Картина незнакомки

Шёлк пышных волос, подбитый утренними лучами солнца, спадал на девичьи плечи тёмно-русым водопадом. Он устремлялся вниз по спине языками яростного пламени и окутывал её прекрасное стройное тело, подобно виноградной лозе. Белоснежная атласная кожа, предоставленная неуверенным ладоням весеннего ветра, сверкала под лучами солнечного света. Образ девушки окутывал ореол манящей тайны.

Художник задумчиво склонился над своей картиной. Твёрдая рука медленно и точно вела кисть по холсту, оставляя за собой тончайшие линии. Он смотрел в эти дикие чёрные глаза и всё чётче воображал, как картина оживает и пленительная гостья сходит с холста на измазанные краской доски мастерской. Босыми ногами ступает между других картин, нарушая тишину лишь еле слышным шуршанием лёгкого красного платья и тихим прерывистым дыханием. Она смотрела в сторону мастера, и сверкание её глаз пронзало возбуждённое сердце художника.

Картина не оживала.

Мастер стоял перед холстом с опущенными руками. Глаза его затянуло пеленой эйфории. Бледные сухие губы растянулись в глупой улыбке. Он смотрел на свою любимую «незнакомку» и вспоминал каждый момент тех встреч, которые остались в его памяти рваными ранами воспоминаний.

«Незнакомка» - именно так он любил её называть. Даже вопреки тому, что прекрасно знал её имя.

Художник перевёл взгляд с картины на стену, где осыпалась штукатурка, а после посмотрел в распахнутое окно.

Тёплое зарево рассвета разглаживало горизонт. Прохладный ветер ворвался в мастерскую, коснулся лёгкими движениями старых работ, задержался у ног черноглазой незнакомки и, цепляя длинные волосы седеющего мастера, устремился в щель под дверью.

Раздался настойчивый стук.

- Это я, – послышался испуганный шёпот за дверью. – Толий.

Художник не хотел никого видеть, но знал, что друг не отстанет.

- Войди.

Мгновение спустя в мастерской стоял мужчина не высокого роста, очень щуплого телосложения, с чёрной как уголь кожей. Его испуганное лицо с непривычно большими губами и широким носом в мерцающем свете восковых свеч чем-то напоминало лик демона.

- Здравствуй, – не оборачиваясь, произнёс мастер. – Ты рано, Толий.

- Хаиль, тебе нужно бежать, – быстро проговорил гость. – Инквизиция знает о том, что ты изобразил на картине, точнее «кого». На улицах города пожар… Салум горит и нам его не спасти.

- Я знаю. Это я его поджёг. Успокойся, друг мой, – Хаиль обернулся. – Присядь. Хочешь вина?

- Друг, не безумен ли ты, – Толий в недоумении посмотрел на художника. – Но почему?

Гость отметил, что мастер сильно исхудал с их последней встречи. Осунулся, кожа стала бледной. Одежда потеряла свои истинные цвета. Когда-то белая сорочка теперь измазана красками и изорвана на рукавах. Штаны приобрели неестественно странную форму у голенища.

Хаиль измученно улыбнулся и сел на старый деревянный стул, откинув голову на спинку.

- Я в своём уме, друг мой, – безжизненным голосом произнёс мастер. – Меня мучает иной недуг. И даже тот факт, что этот малодушный город сгорит дотла меня не заботит. Все они, – художник указал костлявой рукой в сторону окна. – Не заслуживают жизни. И поплатятся за то, что сотворили с моей милой Веллой.

Толий бросил взгляд на картину. Черноглазая ведьма яростно рвала глазами всё вокруг себя и вот-вот могла спрыгнуть с холста, чтобы вцепиться руками в горло непрошенного гостя.

- Как хорошо, что она уже мертва, – озвучил беспощадные мысли Толий. – Как жаль, что ты умер вместе с ней, мой старый друг.

- Не говори так, не смей! - художник попытался вложить хоть толику силы в свои гневные слова, но смог лишь закрыть лицо руками, откидывая спутанные, грязные волосы со лба.

- Не смей, - повторил он.

- Идём, Хаиль. Ещё немного и пожар доберётся до твоего дома. Пожалей память о ней и не отдавай жизнь так легко.

- Память – всё, что у меня есть. А жизнь больше ничего не стоит.

Толий хотел спасти друга, пытался его вразумить, но мастер оставался равнодушен к его мольбам.

- Что ж, будь счастлив, Хаиль. Будьте счастливы вместе. Даже в огне.

Дверь осталась открытой. Она тихо поскрипывала от дуновения ветра, но мастер этого не слышал. Он снова смотрел в окно и наблюдал за рассветным заревом, которое странным образом мерцало на тёмном небе.

«Какое чёрное небо. И не скажешь, что это утро».

Зарево разрасталось. Послышался треск дерева, объятого пламенем, отдалённые крики, топот копыт. Хаиль прекрасно осознавал, что глубокой ночью рассвет наступить не может. Он лишь хотел успокоить свою совесть за погубленные души, оставленные в центре огненной стихии.

Город горел.

В отзвуках страданий и слёз, безбожной ругани, криков, мольбы и свиста нагайки, мастер слышал музыку. Она звучала в его голове с той самой первой встречи.

- Моя милая незнакомка, – прошептал он.

Незабываемый момент. Он помнил солнечный день. Среди гула рыночных зазывал и зевак, пришедших потратить пару медяков на безделушку, стояла она, окружённая жарой и терпким запахом пчелиного мёда, смешанного с парами дешёвых духов. Словно снежная королева, благородная и величественная, она шла поступью гордой львицы, сохраняя девичий задор в каждом движении и жесте.

Её имя повисло в воздухе.

- Велла.

Комнату наполнили люди.

Мастер слышал крики стоящих над ним инквизиторов - страшных мужчин, облачённых в чёрного цвета доспехи с кровавыми крестами на груди. Их лица скрывали маски. Они толкали его, кричали что-то, указывая на картину, но Хаиль не обращал на них внимания.

Один из рыцарей ударил хлыстом по лицу художника. Другие громили мастерскую, сбивали портреты и резали холсты. Картина незнакомки их остановила. Предводитель инквизиторов выругался. Он схватил факел и поджёг край холста, махнул рукой и спешно ушёл из мастерской уводя с собой рыцарей.

Хаиль почувствовал в воздухе запах горящей краски. Его помутневший взгляд вновь упал на картину. Жадные языки пламени медленно подступали к обнаженным ступням черноглазой Веллы.

В комнате остался только он и она. Пламя бушевало. Оно облизывало стены и уже переходило на потолок. Дым тяжёлым облаком плыл над головой, задевая края картины.

Ни крика, ни малейшего звука не слышали из горящего дома мастера. Только шипение огня и треск дерева.

Позже один бродяга в таверне соседнего города рассказывал седому охотнику за головами, что той самой ночью пытался уснуть в заброшенном доме напротив мастерской художника. Он испугался того, что творилось на улицах города. Опасаясь инквизиции, бродяга не стал выходить из укрытия и решил подождать, пока всё утихнет. И вот, когда дом мастера Хаиля горел ярче, чем солнце в самый жаркий полдень, он всё же выглянул из своего убежища и увидел нечто странное в окне мастерской: танцующие силуэты мужчины и женщины. Языки пламени обступили их и, точно послушные псы, ждали приказа. Кажется, что бродяга слышал даже что-то похожее на музыку или пение. Но когда косматый старик протёр глаза, всё исчезло.

Свои байки бродяга травил исключительно в пьяном виде.

Седой охотник за головами не дослушал историю, поправил два меча за спиной и, вскочив на лошадь с рыбьим именем, исчез в утреннем тумане. Он нашёл то место, чтобы проверить свои догадки. Но ни дома, ни даже пепла там не осталось. Лишь куст крыжовника, странно сросшийся с ветками сирени.