Привет, Свет! 72

                                                            40

Разбудил меня приход с работы отца. Когда я вышел из комнаты, он остолбенел от неожиданности. В ступор его ввергло не только моё появление, но и форма и награды. Потом обрадовался и кинулся с объятиями, забыв при этом снять второй туфель. На следующий день, вернее, уже сегодняшний, отцу надо было опять во вторую смену, и поэтому решили отметить мой приезд прямо сейчас.

Мать накрыла стол. Отец достал самогонку, нарезал сала. Прежде чем выпить за возвращение, по моей просьбе, не чокаясь, помянули погибших. После второй стопки отец поинтересовался про Афган.

- Как там? – спросил он, надеясь, что я сейчас пущусь в рассказы.

- Ничего хорошего, - разочаровал я его, неохотно буркнув в ответ.

Отец был смекалистым парнем. Сразу понял, что на эту тему разговаривать не стоит и перешёл на деловые рельсы:

- Ну, а что ты собираешься делать?

Я не понял вопроса. Голова была забита Светкой, и я почему-то подумал, что вопрос касается моего отношения к ней. А что с ней делать, когда она замужем и ребёнок имеется? Я неопределённо пожал плечами. И, как выяснилось позже, такой ответ отец и ожидал, хотя и по другому поводу.

- У нас в колонне набирают слесарей в спецбригаду для ремонта БелАЗов. Отдохни недельку и давай…

- А чего тянуть-то? – я сразу ухватился за эту идею, интуитивно понимая, что работа меня отвлечёт от дурных мыслей, от которых за неделю, ничего не делая, могу сойти с ума. – В понедельник и пойду.

Отец удивился, хотел что-то сказать, но мать сделала ему знак - это я заметил боковым зрением, - и он промолчал. Разлив третий раз по стопкам, он провозгласил:

- Ну что, давай за работу…

Утром отец съездил к своему напарнику и подменился с ним сменами. После этого мы всей семьёй поехали в город, покупать мне одежду и обувь. Нужно было покупать всё. За два года я подрос и значительно возмужал. С одной стороны - хорошо, но с другой – придётся покупать всю одежду заново. А это деньги, и не малые. Ещё одна причина идти на работу, а не устраивать послеармейские каникулы.

Танюха не отходила от меня ни на шаг, и держалась с таким гордым видом, словно это она демобилизовалась из армии. Мать шла чуть позади, и с лица её не сходила счастливая улыбка. Сын-герой вернулся домой и, главное, живым. Даже отец, всегда слегка сутулившийся, шагая рядом со мной, бравым десантником, старался держать спину прямо.

Купили одежду только на осень. Остальное, я сказал, куплю сам, когда начну получать зарплату.

Вечером пришли Люся с Володей, Васёк с родителями, Санька с Кешей и соседи, кто смог. И мы уже, как полагается, отметили моё возращение.

А в понедельник утром, тщательно почистив зубы, я сбегал в военкомат и встал на учёт. Затем вернулся домой, переоделся в купленные вчера обновки и пошёл устраиваться на работу. Меня приняли автослесарем, и благодаря технарскому образованию, присвоили сразу четвёртый разряд.

Работы было много. БелАЗы оказались старыми, а некоторые даже древними, и часто ломались. По-хорошему их бы все списать и на металлолом сплавить, а вместо этого их ремонтировали и отправляли на разрез исполнять свой автомобильный долг. Но она мне нравилась, и я с удовольствием выполнял наряды механиков. Меня даже иногда распирала гордость, когда кляча, «погибшая» на боевом посту и доставленная на базу эвакуатором, после моего вмешательства бодро покидала бокс своим ходом.

Работа отвлекала. Я специально брался за любые наряды, лишь бы не думать о Светке, вернее, о том, как она со мной поступила. И механики беззастенчиво пользовались этой безотказностью, нагружая меня больше остальных. Но только я попадал домой, как обида на Светку тут же вспыхивала, словно кто-то включал телевизор, и душа, успокоившаяся было на производстве, начинала выворачиваться от боли наизнанку. Её поступок настолько шокировал, что затмил собой Афган. Я теперь не думал о погибших товарищах, о кровопролитных и смертоносных боях, а вспоминал жаркие поцелуи в кинотеатре, первую близость, слова, выкрикнутые Светкой на прощание: «Я же без тебя умру»! А эти письма: «Люблю! Люблю!!» А сама вон, что натворила! Значит, врала всё! Врала!!

Эти мысли ели меня поедом, не давая покоя. Моя способность не думать о ком-то или о чём-то, когда я давал себе такую установку, почему-то на этот раз не сработала, хотя до сих пор ни разу не подводила. Видимо, пережитое оставило такие глубокие следы в душе, что память об этом не смогла вырваться из её крепких объятий. И я терзался этими воспоминаниями, не находя себе места. Пытался смотреть телевизор, но не мог усидеть и десяти минут. Усилием воли заставлял себя читать книги, но постоянно отвлекался: когда-то одно из любимых занятий не вызывало у меня интереса. Пытался читать через силу, но спустя время выяснялось, что в голове ничего не оставалось от прочитанного. Я не знал не только героев книги, но и вообще о чём шла речь.

«Я тебя люблю!» Эти слова набатом звенели в голове, огнём выжигались на сердце. «Если любила, то как тогда смогла так со мной поступить?» - надрывалась от горя душа. Я стонал и метался по комнате, не зная, как успокоиться. А это обязательно нужно было сделать, чтобы не сойти с ума. Иногда мне это удавалось. Пожар, пожирающий изнутри, затихал, давая передышку. Но как оказывалось, не совсем, а тлел втихушку, ожидая своего часа. Как только в голове мелькала мысль о Светке, он снова вспыхивал, ещё сильнее прежнего.

Родители, видя мои мучения, не вмешивались, предоставив мне самому справиться со своим горем. Только Танюха поначалу с недоумением интересовалась, что такое со мной происходит. Но маманя объяснила ей что к чему, и она перестала ко мне приставать.

Так я промучился неделю, пытаясь одолеть в себе мысли о Светке. На выходных, думал, мне вообще будет хана. Так как всё началось с утра. Вернее, под утро. Мне приснилась Светка. Она зашла в комнату в красивом ситцевом платьице и жарко поцеловала в губы. А когда я открыл глаза, сказала:

- Я же не смогу без тебя, Сашка! Я же умру!

Я разозлился и закричал:

- Тогда почему?! – и проснулся.

Оказалось, что кричал я не только во сне. Вскоре в комнату заглянула встревоженная мать.

- Ты чего, сынок! Что случилось?

Пришлось лгать, что ничего не случилось, просто приснился Афган. Теперь всё нормально. Но ничего нормального не было. Светка и не думала меня отпускать. Как я не старался отвлечься от дурных мыслей, она всё время стояла перед глазами, словно специально доводила до исступления. Тогда я занялся шахматами. Достал книгу Майзелиса и принялся разбирать игры Алёхина, непревзойдённого гения этой игры. Но и это помогло лишь на две партии. На третьей я перестал концентрироваться и понимать, что происходит на доске. Но я заставил себя собраться и продолжить. Без толку. Вскоре поймал себя на том, что пропустил ход противника. Потом ещё раз. От досады захлопнул фолиант. На этот раз на громкий звук отреагировал отец, смотревший в зале телевизор.

- Ты чего, жиган? – поинтересовался он, заглянув ко мне.

- Всё нормально! – ответил я, собирая фигуры.

По тону любой бы догадался, что нет ничего нормального. Отец тоже понял и отстал. А я стал одеваться.

- Ты куда? – вскинулась маманя, когда я начал обуваться.

- Пойду по друзьям. Посидим. Я им обещал.

Васька не оказалось дома, ушёл во вторую на работу. Саньки, по натуре домоседа - тоже. Уехал к друзьям в Прокопьевск. С каких это пор у него появились друзья, да ещё в Прокопьевске? Хотя, почему бы и нет? Выходит, армия повлияла на него в лучшую сторону – он стал более общительным. Осталась одна надежда – Кеша. Я сходил на Ясные Поляны, купил бутылку «Русской» и пошёл на другой конец улицы, где жил мой школьный товарищ, по дороге гадая, дома он или нет. Это отвлекло от горьких дум. К счастью, Кеша оказался дома. Вчера он прекрасно отметил встречу с однополчанином и теперь страдал с похмелья. Естественно, он обрадовался моему приходу. Тётя Зина, его мать, для такого случая нажарила картошки, достала соленья, и ушла к соседке.

Посидели мы хорошо. Болтали о всякой всячине, в основном об армии. Я вспоминал только учебку и службу в полку. Светка исчезла. Так спокойно и расслаблено я себя давно не чувствовал. К вечеру я был уже пьян, Кеша – тоже. Я – от того, что алкоголем не увлекался и потому пьянел быстро. А Кеша - ещё не успел протрезветь со вчерашнего и добавил свежака на старые дрожи. Если бы мы допили пол-литра, то этого было бы достаточно для нас обоих. Но позже пришёл его старший брат Серёга, и остатки пришлось разливать на троих. Водка кончилась, и Серёга вызвался сбегать. А это минимум час ожидания, и мы с Кешей отказались.

Домой я пришёл поддатый, но на твёрдых ногах. Когда вошёл в комнату, в глаза сразу бросились шахматы и книга Майзелиса, оставленные мною на столе. Тут же вспомнилось, что не доиграл третью партию Алёхина. И почему это получилось. Светка опять заняла мои мысли, и всё началось сызнова.

Я разозлился и, не сдержавшись, схватил фолиант, и швырнул его на пол, словно он был виноват в моих бедах. На шум пришёл отец.

- Ты чего, Жиган?

- Извини, пап, - я поднял книгу, - психанул немного.

- Что случилось?

- Да задолбало это! Не могу я уже! – трезвым я этого никогда бы не сказал, но сейчас избыток алкоголя развязал язык. – Не могу я всё время об этом думать! Каждый день одно и то же! Каждый день…

- Пойдём!

Отец подумал, что я про Афган. Что такое война он знал хорошо. Его отец воевал и был ранен. Да и вырос он среди фронтовиков. И помнил, как они боролись с поствоенным синдромом: работой и водкой. Он привёл меня на кухню, достал стакан, самогонку и солёный огурец. Налил грамм сто пятьдесят и сказал мне.

- Выпей.

Я вопросительно посмотрел на него.

- Пей-пей, - подбодрил он, - это поможет.

Я выпил и сразу же почувствовал, как у меня «поплыла крыша». Отец оказался прав. Это помогло. Светка будто растворилась в алкоголе. Утонули в нём и терзавшие меня мысли. Опять стало легко и свободно. Я сидел и чувствовал, что пьянею всё сильнее и сильнее. Попытался подняться, чтобы добраться, пока не поздно, до кровати, но едва не упал из-за подкосившихся ног. Отец молча помог мне подняться, довёл до комнаты и уложил спать.

Ночь я проспал как убитый и проснулся поздно. Голова болела с непривычки, но по сравнению с тем, как я чувствовал себя в Ленинграде – это вообще было ни о чём. До часу дня всё шло прекрасно. Организм мой боролся с похмельем. Мозг ему во всём помогал и потому не терроризировал воспоминаниями. Но после сытного обеда, получив необходимые для восстановления сил вещества от употреблённой пищи, организм успешно уничтожил последние очаги негативного воздействия алкоголя. И мозг сразу перекинулся на меня. Почему-то вспомнилось, как мы со Светкой катались на мотоцикле. Особенно, когда при трогании с места я резко тормозил, Светка прижималась ко мне, и я спиной чувствовал упругость её грудей. Что к чему? Но этого оказалось достаточно, чтобы вывести меня из равновесия.

Отец пришёл с работы в пять часов. Глянув на меня, сразу понял моё состояние и позвал на кухню. Пока мать накрывала на стол, он помыл по привычке руки, хотя только что вышел из мойки. После нарезал домашнего сала и лук. Достав самогон, он налил себе сто грамм, мне – сто пятьдесят.

- Давай за нас, - он поднял свою стопку, и мы выпили.

Я с трудом влил в себя приторную, ставшую почему-то неприятной жидкость, хотя вчера она казалась мёдом. Поглощая борщ, отец стал расспрашивать о работе. Нравится или нет? Тяжело ли? Как напарники? Какие отношения? Сработался ли с ними? И алкоголь, и вопросы увели меня в сторону от моей проблемы. Я захмелел, расслабился, появилось желание поговорить. Мы проболтали часа два, а потом отец снова наполнил стаканы.

- Чтобы всё успокоилось, - сказал он и выпил.

Я за ним. Теперь самогон пробежал по пищеводу как бальзам, правда, ударил в голову, как молот по наковальне. Сильно. Но в отличие от вчерашнего вечера, я смог подняться и дойти до своей комнаты самостоятельно.

На следующий день, придя с работы, я сразу налил себе самогонки, чтобы успокоиться. Ступив на крыльцо, чёрт дёрнул меня оглянуться. Увидев лаз в заборе, через который только что прошёл, вдруг вспомнил, как из него вышла Светка в болоньевой курточке, нарядная и красивая. Пришла проводить меня в армию. И понеслось…

Чтобы быстрее опьянеть, я съел всего полтарелки борща и почти без хлеба. Это сработало. Второй стакан вывел меня из равновесия и понимания реалий. Мать, занятая проверками тетрадей учеников, не заметила, как я, шатаясь, зашёл в детскую и задёрнул шторы. Не помню, когда и как я лёг спать. Только когда утром отец разбудил меня на работу, я был раздет и лежал в постели.

С тех пор так и пошло. Возвратившись с работы, чтобы избавиться от охватывавших меня воспоминаний о Светке или предотвратить их появления, я брался за стакан и напивался. Не вусмерть – ведь завтра же на работу, - но до такого состояния, когда всё уже было по фигу.

Так отец, сам того не желая, оказал мне медвежью услугу. Приучил глушить горе алкоголем.

На радость, родителей, да и мою тоже, я был не буйным. А знавал я немало людей, которые на трезвую голову были ниже травы, тише воды, а выпив, начинали бушлатиться, задираться и дебоширить. Я просто пьянел, потому что пил практически на голодный желудок, и самостоятельно или с помощью кого-нибудь из родных добирался до комнаты и, «закрывшись», валился на кровать или засыпал за письменным столом. А утром меня будили, если нужно было на работу, и я вскакивал, и по-армейски быстро одевался, не обращая внимания на тяжесть в голове.

Это продолжалось до тех пор, пока однажды, вернувшись с работы, не обнаружил в своей комнате Андрея Краснова.

Как сейчас помню, был понедельник, первое ноября. Атмосфера города и автобазы была пропитана предпраздничным настроением.. Даже ранние холода не заморозили радостный людской настрой. За выходные работы скопилось много, и пришлось изрядно потрудиться, чтобы восстановить трудоспособность автопарка. Устал как чёрт. Но только вышел из мойки и направился к дыре в заборе, как сразу вспомнилось, сколько раз я пересекал эту автобазовскую площадь, когда возвращался от Светки домой. И началось. Но Светкины «я тебя люблю, я без тебя умру» вдруг затмил сарказм её сестры: «Замуж она вышла! Ребёнок у неё!» В душе засвербело от обиды, кровь ударила в голову. Предательница! Я ускорил бег, чтобы как можно быстрее добраться до холодильника, где своего часа ждала бутылка водки. Сходу перемахнул три ступеньки в подъезде, рванул дверь. Пока разувался, из моей комнаты появился улыбающийся Андрюха. При полном параде. Берет, хотя все на вязаные шапочки да на шапки перешли уже, сержантские погоны, аксельбанты, парадный офицерский ремень, медаль «За отвагу» и орден «Красного знамени». Орден ему вручили за тот кровопролитный бой, где меня ранили. Герой! Злость и раздражение сменились радостью.

Андрей вернулся домой дней пять назад. Три дня отмечал. На выходных восстанавливался, а сегодня пришёл в военкомат становиться на учёт. А потом решил навестить меня. И вот уже три часа, в ожидании моего появления, мучил гитару, оставленную мне в наследство братом.

Мать сказала мне позже, что сразу поняла, что это мой однополчанин, и попросила отца купить ещё бутылку водку, чтобы мы могли отметить встречу. Не подавать же гостю самогонку. Отец согласился. И пока он ездил на Ясные Поляны, она приготовила толчёнку и нажарила котлет.

Отец был во вторую. В принципе, нам никто не мешал разместиться на кухне. Но я решил расположиться в своей комнате, чтобы не стеснять маманю и Танюху. Оказалось, что Андрюха пришёл не с пустыми руками, тоже принёс пузырь беленькой.

В тот день я напился, впервые со времён Ленинградских каникул. Как прошла встреча и чем закончилась, абсолютно не помнил. В памяти сохранилось всё только до третьего тоста, провозглашённого за встречу. Перед этим, как полагается, помянули погибших, затем выпили за ВДВ. А что было после – как отрезало.

Проснулся от того, что отец растолкал меня со словами: «Пора на работу». Кое-как я поднялся и сел в постели. А голова закружилась так, словно я слез с центрифуги. Н-да, с алкоголем вчера я явно переборщил. Так скверно мне ещё ни разу не было. Чугунная голова не только кружилась, но и давала о себе знать острой болью в висках, ливер ныл, особенно желудок, а горло саднило, будто я орал всю ночь. Оказалось, меня несколько раз тошнило. Для этого отец заблаговременно подставил около меня таз. Не успел я сползти с кровати и встать на ноги, как желудок опять скрутило и вывернуло наизнанку. Я успел нагнуться, чтобы выплюнуть в таз порцию желудочного сока. От всего, что я вчера съел, желудок избавился ещё ночью, и вот сейчас освободился от того, что вырабатывал сам. Надо же, как я отравил свой организм!

Пройдя на кухню, первым делом попил воды, сушняк убрать, да и желудок хоть чем-нибудь заполнить. Но тот не оценил моего поступка: меня опять прополоскало. Выпитая вода очутилась в помойном ведре. Благо успел до него добежать. Желудок скрутило так, что я невольно скорчился. Пока умывался, мать приготовила яичницу. Но какая тут жратва, когда желудок даже воду не воспринимает?

Пока одевался, отец рассказал, что, по словам матери, мы пили до полуночи. А когда он с работы пришёл, то оба были уже в отключке. Он растормошил Андрюху и поинтересовался, останется ли он у нас или поедет домой. Тот выбрал дом - его там ждали. Тогда отец отвёл его в автобазу и посадил на дежурку, развозившую рабочих после смены по домам. И ребят попросил, что помогли ему до дома дойти, если что.

День этот был тяжким и бесконечным. Напарники с пониманием отнеслись к моему состоянию, потому что сами нередко страдали от этого, и практически проделали за меня всю работу. Я же только делал вид, что тружусь, чтобы механик не придрался. После смены, помывшись, долго простоял под контрастным душем. Это помогло. И домой я пришёл в более-менее сносном состоянии. Правда, желудок ещё давал о себе знать. То ли от того, что всю ночь выворачивался наизнанку, то ли от того, что я не ел весь день. Аппетит так и не появился, но я заставил себя съесть яичницу, что мать приготовила мне на завтрак, и выпил кружку молока с пряниками. Пока хватит, а станет легче – ещё перекушу.

И вот, сидя в детской и зажав руками всё ещё ноющие с перепоя виски, я принял решение, что пора с этим завязывать. «Хватит! – твёрдо сказал я себе. – Всё к чёрту! К чёрту войну! К чёрту Светку! К чёрту водку! К чёрту прошлое! Надо жить настоящим! С этого дня начинаю новую жизнь! С чистого листа!»