Однажды в Черногории (2)

"В момент рождения нашей планеты,

самая прекрасная из встреч земли и моря

произошла в Черногории… "

Лорд Байрон

3

У подножия Горы, кроме разнообразных средиземноморских хвойных деревьев, сосен и ливанских кедров, кучно росли мощные дубы, оливковые и цитрусовые деревья. Тут и там торчали стройные кипарисы, пальмы с пышной кроной, экзотические кактусы, олеандры. Вдоль тропинки, круто забиравшей вверх, расположились какие-то кустарники. В тени деревьев было не так жарко, дышалось легко. Воздух, насыщенный ароматом необыкновенной флоры, был обалденный. Студенты, несмотря на голые ступни, поначалу поднимались довольно быстрым темпом. Но с каждым десятком метров идти было всё труднее, острые камни, шишки и сухие иголки больно кололись, дыхание сбивалось. Каменистая тропа петляла по склону, упираясь то в отвесную скалу, то в заросли кустарников, и спустя полчаса вывела на узкую грунтовую дорогу серпантина. С левой стороны над ней возвышались скалистые стены чёрного оттенка с красными и серыми прослойками. С правой – сразу за узкой обочиной – обозначился крутой обрыв. Вскоре дорога завернула влево и вверх. Вдруг Куприков, придерживая Ясина за плечо, застыл на месте.

- Что за хрень, Саня?

- Где?

- Да вон, под скалой, каменюги двигаются…

- У тебя что, глюки, Куприк? Это же черепахи.

- Ни фига себе, тут их полсотни, наверное, - Куприков принялся пересчитывать рептилий, - И куда они ползут?

- Ползут и пускай себе ползут. У них свои дела, у нас свои. Пошли дальше. Чуешь, вроде, попрохладнее стало?

- Похоже, что да, градусов на пять-шесть, - Серёга посмотрел вверх, где сквозь густые кроны деревьев ярко голубело небо и пробивались солнечные лучи.

- О, смотри, смотри, ещё живность какая-то!

Высоко вверху, прыгая с ветки на ветку огромного дуба, мельтешило что-то чёрное, похожее на белку. Звонкая тишина нарушалась странными криками птиц и пением цикад. Постепенно, по мере продвижения вверх, высота скальной стены слева стала уменьшаться, а обрыв справа уходить в сторону, и вскоре они вышли на довольно большое открытое плато, которое протянулось вперёд на метров двести. Его край слева упёрся в каменную террасу высотой полтора метра и метров пятьдесят в длину. На террасе рос виноград, подвязанный к жердям и шпалерам, с которых свисали огромные разноцветные кисти ягод: янтарные, фиолетовые, тёмно-синие, малиновые. Вдоль террасы бродили несколько коз с большими загнутыми рогами и щипали траву. В дальнем конце плато, утопая в зелени сада, виднелась красная черепичная крыша дома, приткнувшегося вплотную к скале. Рядом стояли ещё какие-то постройки, два стога сена, под навесом лежала поленница дров. В саду росли экзотические деревья: гранаты, хурма, цитрусовые, стояло несколько разноцветных ульев.

- В общем всё понятно, Серёга, ларчик открывался просто, - сказал Ясин, - здесь живут какие-то люди, и ночью светится вон то окно. Но линии электропередачи не видно, значит работает генератор. Не понятно только, чего они забрались на такую верхотуру?

- Да какая разница, Саня, не наше это дело. Ты посмотри лучше, какая красотища!

Справа было открытое пространство, в которое сочилась голубизна неба и заглядывало жаркое солнце, заливая теплом и ярким светом ровную площадку. Далеко внизу открывалась великолепнейшая панорама Будванской Ривьеры: изумрудно сверкало море, виднелась прибрежная полоска пляжей, рассыпанные вдоль побережья островки и, будто игрушечные, теснились на склонах горы Ловчен домики Будвы, Цетине, Бечичей. Неожиданно из-за мыса вылетела большая чёрная птица. Взмыв вверх и описав полукруг, она скрылась за деревьями. Серёга Куприков, встав на покрытый мхом валун, раскинул руки в стороны и, восторженно глядя в небо, начал громко декламировать:

Сижу за решеткой в темнице сырой.

Вскормленный в неволе орел молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюет под окном.

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляем лишь ветер, да я!

В этот момент бродившему в отдалении бородатому козлу, очевидно, что-то не понравилось, то ли громкий голос чтеца, то ли его чрезмерная экспрессия, то ли русская речь, а может быть всё вместе. Разбежавшись, он боднул Серёгу рогатой башкой в зад, и тот, взмахнув руками, упал с камня в траву. Козёл подошёл и принялся деловито и смачно облизывать его пятки. Куприков засучил ногами и заорал:

- Уйди, козлище, весь кайф сломал. Уйди, говорю!

Ясин согнулся пополам от смеха.

- Куприк, козёл, по-моему, обиделся за то, что ты баклана орлом назвал.

- Тихо Саня. Слышишь, что-то тарахтит внизу. Вроде, колымага какая-то едет.

На дороге, пониже плато, действительно возник надсадный рёв двигателя, и вскоре из-за поворота показался мужик лет шестидесяти за рулём обшарпанного немецкого мотоцикла Zundapp времён войны. Он тащил за собой прицеп, на котором лежал металлический бак. Сзади транспорт подталкивал второй мужик помоложе. Студенты, не сговариваясь, упали на землю и залегли. Не хотелось маячить в полуголом виде и объяснять аборигенам, что они тут делают. Спустя несколько минут кавалькада, грохоча, поравнялась с ними, и в этот момент двигатель, чихнув несколько раз, заглох. Ясин приподнял голову и увидел, как водитель, соскочив с седла, пытается завести мотоцикл. Однако, старый драндулет не заводился, а тяжелый прицеп, несмотря на усилия второго мужика, начал двигаться обратно под уклон дороги, явно не вписываясь в поворот. Было очевидно, что ещё немного и всё это рухнет в пропасть. Парни подхватились, спрыгнули с края плато на дорогу, стали рядом с багровым от натуги мужиком и упёрлись руками в бак. Движение приостановилось, пожилой водитель, поддавая газу, лихорадочно пытался завести двигатель, сопровождая это длинными тирадами на своём языке и перемежая слова отборным русским матом, который отдавался гулким эхом по ущелью. Наверно, с двадцатой попытки мотоцикл завёлся. Водитель, оседлав его, газанул, и вся кавалькада, подталкиваемая сзади, въехала на плато.

- Никола Вукович. – пожилой черногорец протянул руку Ясину.

- Саня. Александр.

- Мы – руссо туристо. Советский Союз, - вставил Куприков.

- Вы – советские туристы? – переспросил черногорец по-русски, почти без акцента, как-то странно посматривая на Ясина.

- Да, мы из Советского Союза, - подтвердил Саня, - А вы классно матерились по-русски.

- О! У меня были хорошие учителя. Да, это мой сын Йован, - спохватился Вукович, указывая на стоявшего в стороне парня лет тридцати, - я назвал его в честь моего русского друга, Вани Ясина, с которым мы здесь, в горах, воевали. Мы были партизаны.

- Как вы сказали, Вани Ясина? - голос Сани дрогнул.

- Именно так. Это был мой русский друг. Он погиб в начале 1944 года.

- А как было его отчество, ну, вашего друга?

- Александрович. Постой, Алек, - Вукович пристально всматривался в Саню, - ты очень похож на него…

- Мой дед Иван Александрович Ясин пропал без вести в самом начале войны. И мы до сих пор ничего о нём не знаем…

- Так. Пойдёмте в дом. Я имею что-то показать вам.

Вукович усадил студентов за самодельный, но добротно и искусно сделанный стол под навес из каких-то вьющихся растений, пошел в дом и быстро вернулся с небольшой папкой, завязанной тесёмками. Вместе с хозяином вышли молодая женщина и девочка лет пяти.

- Милица, жена Йована и его дочь, Желька, - представил их Вукович и что-то сказал, обращаясь к женщине на своём языке. Она тут же заспешила в дом, а девочка, удивлённо и смешно подняв бровки, принялась разглядывать неожиданных гостей. Хозяин сел рядом со студентами и вынул из папки какие-то пожелтевшие бумаги, газетные вырезки, фотографии.

- Посмотри здесь, Алек, - Вукович протянул Ясину одну черно-белую фотку. На ней были запечатлены стоявшие среди деревьев четверо мужчин в разношерстной полувоенной одежде с автоматами. Позади виднелись вершины гор. Саня обратил внимание на широко улыбающегося парня в пилотке, галифе и черном пиджаке. До боли знакомое лицо. Эту улыбку он узнал бы из тысячи. На старых фотографиях их семейного альбома он видел это лицо и эту улыбку. Лицо своего деда, который ушел воевать в начале июля 41-го и до сих пор числился пропавшим без вести.

- Кажется, это мой дед, - Саня указал на весельчака, - Расскажите о нём.

- Сейчас, Алек, расскажу. Вот посмотри ещё, - он передал Ясину желтый, местами в бурых пятнах листок бумаги, - это есть последнее письмо, которое он получил из дома перед пленением.

- Да, это почерк бабушки…

- Возьми его себе. Больше у меня ничего не сохранилось от друга. Хотя, вон тот немецкий мотоцикл – он наш совместный с ним трофей. Однако, пойдёмте ещё в одно место, - Вукович встал и направился по тропинке за дом. Метрах в двадцати, почти под скалой находились четыре ухоженные могилы с небольшими, грубо высеченными обелисками. Вокруг росли эдельвейсы, камелии и ещё какие-то необычайно красивые цветы.

- Ваня очень полюбил наши места. Перед смертью он сказал мне, чтобы я похоронил его в горах. Я исполнил его волю. Твой дед лежит рядом с моим отцом Живаном Вуковичем и моей сестрой Миленой. Они тоже воевали и погибли в одном бою. Здесь в горах, совсем близко отсюда. Немцы бомбили сильно наши места, дом был полностью разрушен. После войны мы его строили заново. А это могила моей мамы, она умерла перед самой войной.

Потом они сидели за столом, пили виноградное вино и закусывали сыром, пршутом – вяленым мясом, фруктами. Никола Вукович, задумчиво глядя на чудную панораму внизу, рассказывал студентам о событиях почти сорокалетней давности, о своей войне, о судьбе Ивана Ясина, отца, сестры и других людей, воевавших против немцев.

- Твой дед, Алек, был храбрый борац. Мы подружились сразу, когда он попал в наш партизанский отряд. До этого находился в плену, два раза убегал, но его ловили, возвращали в концлагерь. Командиром нашего отряда был мой отец. Он лично знал товарища Иосипа БрозТито, нашего командующего, потом президента. Они вместе воевали в австро-венгерской армии против русских во время первой мировой войны, вместе попали в плен и находились в лагере на Урале. Там отец выучил русский язык, а потом научил и меня. Ваня Ясин командовал ротой, а я – взводом.

Никола говорил и говорил, потрясённый Ясин слушал, стараясь не пропустить и запомнить каждый факт, каждый эпизод почти двухлетней героической жизни своего деда в этих горах. Саня больше всего на свете жалел сейчас о том, что об этом не узнает бабушка. Она так и не дождалась своего Ванюшу, но до самого конца не верила, что он погиб. Неожиданно хозяин спросил студентов:

- А вы как здесь оказались, ушли прямо с пляжа?

- Мы увидели огонёк на Горе, и почему-то решили проверить, откуда идёт источник света, - Саня не стал вдаваться в подробности их путешествия.

- Поразительная история, - взволнованно проговорил Никола, - думаю, Алек, тебя твой дед позвал. Я в это верю.

- А вы почему забрались так высоко в горы, - в свою очередь поинтересовался Куприков, - ну, то есть, почему решили здесь жить?

- Э, хороший вопрос. Это место выбрал мой отец, построил дом, когда вернулся из России. Я здесь родился, здесь родился мой сын, потом родилась его дочь. И здесь находятся могилы моих родителей, друга. Это наше место. Дом строил я заново. Кто-то любит жить в степи, кто-то в лесу, кто-то в городе. А мы – здесь, в горах.

Йован, почти всё время молчавший, что-то сказал отцу, показывая рукой в сторону горы Ловчен. Вокруг неё клубилась иссиня-чёрная туча, постепенно сползавшая в их сторону. Вукович озабоченно посмотрел в небо. Парни стали прощаться. Никола вручил Сане большой пакет с виноградом и положил в него письмо.

- Благодарю вас, ребята, за то, что помогли, если бы не вы, этот трофей мог валяться там, в пропасти. А он - наша лошадка, мы на нём воду сюда возим.

- Мне очень хотелось бы приехать сюда с отцом, но, у нас это, - Ясин замялся, - не совсем… просто…

- Я понимаю. Но если удастся, то всегда буду рад видеть вас здесь.

Студенты, пожав руку хозяину, скорым шагом двинулись по серпантину вниз.