Поцелуй двух морей

6+
  • Опубликовано на Дзен
Автор:
kosmiani
Поцелуй двух морей
Аннотация:
Про школу. Вторая история про учительницу Румяну Игоревну (после "Заклинательницы тараканов"). Рассказ опубликован в сборнике "Премия Перископ - 2022". Продолжение следует...
Текст:

Система оповещения электронной почты показала два непрочитанных письма. Первое было из районного отдела образования, в теме было указано: от В.В. Ампирова, срочно!

– Похоже, меня снова переводят в другую школу, – сказала себе Румяна Игоревна. Учительница пробежала текст глазами: «настоящим сообщаем… с начала второй четверти… учителем географии в общеобразовательное учреждение гимназию № 101…».

Второе письмо было рассылкой от туристической компании. Румяне Игоревне предлагали провести незабываемый отпуск: «любителям южной экзотики отправиться в морской круиз к островам Додеканеса, по тёплым волнам Эгейского и Средиземного морей», или, «если Вы предпочитаете брутальную природу, – к берегам Скандинавского полуострова и легендарному мысу Гренен – месту встречи Северного моря и суровой Балтики…»

– Отпуск? Это просто какое-то ископаемое, – вздохнула учительница географии и посмотрела на календарь: через два дня начиналась вторая четверть.

* * *

Южная точка острова Родос – коса с красивым названием Прасониси. Это место называют «поцелуем двух морей» – Эгейского слева и Средиземного справа, если смотреть на карту. На отмели всегда гуляет ветер, поднимая высокие волны. Прасониси привлекает любителей поймать воздушный поток – тех, кто находит покой духа лишь в бурной стихии.

«Поцелуй двух морей» пришёл на память Румяне Игоревне, новой учительнице географии в восьмом «А», когда она впервые пришла в этот класс. Восьмой «А» изрядно штормило: мальчики и девочки вели войну, не прекращающуюся ни на переменах, ни на уроках. Взаимная вражда началась внезапно и резко разделила класс.

Левый ряд (Румяна Игоревна дала ему прозвище «Эгейское море») был занят исключительно мальчиками. Здесь было шумно и весело; правый ряд, «Средиземный», был полностью девчачий, с него весь урок шло шипение и шиканье в адрес левого ряда. Средний ряд штормило больше всех – здесь мальчики и девочки сидели вперемешку. Средний ряд бы эпицентром бури. Предыдущий учитель географии не выдержал и сбежал из восьмого «А» после первой четверти. Румяна Игоревна приняла класс после него.

Завуч, принимая Румяну Игоревну на работу, сказала, взглянув поверх очков куда-то вдаль:

– Умный Платонов изображает из себя идиота, и никто не понимает, почему! Но главное – знаете что? – завуч в волнении сняла абсолютно чистые очки и начала протирать их от несуществующей пыли. – Ведь вслед за Платоновым все мальчики из этого класса скатились по учёбе. Даже Петриков, отличник по биологии!.. – завуч неожиданно всхлипнула: – Локомотив команды нашей школы на олимпиаде… совсем перестал учиться!

– С девочками – всё наоборот… – задумчиво произнесла Румяна Игоревна, листая классный журнал: лидерство по оценкам уверенно удерживали девочки.

***

«Ашки» – класс «ровный и дружный», так говорили учителя семь лет подряд. Изменениям климата в классе предшествовал ветер перемен, который позже и породил бурю. Лена Стеклова, которая вообще-то училась здесь с самого начала, неожиданно для всех стала особенной, – кумиром вздыхающих мальчиков и подражающих девочек.

Началось всё с Платонова, который вдруг увидел Стеклову совершенно другими глазами. Это было странно, ведь он знал её с первого класса; во втором классе они сидели за одной партой, а в четвёртом – вместе ходили по подъездам пристраивать бездомного щенка. Нормальная девчонка: секреты хранить умеет и не несёт чушь, в отличие от некоторых. Ну а в остальном – девочка и девочка. Как все. Но в седьмом классе жизнь Саввы Платонова круто изменилась – всё из-за маленьких каштановых завитков на висках Стекловой, которые вихрем ворвались в жизнь Платонова. Оказалось, что миниатюрные локоны Стекловой действуют на Платонова магнетически. Каждый урок его взгляд, как стрелка компаса, притягивался к своему полюсу – каштановой головке Стекловой, царственно восседающей на смуглой шее. Когда место Стекловой за неизменно первой партой пустовало, жизнь Платонова становилась монотонной и бесцветной – как бубнёж Петрикова у доски или отсчитывающий удары метроном учительского голоса. Потерявшая направление стрелка зависала в пространстве.

– Платонов, ты чего завис? – громогласно вопрошала учительница: метроном оборачивался будильником.

Скоро выяснилось, что Платонов – далеко не единственный заинтересованный наблюдатель: кажется, целая очередь из воздыхающих сердец устремилась к предмету обожания – Стекловой из седьмого «А». Все вдруг разом потонули в обволакивающих волнах нежности и женственности кареглазой Леночки. Обладательница волшебных завитков оставалась спокойной и приветливой со всеми, и Платонов решил положить конец этому паломничеству к святыне его, и только его сердца.

Первой жертвой пал Петриков: когда гений биологии «А» класса имел неосторожность, улыбаясь до самых своих оттопыренных ушей, подкатить к Стекловой на перемене, пришлось разобраться с ним тут же. Не подготовленного к боям Петрикова принесли в медпункт, что называется, на щите. После этого уже никто из класса не решался связываться с Саввой; как и прежде, одноклассники спокойно приняли его лидерство. С мальчиками из параллели пришлось труднее: в течение всего седьмого класса Платонов отлавливал их по одиночке и бился не на жизнь, а на смерть.

После летних каникул Стеклову будто подменили. Эта девочка из трепетной лани с пленительными завитками на висках превратилась в хозяйку Медной горы, наделённую мистической властью над умами юных одноклассниц. Стеклова, как рулевой, уверенно управлялась с командой девчонок, руководя ими со своей любимой первой парты. Безуспешно Платонов искал черты прежней Лены Стекловой в её нынешнем чеканном лике, проступавшем в массе одноклассниц, как образ бессмертной Нефертити на барельефе. Скрытая турбина, давшая движение чувствам Платонова, с неистовством вырвалась наружу и обрушилась на окружающих Ниагарским водопадом. На месте скромного горного ручья бушевала лютая стихия. Платонов посчитал такую перемену объявлением войны – тут всё и началось…

Рейтинг Лены Стекловой среди девочек зашкаливал. Её внимание было отдано их заботам, чаяниям и интересам. Она приносила любимые девчачьи журналы, сыпала шутками из новых ситкомов, изображала героев модных сериалов – по ролям, при этом весьма удачно. Её артистизм неизменно награждался аплодисментами и восхищением со стороны одноклассниц. А бывало, на неё находило творческое настроение, и девочки на большой перемене плели друг другу косы и делали умопомрачительные причёски, при этом для не очень умелых одноклассниц у Лены всегда была парочка парикмахерских лайфхаков. Но даже если шоу отменялось, в качестве развлечения шли какие-то потрясающие конфеты, в которых при всём их великолепном вкусе ни грамма калорий. Создавалось впечатление, что Лена спешит поделиться всем, что знает и умеет, с одноклассницами. «Потому что, – говорила она, – мы, девушки, должны держаться вместе, иначе общество нас раздавит».

Дело и слово Лены Стекловой были нацелены на главного врага – мальчиков восьмого «А». Все обсуждения имели лейтмотивом столкновение интересов: туча пацанов-недоумков, «сущих дикарей», «просто невежд» вечно выставлялась против девичьей солидарности, нежной дружбы и взаимопомощи.

– Мы ещё и учимся лучше, к чему другие доказательства? – возвышала голос Лена, листая журнал на перемене и отдавая должное пятёркам одноклассниц. Завитки на висках между тем согласно подрагивали, и в таком настроении они стали жутко раздражать Платонова.

– И при этом, как известно, – продолжала Лена уверенным голосом опытного оратора, – именно мальчиков готовят к карьере, ну, президента, например. К чему же готовят девочек? – Тут Стеклова театрально замолкала, чтобы усилить эффект от финала: – А девочкам следует стремиться к тому, чтобы стать женой президента. Это, по-вашему, справедливо?

Девочки возмущались: конечно, это не справедливо. Оля и Маша на секунду представили себя президентами, а Настя тут же твёрдо решила, что президентство – это её будущее. Лиза, правда, случайно подумала, что она бы не отказалась и от статуса жены президента, но тут же удалила эту непрогрессивную мысль.

Лена вела обширную просветительскую работу: знакомила девчачью часть класса с арсеналом новых слов, которые призваны были разорвать иго гендерных стереотипов. Лена Стеклова как бы вводила девочек восьмого «А» в клуб избранных и посвящённых, заталкивая их в особый круг тисками новояза.

– Мальчики считают себя особенными только потому, что они мальчики! И могут сидеть, занимая всё место за партой, развалившись, вот как… – Лена обвела глазами класс и показала на Платонова: – …как Платонов. Как будто он – пуп земли и вообще один-единственный на свете! И кстати, – заговорщически понизив голос, обратилась Лена к девочкам: – Это называется… мэнспрединг!

Ответом Лене было уважительное молчание с лёгким шорохом от работы умов, силящихся запомнить новое слово. Платонов, ухватив суть выпада Стекловой, развалился на стуле ещё пуще и, пока учителя не было в классе, положил ноги на парту. Он развёл руками и широко улыбнулся, словно спрашивал: «Так лучше?»

Итак, девочки восьмого «А» являли собой наглядный пример того, что «стеклянный потолок» – это пережиток прошлого, и считали себя гораздо умнее, способнее и полезнее для общества, чем мальчики восьмого «А». Как своего лидера девочки Лену одобряли и боготворили, а мальчики восьмого «А» по этой же причине Лену, а заодно и всех девчонок, терпеть не могли и использовали любую возможность продемонстрировать убогость и узость девчачьих взглядов. Это удавалось не часто, потому что девчонки из «А» были весьма остры на язык.

Мальчишки бунтовали по-своему. Если девочки главным критерием успеха сделали общий рейтинг в табеле – мальчишки стали вообще игнорировать оценки и перестали стремиться к высоким баллам; если девочки начинали активно отвечать на уроках, мальчишки замолкали, считая спор с одноклассницами ниже своего достоинства; если учительница призывала к тишине и порядку, то девочки, солидарные с ней, затихали и внимательно слушали, а мальчишки начинали бросаться бумажками, кричать и бродить по классу.

Румяна Игоревна изучила все данные об успеваемости класса за прошлый год. В седьмом классе средний балл у Платонова был пять и ноль, а в восьмом Платонов не носил в школу ни учебников, ни тетрадей. У него была одна тетрадь по всем предметам, которую он, свернув, умещал в кармане куртки. Он сидел за последней партой левого ряда и оттуда управлял стихией – настроением мальчиков восьмого «А». У Лены Стекловой каждая тетрадка была в обложке, а для ведения конспектов на парте всегда лежала дюжина маркеров, два корректора, три ручки с пастой разного цвета и плюс ещё полный пенал запасных ручек для забывчивых одноклассниц. У Платонова была одна-единственная синяя ручка, которая в конце учебного дня всегда превращалась в оружие – трубку для стрельбы бумажными шариками.

Румяна Игоревна обобщила наблюдения и составила план действий. Для этого она отправилась в магазин «Маленькие радости: всё для рукоделия» и купила там дюжину мотков отборной пряжи из шерсти мериноса. Спицы у Румяны Игоревны были свои. Они были не похожи на обычные вязальные спицы, так как происходили из другого мира: слегка подёрнутые патиной, старинные, причудливой формы – верхний конец был загнут зигзагом, а сама спица представляла собой сильно вытянутую за нижний хвостик букву «з». Со спицами учительница управлялась не хуже, чем со школьной указкой, – так же просто и ловко: нити будто сами собой завивались в петли, и вот уже стал виден будущий узор…

Скоро умиротворённая тишина вязания растворилась в звуках нежного голоса Румяны Игоревны. Она пела:

Завязался узорами

Поцелуй двух морей

Ты не верь громким ссорам их

И молчаньем согрей.

К нити нить прижимается,

Вместе будет теплей.

В сердце бури рождается

Поцелуй двух морей.

***

В один из последних дней второй четверти географию поставили последним уроком, так что делать записи в тетради Платонову было уже нечем.

– Лена, поделись, пожалуйста, ручкой с Саввой. Я знаю, у тебя всегда есть в запасе. Если тебе не жалко, конечно, – Румяна Игоревна наклонилась и ласково посмотрела Лене прямо в глаза, но та не успела ничего ответить, как с задней парты раздалось:

– Румяна Игоревна, я у Стекловой ничего не беру… Боюсь заразиться. – Левый ряд одобрительно зашумел, а правый привычно зашикал в ответ. Платонов возвысил голос, перекрывая шум:

– Знаете, высокомерие очень заразно.

– Типичное обесценивание, – не осталась в долгу Стеклова.

– Но больше всего заразна глупость, – невозмутимо продолжал Платонов, и мальчишки радостно гудели в ответ:

– Молодец, Платон!

Румяна Игоревна улыбнулась, как ни в чём не бывало, и сказала:

– Садись рядом с Леной, учебника-то у тебя тоже нет? Я буду рядом и прослежу, чтобы с тобой ничего плохого не случилось, Савва.

Тут одобрительно загалдели девочки.

– Спасибо, Румяна Игоревна. Но я не буду записывать, я всё запомню, – говорил Савва, подходя к первой парте.

Учительница объявила:

– Тема сегодняшнего урока – Скандинавия…

Лена открыла учебник и придвинула его к Савве:

– Без мозгов тебе будет трудно что-то запомнить, – прошептала она соседу.

– Это у тебя голова только для того, чтобы ресницы красить, а у остальных – чтобы думать.

– Я не крашу ресницы! – зашипела Лена.

– А, да, бодипозитив, как же я забыл! – Платонов хлопнул себя по лбу. – Тогда тебе голова и не нужна… – Он задумчиво посмотрел на Лену: – Вот если у курицы оттяпать голову, она ещё какое-то время бегает, знаешь, почему?..

Лена готова была вспылить не на шутку, но Румяна Игоревна, которая слышала перепалку, громко сказала:

– Савва, расскажи нам, что такое фьорды и шхеры?

Платонов, который только что думал о курице без головы, не сразу переключился. Лена же, напротив, подняла руку и, не дожидаясь разрешения, сказала:

– Фьорды – это узкие заливы, которые глубоко врезаются в сушу, а шхеры – это скалистые островки.

– Отлично, Лена, так и есть! А теперь, всем – внимание на экран, – сказала учительница и нажала кнопку на пульте.

На экране появились прекрасные виды водной глади у берегов Норвегии. Съёмка с высоты птичьего полёта шла сначала размеренно, но потом ускорилась, и у Лены закружилась голова, ведь она смотрела особенно внимательно, – отчасти для того, чтобы не пропустить ничего важного, отчасти оттого, чтобы не обращать внимания на Платонова, который сегодня чего-то опасно много говорит.

Удивительно, но урок пролетел быстро, и никаких стычек больше не было. Румяна Игоревна комментировала сменяющие друг друга картины, успела рассказать и о горах, и о реках-озёрах скандинавского полуострова. Когда прозвенел звонок, она, наклонившись над первой партой среднего ряда, сказала:

– Лена и Савва, если вы не слишком торопитесь, не могли бы мне помочь?

– Румяна Игоревна, я и сама со всем справлюсь, без его помощи, – Лена преувеличенно брезгливо дёрнула плечиком в сторону Платонова.

– Без него никак, увы, – развела руками Румяна Игоревна. – У меня два больших глобуса и ещё карты. Мне надо отнести их в «тридцатник».

«Тридцатником» местные называли лицей №30, который располагался недалеко от 101-ой гимназии – нужно было лишь пересечь парк и перейти дорогу. Сто первая и тридцатник были вечными соперниками. Где бы ни пересекались пути-дороги учеников двух школ – между ними шла вечная борьба.

– Я там работала раньше, – говорила учительница, – глобусы – в подарок бывшим коллегам. А карты надо вернуть.

Тут только ребята увидели две большие коробки, перевязанные красными ленточками и притаившиеся под учительским столом.

– Ну как, поможете?

Ребята кивнули.

– Отлично, тогда встретимся через пять минут во дворе. Захватите сразу по глобусу, пожалуйста.

Лена и Савва демонстративно не смотрели друг на друга, поэтому, наклонившись под стол, чтобы взять глобусы, столкнулись лбами. Лена выпрямилась и отскочила от Саввы как ошпаренная. Платонов ухмыльнулся, взял ближайший к нему глобус и вышел из класса.

До соседней школы учительница и ученики шли в молчании. Румяна Игоревна напевала что-то себе под нос, Лена шла немного впереди Саввы, чтобы не смотреть на него, а Савва вспоминал последний матч по волейболу, который их команда выиграла у лицея с разгромным счётом. Он надеялся, что противники, увидев его, захотят отомстить, и получится подраться как следует. Платонов невольно поиграл накачанными предплечьями: да, неплохо бы размяться. Неожиданно кто-то, обогнав процессию с глобусами и картами, сильно задел Савву плечом, так что тот чуть не выронил коробку. Это были волейболисты из команды лицея; столкновение было намеренным, и они тихо, но злобно выругались в адрес Саввы. Тот лишь улыбнулся, предвкушая поединок.

Раздевалка в тридцатом лицее занимала левое крыло холла первого этажа.

– Пожалуйста, поднимитесь со мной в учительскую на второй этаж, – сказала Румяна Игоревна и смущённо добавила: – У меня для вас кое-что есть. Скоро Новый год… А верхнюю одежду оставьте тут, в раздевалке.

Озираясь в незнакомой обстановке, ребята зашли в учительскую. Савва подождал, чтобы пропустить Лену вперёд, но та не оценила его галантность:

– Твои патриархальные повадки вот тут уже, – она провела тыльной частью ладони под подбородком.

Румяна Игоревна вручила им по свёртку:

– Ребята, не сочтите за назойливость, но мне хотелось подарить это именно вам. Настоящие норвежские традиции... по следам сегодняшнего урока, так сказать, – и она одарила их одной из своих самых обезоруживающих улыбок. «Мне бы научиться так улыбаться!» – невольно подумала Лена, поблагодарив за подарок и разворачивая шуршащую бумагу. Савва уже разобрался с обёрткой и развернул перед собой синий свитер в белую точку. На тёмном фоне, внизу и на плечах, были вывязаны белые узоры. У Лены свитер тоже был усыпан белыми точками и с узорами, только красный. Впереди у свитеров был карман с боковыми отверстиями, так что можно было согреть сразу обе руки.

– Румяна Игоревна… – пробормотал Савва, – как-то это…

– Какая красота! – воскликнула Лена и от всего сердца обняла учительницу. – Вот это да, спасибо! Я тоже обязательно Вам что-нибудь подарю, – затараторила девочка, натягивая обновку. – Да это же скандинавские узоры!

– Так и есть, – кивнула Румяна Игоревна, деловито осматривая ребят: угадала ли размер? – Такой свитер называется лусекофте

– «Кофте»? – удивился Савва. – Интересно, кто у кого стянул это слово: мы у скандинавов, или они у нас? – Савва старался припомнить, слышал ли он что-то похожее, когда был в Швеции с отцом.

– О, кофта успела попутешествовать! – весело сказал Румяна Игоревна. – Сначала шведы взяли у русских слово кафтан, переделали его в кофте, и в таком виде слово вернулось в русский язык. Хотя лусекофте больше свитер, чем кофта.

– Откуда Вы всё это знаете?! – поражённая Лена смотрела на учительницу какими-то новыми глазами. – Только не говорите, что Вы их связали сами…

– Особенно со «вшами» пришлось повозиться. – Румяна Игоревна неожиданно засмеялась: – Лусекофте значит «вшивая кофта». «Вши» – это точки, видите, как их много!

Она дотронулась до свитера Лены. Девочке очень шёл красный цвет: в глубине карих глаз засветился огонёк, румянец ярче проступил на смуглых щеках. Савва уловил тот самый момент женского преображения – впечатление Лены от обновки, которая ей идёт и которая нравится. Сам он испытывал только смущение от неожиданного подарка, хотя свитер отлично сел на его крупную спортивную фигуру, а серо-голубые глаза стали казаться почти синими.

Непримиримые противники в классе, в эту минуту они будто соперничали и за внимание учительницы, но для той они были как два драгоценных камня в одной оправе.

– Ну что ж, спасибо, детки. Хорошего вам дня! – попрощалась учительница.

Платонов и Стеклова спустились на первый этаж, но их одежды в раздевалке не оказалось. Лена вопросительно посмотрела на Савву, а тот потемнел от гнева:

– Они сейчас у меня получат, – процедил он сквозь зубы и ринулся к выходу: он понял, что куртки забрали волейболисты-лицеисты, но зря они втянули сюда девчонку! Он был раздосадован таким поворотом.

– Только тебя здесь не хватало, – бросил он Лене, которая бежала за ним следом. Они вместе вывалились на школьный двор. Платонов стал выискивать глазами врагов и заметил, как те удирают с их вещами. Он побежал было за ними, но вдруг почувствовал, что что-то в кармане свитера мешает бежать. Доставая пакет из кармана, он неожиданно остановился, и сзади в него впечаталась Лена.

В следующий миг оба оказались в темноте, которая, закрутив их так, что они потеряли всякую ориентацию в пространстве, неожиданно выбросила их на каменистую поверхность.

***

Порывы ветра – влажного и солёного. Дети сидели на скалистом берегу. Савва встал на ноги и машинально подал руку Лене, тут же пожалев, – наверняка она оттолкнёт его. Но Стеклова, на секунду замявшись, приняла поддержку и поднялась, изящным жестом отряхивая джинсы. Ребята осмотрелись.

Если не считать клочка суши, узкой полоской протянувшейся позади них, вокруг, куда хватало глаз, видно было лишь темную волнующуюся поверхность воды.

– Это что, фьорд? – вырвалось у Лены.

– Сама ты фьорд. Это типичная шхера. Мы – на острове.

– На острове Сальткрока… – пробормотала Лена. Слова «шхеры» и «остров» воссоздали в памяти давно прочитанную и любимую книгу детства.

Было не холодно, но зябко от неутихающего ветра. Лена поежилась.

– Надо развести огонь, – сказал Савва. Лена оглядела остров: редкая растительность, низкие кусты, высохшие пучки травы – вот и всё, что было пригодно для разведения огня.

– Смотрела фильм «Изгой»? Ну вот, вспоминай: палочка, плоская дощечка, пучок сухой травы. И вперёд! – Савва насмешливо улыбнулся и пошёл собирать хворост.

Он смеётся над ней? Одно дело фильм, другое – одинокий остров и никого… Лена бросила взгляд на Савву: тот уверенно собирал всё, что может гореть, и сваливал в кучу в одном месте.

– Ладно, посмотрим ещё, кто быстрее раздобудет огонь! – бодро подумала Лена. Она нашла всё необходимое и целеустремлённо приступила к извлечению стихии из природных материалов и природных законов.

…Пальцы просто горели от трения, но сухая трава и не думала загораться. Вдруг Лена увидела дым. Вернее, сначала она почувствовала запах, а повернув голову, изумилась: не может быть, он развёл костёр!

– Как тебе удалось?!

– Рецепт простой: сухое дерево и сила трения. Ты просто плохо трудилась, – с этими словами Савва извлёк из кармана блестящую зажигалку и подкинул её в ладони. Платонов довольно рассмеялся – лицо Лены было сплошное негодование.

– У биологички было такое же лицо, когда она у Петрика шпору заметила, – Савва смеялся от души. – Ладно уж, не дуйся, садись вот тут. Нам нельзя замёрзнуть. Будем палить всё, что найдём на этой шхере.

– А потом?

– Вернёмся домой, – Савва снова улыбнулся. – Ты не нервничай, а то у тебя при этом такое лицо смешное…

– Это мне от тебя смешно: «вернёмся домой». У тебя вместе с зажигалкой обратный билет припрятан что ли?

Вместо ответа Савва подкинул сухих веток и устроился у огня. Лена присела неподалёку, но спустя несколько минут, прошедших в молчании, подвинулась поближе, чтобы не зябнуть.

– У меня чувство знакомого места, бывает у тебя такое? – спросил Платонов.

Лена пожала плечами:

– Здесь я точно никогда не была!

– А мне места кажутся знакомыми, – сказал Платонов. Лена удивлённо уставилась на него:

– Места?! Вот этот клочок скал посреди моря?

– Смотри, – сказал Савва, вставая и показывая в сторону горизонта, где вдали на фоне воды темнели полоски – будто там тоже была земля.

– Видишь? Там тоже шхеры. Такие же острова мы видели с отцом, когда ходили под парусом… много лет назад.

– Ты ходил под парусом? А где?

– Я в том году должен был пойти в первый класс, и в мае отец взял меня с собой в поездку. В Гётеборге тогда стартовал один их этапов первой кругосветки тысячелетия.

– Твой папа плавал в кругосветку? – глаза Стекловой так округлились, что Платонов развеселился.

– Ты что, Стеклова!.. Там собираются крутейшие экипажи мира, лучшие из лучших. Команда отца приехала посмотреть, как зрители. Ну и удалось потом пару раз выйти в море, уже после гонки. У него шведы знакомые были, ходили на небольшой яхте. Я был с ними, вот. Мы шли тогда мимо таких же островков. Тогда отец мне и рассказал, что такое шхеры. А ещё мы видели… – Платонов повернулся в противоположную сторону и стал вглядываться в водную даль, словно пытался силой взгляда что-то вытащить из воды. – Ещё мы видели, как два моря встречаются – и не смешиваются…

– Как это? Это же вода, одна и та же…

– Вовсе нет, Стеклова. Ты ж у нас с претензией на умные мозги, а таких вещей не… – он скосил глаза на Лену, которая уже готовила остренький ответ. Платонов решил не обострять и продолжил: – У Северного и Балтийского морей разная плотность, из-за этого воды не смешиваются. А в месте разделения – кривая линия, как трещина. Балтийское более тёмное и менее солёное, а Северное – светлее и более солёное. Вот, это мы с отцом видели, когда подплывали к мысу Гренен, – Платонов махнул рукой в сторону берега, как будто он был уверен, что мыс обязательно в той стороне.

Платонов помолчал и отошёл от костра. Спустя минуту он вернулся: где-то раздобыл большую корягу, которую разместил поверх веток. Коряга нехотя занималась, огонь разгорался, и он снова сел к костру. Отблески пламени преобразили лицо Платонова, оно выглядело взрослым и серьёзным. Он был на удивление органичен этой суровой обстановке – настоящий викинг, разве что не хватает усов или толстого слоя щетины. «Наверное, географичка тоже это заметила, не даром же подарила ему такой подходящий свитер!..» – думала Лена, украдкой поглядывая на одноклассника.

Она только сейчас уловила, что внешность Платонова имеет явные скандинавские черты: такой же широкоплечий, светловолосый, а глаза цвета северных морей, обычно суровые, иногда прищуриваются, словно пытаются увидеть, что за горизонтом, – когда он высмеивает кого-то или что-то задумал... Вот и сейчас он смотрел на Стеклову, и его губы сложились в привычную усмешку.

– Классные ботинки, – сказал Платонов.

На носках ботинок, – пожалуй, слишком брутальных для девочки, – прыгали отблески костра. Лена смутилась и невольно посмотрела на ботинки Платонова, ведь когда она выбирала свои, образцом для неё были именно знаменитые Саввины бутсы: чёрные, высокие, с крупным рельефом на подошве и выразительной шнуровкой. Предмет её завистливого восхищения. А сейчас он смотрел на неё так, словно знал об этом! Впрочем, откуда ему знать. Лена встала, чтобы пройтись и скрыть замешательство. Она отошла от костра и, высматривая удобный путь, побрела в противоположную от костра сторону.

– Ты куда? – крикнул Савва вслед удаляющейся фигуре. «Ну и ладно, – подумал он, – всё равно мы на острове. Побродит и вернётся».

Спотыкаясь в сгущающейся темноте, Лена пробиралась к середине острова, подальше от берега. Куда она шла? Её подгоняло чувство неловкости, которое она испытывала теперь, оказавшись наедине с Платоновым. Ей чудилось, что он знает и даже видит её мысли, и ей нечем их прикрыть, – здесь нет ни подпевал-девчонок, ни учёбы, по которой нужно быть лучше всех. Здесь нет ничего и никого – кроме Платонова, который всё время посмеивается над ней.

Внезапно Лена очутилась перед уходящими вниз скалистыми холмами, а там… А там, чуть ниже, темнело пятно – это было озеро!

– Урааа! – завопила Лена, подпрыгивая, как дикарь, и шерстяные «вши» на её свитере запрыгали вместе с ней. – Пресная вода! – Она невольно стала искать, куда можно было бы налить воды, но, конечно, на острове не было ничего подходящего. «Он развёл огонь, а я нашла воду!» – победно думала Лена, шагая назад, чтобы похвастаться находкой.

– Ты чего там орала? – нахмурившись, проворчал Савва. Он волновался, но и не думал показывать это надменной девчонке.

– Я нашла пресную воду!

– Интересно. И как же ты её нашла?

– По карте, конечно, – язвительно заметила Лена и уселась рядом.

У костра было хорошо: пока она бродила по острову, огонь успел разгореться. Вокруг стало светло.

– Да будет тебе известно, Платонов, что женская интуиция… – начала было Лена, но теперь Платонов вскочил и двинулся к тому месту, в котором они очутились, когда неизвестным образом попали на шхеру.

– Я сейчас, сиди тут, – бросил он ей, удаляясь.

– Тоже мне, командир, – буркнула девочка и стала деловито подбрасывать в огонь сухие веточки.

Савва вернулся спустя несколько минут. Он поднёс к огню какой-то свёрток, развернул его… Лена ахнула:

– Это карта! Откуда она у тебя?

– Она была в кармане свитера. Когда я её достал, мы и перенеслись сюда. Наверное, она выпала из кармана… И вот, ты сейчас сказала про карту, и я сразу подумал про свёрток – он был так похож… – быстро говорил Савва, поражённый находкой. Он повернул бумагу к огню.

– Ты думаешь, на этой карте обозначено что-то важное? – Лену захватил дух приключений, и она даже почти забыла былую вражду, склонившись над картой. Её волосы зацепились за свисающий на лоб вихор Саввы. Он слегка кашлянул, и Лена резко отпрянула, поправив причёску.

Савва нарушил воцарившееся неловкое молчание:

– Смотри, тут и твоя вода обозначена, – он ткнул пальцем в неровный овал серого цвета. Сама карта была старая, может, даже старинная. Остров был едва различимым пятном на более тёмном фоне окружающей воды; озеро, найденное Леной, располагалось ближе к узкой части острова, где они, по-видимому, и находились. Буквы сверху карты читались кое-как, в любом случае, написано было на незнакомом языке.

– А тут – твой огонь… – Лена показала Савве на маленькое изображение костра.

– Нет, не мой, – возразил Савва. – Видишь, он нарисован по другую сторону озера? Мы находимся на более узкой части острова, а этот огонь – в другой стороне.

Ребята посмотрели друг на друга:

– Пойдём? – одновременно спросили оба. И оба почему-то рассмеялись. Напряжение, державшее их в состоянии обороны, стало сдуваться, и плавильный жар смеха растопил остатки льда, которые блуждали между ними. Лене вдруг стало легко, словно она безо всяких диет похудела на… целый килограмм!

Между тем стремительно темнело, надо было выдвигаться. Вдруг небо озарилось странным движущимся светом. Вначале ребята подумали, что это какая-то необычная комета или шаровая молния… Но тут они явственно различили на фоне небесной сини рыжего коня с огненной гривой. Он мчался слева направо, а ему навстречу плавно скользил такой же гигантский конь – вороной, грива которого оставляла на небе чёрные разводы, как следы сажи на холсте.

После этого необычайного представления, когда хвосты коней, огненный и тёмный, скрылись в противоположных сторонах за линией горизонта, – тогда окружающая действительность погрузилась в сумрак.

– Что это было? – дрожащим голосом спросила Лена.

– Кони дня и ночи, названия не помню, извини, – их вообще выговорить трудно. Скандинавский эпос, не слышала?

– Ну-у, что-то слышала, конечно. Но мы разве попали в мир эпоса? – это была слабая попытка пошутить, но Платонов воспринял вопрос всерьёз:

– А почему бы нет? Единственное, там много разных неприятных существ встречается. Ну, надеюсь нам они не попадутся. Пойдём, а то скоро вообще ничего не видно будет.

До озера они дошли быстро, но спускаться было неудобно – с плохо различимых острых скальных выступов ноги разъезжались и почти не видно было, куда ступать. Когда они спустились к самой воде, то Лене показалось, что вокруг высятся настоящие горы, хотя она знала, что высоких гор здесь нет – это была игра воображения и устрашающая темнота вокруг.

– Вода шевелится, – тихо произнёс Савва.

Лена просто онемела от такой новости. Из глубины озера к поверхности приближались два синих огонька, и вот, они вышли на поверхность: это была чья-то голова, круглая и скользкая, – так показалось ребятам. А ещё им показалось, что это не взрослая особь, а… малыш. Поняли они это не по размерам, а по каким-то неуловимо милым чертам, которыми отличаются детёныши даже у самых неприятных существ. Огоньки, оказавшиеся глазами существа, не мигая изучали пришедших. Когда голова поднялась выше, стали видны щупальца; усеянные мелкими присосками, они закручивались в темноте воды.

– Осьминог, – прошептала Лена.

– Не может быть, – уверенным шёпотом возразил Савва. – Они не живут в пресной воде.

– Откуда ты знаешь? – спросила Лена. От разговора, даже шёпотом, было не так страшно.

– Петрик, гений наш по биологии, об этих тварях мне все уши прожужжал. – С этими словами Савва приблизился к воде. Лена вскрикнула и тут же закрыла рот руками. Она в ужасе смотрела, что будет дальше. Савва, стараясь не обращать внимания на осьминога, который, притом, что был небольшой, внимательно следил за каждым действием Платонова, – нагнулся и зачерпнул воды.

– Солёная, – сообщил он.

Как ни в чём ни бывало, он устроился поудобнее на поросшем мхом холмике и погрузился в свои мысли. Откуда тут мог взяться малыш-осьминог? Обычно осьминоги не бросают своих детёнышей одних... «Значит, – думал Платонов, – у этого озера есть выход в море… где-то на глубине, наверное. Но почему он тут? Может быть, и мамаша его где-то здесь прячется?» От этой мысли Платонову стало не по себе, и он решил, что надо бы им со Стекловой убираться отсюда. И в этот самый момент Стеклова схватила его за рукав, привлекая внимание, и протянула руку в направлении берега. Указательный палец Лены дрожал. Савва перехватил её взгляд и увидел…

…Над морской гладью возвышалась небывалых размеров туша – даже отсюда, из низины острова, было видно, что это гигантский спрут.

– Кракен, – сдавленно выговорил Савва. Лена, не в силах произнести ни слова, лишь вопросительно посмотрела на Платонова.

– Морское чудище, – Платонов перешёл на шёпот. – Была картинка… в детстве, на шведской яхте. Старинная гравюра. Ну прямо в точности, как этот… как эта, – сообразил он: это мамаша-осьминог приплыла за ребёночком. Её пылающе-алые глаза, как две раскалённые печки, зловещим факелом осветили малыша-осьминога, чьи синие глазки были теперь едва различимы в краснеющих бликах на темной воде. Кракен пришёл в движение, и, не успели ребята сообразить, что происходит, как их окатила волна морской воды – это спрутиха выбросила на берег два щупальца, которые, как две руки, пытались дотянуться до синеглазого отпрыска.

– Ну и уродина, – произнесла Лена.

– Да неужели? – сказал Савва и назидательно добавил: – Не забывай, бодишейминг – это зло.

Лена надеялась, что он не видит, как она покраснела до ушей.

Кракен тем временем пытался захватить малыша-осьминога. Безуспешно. Как ни вытягивало морское чудовище свои скользкие лапы, озерцо было недосягаемо.

«Почему она не заберёт его снизу, где-то ведь есть ход?» – думал Савва. Было ясно, что кракен не успокоится, пока не заберёт своё чадо. Потом Савве пришло на ум, что, возможно, глубинный ход был хорош для совсем маленького осьминога, но теперь тот подрос, и незадачливая мать оказалась в безвыходной ситуации. Кажется, Лена тоже подумала о чём-то похожем, потому что она сказала:

– Надо помочь осьминогу забрать своего малыша!

«А Стеклова-то не трусиха», – подумалось Платонову, а вслух он произнёс деловым тоном:

– Пойдём, поможешь мне.

Как вытащить скользкое, извивающееся существо с восемью конечностями, действуя в четыре руки? Это оказалось сложно, но возможно! Сам малыш, похоже, понял, что ребята пришли к нему на помощь, и вёл себя довольно смирно. Ни Платонов, ни Лена старались не думать о том, что будет, если кракену не понравится, как они обращаются с его детёнышем…

Но всё обошлось. Они аккуратно спустили синеглазого осьминога в воду, и его красноокая мамаша не замедлила обвить его всеми своими восемью руками. В этом была такая нежность, что Савва и Лена даже переглянулись: оказывается, даже морские чудовища умеют проявлять чувства. Кракен выглядел счастливым, и дети немного расслабились. Неожиданно с берега поднялась волна и облила ребят, надо же, во второй раз! И, как и тогда, из воды показались два щупальца, а когда они откатились обратно в воду, на берегу поблёскивали два камня – синий и красный; синий подкатился к ноге Саввы, а красный подняла Лена.

– Что это? – Лена удивлённо смотрела то на камень, то на море, то на Платонова.

– Я думаю, это благодарность, – усмехнулся Савва.

Можно было ещё долго стоять и выяснять, что хотела выразить мамаша-кракен, но ребят стало колотить мелкой дрожью: всё-таки они стояли на ветру, мокрые с головы до ног. Лена судорожно вздохнула, спрятала камень в карман свитера и, ощущая ледяной холод, сказала:

– П-погреться бы…

Савва развернул карту и, взяв направление, кивком головы позвал Лену идти за ним.

Значок «огонь» на карте обозначал небольшую пещеру, где кое-как можно было уместиться вдвоём. Пещера была низкая, но сухая, а самое главное – в середине лежала кучка веток, будто поджидавшая продрогших путников. Озябшие пальцы Платонова крутанули колёсико на зажигалке, и в ответ веточки, дохнув дымом, загорелись.

Лена сердито взглянула на Савву, припомнив, как он заставлял её добывать огонь трением. Но он, улыбнувшись ей особенной улыбкой, разогнал все неприятные воспоминания.

Свитеры сняли и поднесли поближе к огню, чтобы они быстрее просохли. Сидеть возле костра в почти сухой одежде – это было чудесно. Безо всяких церемоний Платонов и Стеклова сели поближе друг к другу – так было теплее, уютнее… и вообще, оно как-то само так вышло. Говорить не хотелось, обоих клонило в сон.

Лена, прижавшись левым плечом к Савве, думала о том, как, наверное, здорово ходить с отцом под парусом. Если бы у неё был такой отец, то мама бы, конечно, не покупала десятками книжки о том, как сохранить семью. Книжки всё равно не помогли, и этим летом папа сказал, что уходит, что у него другая семья. Тогда старые пособия были с позором выброшены, а на полках заняла оборону новая хорошо обученная армия книг о сильных женщинах, об их самореализации и самодостаточности, словно литературный конвейер всего мира озаботился тем, как бедной брошенной маме преодолеть личный кризис. Лена вздохнула: наверняка и эти тома скоро поглотит мусорное ведро. Надо утешить маму… и сестру, – с сонным убеждением думала Лена, – надо сказать им, как я их люблю… как они меня любят… и как мы все друг друга… Мысли стали путаться, и мама с сестрой вдруг превратились в осьминогов – мамашу и детёныша, которые радостно махали ей всеми щупальцами…

Савва скорее почувствовал, чем увидел, что Лена заснула. Её голова прислонилась к его плечу, он вдыхал какой-то нежный запах её волос и невольно приноровил свои движения к такту её дыхания. Он чувствовал, что приключение подходит к концу и старался подольше не засыпать, чтобы всё так и длилось…

Когда они проснулись, был вечер. В раздевалке стояла та замершая тишина, какая бывает только в школе: словно шум голосов поставлен на беззвучный режим, но он, даже выключенный, витает в воздухе, готовый в любой момент обрести плоть. Потому что школа – это, в первую очередь, детские голоса.

Из вещей на вешалках болтались только их куртки. Проснулись они одновременно; вместе вскочили на ноги, вместе потянулись за одеждой – в полном молчании. Савва перехватил куртку Стекловой и подал ей одеться. Лена без слов приняла его помощь, и, когда они выходили из раздевалки, остановилась и растерянно посмотрела на него. Сейчас был очень удачный момент, чтобы… чтобы…

Савва сделал то, о чём мечтал уже больше года: он погладил один из волшебных каштановых завитков (правый – именно его он видел чаще всего со своей задней парты), а потом притянул к себе Лену и поцеловал.

Спустя минуту он смотрел на неё таким взглядом, который ещё утром она бы уничижительно назвала «собственническим». Но сейчас она не имела ничего, решительно ничего против такого взгляда.

Савва же, смахнув несуществующее пёрышко с её плеча, как ни в чём не бывало, произнёс:

– Ну что, пойдём?

***

– Очень рада всех вас видеть, ребята. Как прошли каникулы?

Румяна Игоревна стояла у доски, лицом классу. Она находилась на мысе Гренен, а перед ней простиралось море нордического спокойствия. Она любовалась картиной, которая вот уже тысячи лет как одна и та же: мирное соседство двух морей. Но за этим мнимым спокойствием скрывается вечное противоборство двух стихий, которые до конца ни примирить, ни смешать невозможно. Картина – пейзаж творца-мариниста – одна и та же, но жизнь при этом каждый раз совершенно новая. Жизнь эта проходит в противоречивом существовании той самой кривой линии, которая даёт каждому морю оставаться самим собой.

+2
12:12
195
15:53
Хорошая сказка! Почему дети не удивились и не испугались, оказавшись в незнакомом месте? Это не первое их путешествие?
16:04
Светлана, спасибо! Насчёт почему не испугались… даже не знаю smileКогда я себя представляю на их месте, я бы не испугалась, наверное, и они поэтому такие спокойные smileПочему Алиса не испугалась, попав в Страну Чудес?
20:51
Ого! Румяна — волшебница?
04:06
Дело, в основном, в спицах. Но и она непростая тоже. Хотя и не волшебница.
Загрузка...
Алексей Ханыкин