давайте все не будем им мешать. Я знаю, тут у каждой были какие-то виды на Богдана. Но давайте просто не будем. Ей нужнее».

«Хорошо», – написала я.

«Хорошо», – ответила Людмила Васильевна. Она тоже все читала, оказывается.
«И идите займитесь делом уже. Лена, у вас все готово к встрече с художниками?».

И тут я написала то, что, наверное, у всех крутилось на языке:

«А кольцо?»

С этим обручальным кольцом все было непонятно. Оно появилось у Богдана где-то через неделю после начала лечения, но потом пропало. Появилось еще раз и снова пропало.

Лена вычитала на форуме, что в Китае у одного заземленного в итоге отыскалась не только жена, но и дети. Я сказала, что это явно бред и желтая пресса. Людмила Васильевна всегда повторяла, что в детей она ни за что не поверит, а вот жена вполне может быть, потому что мужчинам доверять нельзя. Они очень коварные.
Ася эти разговоры не слушала, только что уши не зажимала.
Она, как заведенная, твердила, что в начальной версии кольца не было. Значит, и в финальной не будет, и вариант с женой даже обсуждать нет смысла. А то, что оно появилось несколько раз в промежуточных версиях – это все ерунда и флуктуации.

Мы с ней, конечно, не спорили. Себе дороже. Но всем было понятно, что начальная версия здесь не при чем. В начальной версии у него и одежды не было, одна сплошная колышущаяся дымка.

***
– Ася, послушайте меня, – сказала Людмила Васильевна ласково, – Богдана ведь можно оставить и так. Он почти нормальный.

Был двадцать третий день заземления Богдана. Двадцать третий, то есть предпоследний. Мы сидели в кабинете и пили чай. Богдан притих в подсобке, наверное, снова спал. Вечером нам предстояло дать последний глоток отвара хризантемы. После этого оставался только отвар сладкой полыни, которая вернет ему память и жизненную волю. Ну то есть, память не вернет, конечно – у него ведь памяти никогда и не было. Но какие-то воспоминания должны были появиться.
Богдан действительно выглядел почти нормальным. Он был высокий, немного сутулый и с отличной бородой. Только сбоку немного светился зеленым. Еще он многовато спал, но не очень критично, часов по двенадцать.

Ася, кажется, вообще перестала уходить домой из музея.

– Поверь мне, я двадцать лет замужем была, он ничуть не хуже моего Олега.

– Но…
– Просто не смотри на него сбоку, и все будет хорошо!

– Как вы можете так говорить? – в Асином голосе звенело возмущение, – Он же не игрушка!

Что ответить на это, мы не нашлись. Никто, конечно, не хотел спорить с тем что Богдан – не игрушка. Какое-то время мы жевали молча.

– Ладно, Ася, – сказала Ленка примирительно, – Подумай до завтра. Полынь у нас уже готова. Если захочешь, сама завтра дашь ему.
***
На следующий день я пришла в музей еще до восьми, но все уже были в сборе. Впрочем, Ася, кажется, снова никуда не уходила.
– Мы тебя ждали. Я хочу сейчас напоить Богдана.

– Может, лучше вечером? Когда никого не будет.

– Сейчас, – сказала она твердо, – Потом я … не смогу.
Богдан ждал нас в подсобке. Ася, заторможенная после бессонной ночи, сама насыпала полынный порошок в чашку. Сама размешала и дала чашку ему в руку.
Мы сели вокруг него кружком. Подняли чашки и чокнулись, хотя Лена всегда говорила, что чокаться неспиртными напитками – колхоз.
Богдан послушно выпил весь настой до конца и почти сразу начал мерцать. В финальной версии он оказался таким же высоким, худым и бородатым, как и в предпоследней, только глаза из карих стали серыми. Он был одет в красивые песочные брюки, джинсовую рубашку и жилетку типа юникло.
Кольца на пальце не было!
Я перехватила взгляд Аси, сделала ей знак бровями. Она улыбалась счастливой улыбкой.
Богдан откашлялся.
– Спасибо, у вас прекрасная экспозиция, – начал он нерешительно.
Голос был мягкий, бархатистый.
Мы все смотрели на него ободряюще. Людмила Васильевна перестала размешивать чай. Ася, кажется, вообще не дышала.
– Просто прекрасная, – продолжил Богдан уже громче – Я бы очень хотел прийти сюда еще раз. С женой.
С женой? Мы ошарашенно молчали.
– Конечно, приходите. Мы сделаем вам скидку, – наконец нарушила молчание Людмила Васильевна..
– Спасибо, но это не так просто, к сожалению. Мы с женой живем в Екатеринбурге. Я прилетел сюда один.
– И надолго вы к нам?
– На пять дней, – ответил Богдан с явной печалью, – Обратный самолет сегодня вечером.

Тут в кармане жилетки у него что-то пискнуло. Он достал смартфон, уверенно разблокировал и стал читать сообщение. До этого телефон был у него только один раз, в шестой итерации. Nokia 3310, и он все время играл на нем в змейку.

– Простите, апдейты по проекту прислали.
И Богдан склонился над телефоном, не замечая ничего вокруг. Мы смущенно замолчали. Ася опустила лицо в чашку и вся попыталась съежиться, заползти под стул.

Пауза эта была столь невыносима, что я схватила чайник и пошла в туалет за водой.
А когда вернулась, Богдан уже стоял и прощался со всеми.
– Мне, к сожалению, пора. Еще раз спасибо вам за все.
Он пожал руку каждой из нас, серьезно глядя в глаза. На Асе взгляд его задержался, но совсем ненадолго.

– Давайте, я вас провожу, – сказали мы с Леной одновременно. Успокаивать Асю никому не хотелось.
Так мы и пошли к выходу – втроем.
***
Богдан быстро уходил от нас по аллее нашего музейного скверика. Он шел так легко и пружинисто, как будто в этом мире с ним не могло случиться ничего плохого.
Вот он прошел мимо чахлых лип, которые мы недавно белили на субботнике, мимо двух берез, на которые не хватило краски.

Он ни разу не оглянулся, но мы с Леной, конечно, смотрели ему вслед. Пока он не прошел всю аллею, ни одна из нас не отвела взгляда.

– С ним же все будет хорошо? – спросила я у Лены, когда Богдан, наконец, скрылся за поворотом.
Она неопределенно пожала плечами. Достала сигареты, предложила мне. Я уже полгода не курила к тому моменту, но эту сигарету взяла.

– В Екатеринбурге, надо же. Посмотрите на него, – сказала Лена через несколько затяжек.

– Мне кажется, Аська зря, – ответила я.

– Она же у нас честная. Она не смогла бы обманывать. Все равно проговорилась бы рано или поздно. Уж лучше сейчас.

– А ты бы смогла? Ну, обманывать.
– Я бы да.

Мы еще немного помолчали. Потом Лена спросила:
– Думаешь, у него и правда есть жена?
– А почему бы и нет. Такой красавчик.
– Но просто, – Лена выбросила окурок, – А где она была до сегодняшнего дня?
***
Ответа на этот вопрос мы так и не узнали. И вообще больше мы не узнали про Богдана ничего.
Но через несколько дней в разделе отзывов на сайте появилось вот такое сообщение:
«Потрясающая экспозиция, особенно мне понравилось Каслинское Литье. Сотрудницы музея Людмила, Татьяна, Елена и Анастасия не только профессиональны, но и очень отзывчивы и добры. Я почувствовал себя нехорошо, и они буквально вернули меня к жизни. Приходите в музей народных промыслов, это очень расширяет кругозор».