Неназванная история
В череде заказов возникла неожиданная пауза, и вся дизайнерская группа вдохновенно бездельничала, наслаждаясь редкой передышкой. Во второй половине дня Лере пришла в голову гениальная идея, и она предложила: девчонки, до Нового Года всего два месяца, давайте спланируем встречу праздника. Кого приглашать будем? – осведомилась Алина. Да никого не надо – вступила Таня. Ребят четверо, нас – тоже. Скинемся по тысяче, ребята спиртное купят, мы сготовим. А как со Львом Арнольдовичем? – спросила Вика. Как с начальством – парировала Лера. Пригласим, поздравит, посидит и уйдёт, как всегда, самый первый. Давайте лучше, определим день и спросим у ребят, смогут ли остаться.
Всё было распланировано, как по нотам, но через два дня все планы неожиданно и необратимо нарушились. В самый лучший день, в пятницу, Лев Арнольдович появился не один. С дамой. Людмила Анатольевна, прошу любить и жаловать – изрёк он. Подвёл девушку к свободному столу и, предложив располагаться и знакомиться, удалился в свой кабинет. Очень ему надо замечать, как реагирует на новенькую старый дизайнерский состав…
Конечно, трудно сказать, кто ахнул про себя громче: слабый пол или сильный, но ахнули все. Девушка изумляла. Точёная фигурка, роскошная пепельная коса ниже… короче до колен и голубые глазищи размером: таких – не бывает. Ожившая Снегурочка. Парни опомнились первыми и начали по очереди представляться новенькой, за ними подтянулись девчонки. К обеду все были знакомы и почти дружны. То есть, коллектив вёл себя более, чем дружелюбно, а от Людмилы явно шли холодные волны северного моря.
Прошло две недели. Стас, Максим и Олег незаметно вздыхали. Новенькая была предупредительно вежлива и подчёркнуто беспристрастна. Усмехался только Саша. Знаем мы таких недотрог. Что и говорить, оснований для таких мыслей, у Александра было более чем достаточно. Он был многолетним и убеждённым пикапером. Счёт девушек, побывавших в его объятиях, он не обнародовал, но искренне гордился: не было ни одной(!) девушки, до которой он снизошёл бы дважды.
К концу третьей недели Саша, словно нечаянно, посмотрел Снегурочке прямо в глаза и отвернулся. Про себя отметил: девушка с видимым безразличием выдержала его взгляд. Ну, мы ещё посмотрим, Недотрога, сколько ты продержишься. С этого дня он взял себе за правило: ровно один раз в день уделять Снегурочке внимание. Улыбнуться, или перекинуться словцом о погоде, или подвинуть стул, или не важно — что, важно – не более и не менее одного раза в день. Через три недели Александр понял: тактика не срабатывает, значит, пора менять. Тактику, конечно, а не девушку.
Узнать адрес новоиспечённого дизайнера, было делом техники и в субботний день, Саша утеплился и сел в засаду. Ему сказочно повезло. Людмила появилась буквально через десять минут. Наблюдатель немного выждал и двинулся за ней. Девушка вскоре скрылась в здании. Саша подошёл и прочитал вывеску: Библиотека. Хмыкнул и удалился за угол. Снегурка вскоре вышла и направилась обратно, к дому, а следопыт вздохнул и шагнул в Храм Информации.
Наверное, к счастью, библиотекарша оказалась почти пенсионеркой. Саша включил всё своё обаяние и через пять минут знал, какую книгу взяла Недотрога. А. Шопенгауэр. Избранное. А через десять минут выходил из библиотеки с аналогичным томиком. Да, конечно, в трудных случаях объект надо изучать глубже… Но кто же знал, что эта Люда читает откровенную заумь?! Неделя выдержки и книга была всё-таки дочитана и возвращена в библиотеку. Выяснилось, что его подопечная вернула свой экземпляр уже через три дня. И взяла Кастанеду и томик Марины Цветаевой. Саша почувствовал раздражение, но отступать не собирался. Он всё-таки попытался развеять туман, интересна ли книга?.. Оказалось, Мария Филипповна читала, но комментировать отказалась, посоветовав только: вот в этом томике «Враги человека знания»
С врагами Саша определился быстро: Страх, Ясность, Сила, Старость. Он с удовлетворением отметил, что находится на ступени Силы и не очень жалел о недостающем Понимании. Зачем осложнять себе жизнь? Теперь он ежедневно старался изречь что-нибудь глубокомысленно-мудрое. Снегурочка по-прежнему не реагировала. Приближался Новый Год.
Александр возлагал на праздник большие надежды. Какая девушка, выпив шампанского, откажется потанцевать? Ну, держись, Недотрога! Вечеринка была в разгаре. Все уже произнесли свои тосты и поздравления. Снегурка опять удивила. Она по памяти прочитала немаленькое и красивое стихотворение. И, как будто специально, посвящённое собравшейся компании. Лев Арнольдович сказал: браво, Людмила, и вскоре удалился.
Саша незаметно следил за Людмилой. Она не пила ничего кроме сока. Придётся приглашать на танец трезвую, лихорадочно прикидывал он. Таня и Алина переглянулись и решили покурить, Люда поднялась с ними. Через несколько минут Таня с Алиной вернулись за стол. Снегурка не появилась. Ушла. Трудно сказать на кого Саша злился больше – на себя или на Людмилу, но шанс был упущен.
На двадцать третье февраля она сказалась больной, в канун Восьмого марта сообщила, что уезжает, Саша обречённо ждал майских праздников. Девушка не оттаивала и не собиралась. Маёвки не сблизили их ни на один миллиметр. Оставались летние вылазки на природу.
Лето близилось к середине, когда Саша выступил инициатором пикника. Девчонки с радостью согласились, Люда промолчала. Саша с деланным безразличием повернулся к ней и спросил: а ты — против? Почему же. Поеду. Это была маленькая, но победа. Вечером Александр углубился в собранное досье. Имя Людмила, Отчество Анатольевна, фамилия Максимова, прозвища Снегурочка, Недотрога, по совместительству Сольвиег.
Картинка складывалась интересная. Восемнадцатилетняя девушка не пила, не курила, не пользовалась косметикой, не болтала по сотовому телефону, никогда не опаздывала на службу, никогда не отпрашивалась с работы, ничего не рассказывала о себе, ни с кем не дружила, ни с кем не ссорилась, не болела, никогда не смеялась, не ходила на обед, не перекусывала за рабочим столом, на днях рождения читала изумительные стихи (неужели писала сама?). Лев Арнольдович сдержанно восхищался оригинальностью её дизайнерских разработок. А патрона, между прочим, задёшево не купишь! На вечеринках её меню было неизменным: сок, фрукты. Одежду она носила чёрных, серых и фиолетовых цветов. И ещё читала заумь.
Саша вспомнил, как пытался погадать на Цветаевой. Загаданная строка гласила: юные женщины так не глядят. Вот уж воистину бабушка! С горя он полез в эзотерику. Буквы не сообщали ничего страшного, может быть только «ю» способность к самопожертвованию и одновременно к жестоким поступкам. А вот цвета предупреждали. Серый обещал скрытность, чёрный – протест против судьбы, фиолетовый был признаком неуравновешенной, незрелой психики. Саша усмехнулся. Объект был железобетонным. Хотя фиолетовый – это ещё и пережитый, непомерный страх. Очевидно не беспочвенный.
Правда ещё в начале лета произошёл случай, отчасти проливший свет на тайну Сольвиег, но скорее всё ещё сильнее запутавший. Итак, 11 июня неожиданно зазвонил незнакомый телефон. Людмила достала аппарат и Саша весь превратился в слух. Расположение его стола было идеальным. Он мог в любую минуту незаметно наблюдать за Снегуркой. То, что он увидел, в тот день, его встревожило. Она слушала молча, но если бледный от природы человек, может так на глазах бледнеть, то сообщение явно не из приятных. Через пару минут Людмила сказала: да и отключила телефон. Саше показалось, что её, и без того неулыбчивые, глаза превратились в полярную зиму. Тут же зазвонил телефон у шефа. Положив трубку, он вышел, посмотрел на Люду и тихо сказал: иди. Она собралась и вышла в мёртвой тишине.
На следующий день Людмила Анатольевна не появилась на работе. И Саша вдруг понял, что впервые ощущает не раздражение, а тревогу. Он до обеда пытался с собой справиться, а потом, со всей независимостью, на которую был способен, спросил у патрона: Людмила, что – уволилась? Лев Арнольдович необъяснимо долго молчал, но в конце концов произнёс: нет, позвонила – выйдет завтра. Саша почувствовал облегчение и разозлился на себя. Не хватало ещё влюбиться в очередную смазливку. Когда-то, на заре посвящения в пикаперы, он прочитал, что 50% пикаперов женятся в первый год и завязывают с этим делом. И про себя решил, что не влюбится и не женится лет до сорока. До заветного рубежа оставалось ещё тринадцать лет, и Александр не собирался менять генеральный план своей жизни. Даже ради Снегурочки. Хлопнула, закрываясь, крышка досье. Завтра — пикник.
Мероприятие удалось на славу. Погода была отличной, вода в речке – тёплой, ближние поляны – земляничными. Вскоре все разбрелись кто куда. У дастархана осталась одна Снегурочка (смысл? всё равно ничего не ест!). Саша, побродив для вида, вернулся, присел рядом и начал давно заготовленную фразу: Скучаем? Больше он ничего сказать не успел. Людмила подняла свои полярные глаза и ровно заговорила. Простите, я осознаю, то — что вы делаете ваше личное дело. Но поскольку оно касается меня, я хочу честно вас предупредить. Вам незачем терять время. Я девушка с прошлым. 11 июня (Саша невольно напрягся) прошлого года я умерла. Хотите сказать, что вы зомби? – грустно съёрничал Александр. Я могу вам поведать мою историю. Мне уже всё равно, что обо мне скажут. В прошлой жизни я придавала слишком много значения дешёвым словам.
Вы когда-нибудь слышали о пикаперах? Саше показалось, что под ним качнулась земля. Знает? Берёт на пушку? Он деланно пожал плечами, да конечно слышал. А Людмила, словно не заметив Сашиного замешательства, разматывала клубок повествования. В нашем классе был Сенька-Веник. Не знаю, кто прилепил ему кличку, но она ему подходила. В самом начале выпускного класса он начал строить мне глазки, вздыхать, зазывать в кино. Мне было всё равно, потому что я дружила с Даней. Сенька словно этого не замечал, вился рядом, как вьюн. От одноклассника и соседа по лестничной клетке далеко не спрячешься. Его было не за что даже отшить, он был просто приторно вежливым и культурным. 11 июня, на мой день рождения (вот это да! ахнул про себя Саша) он, чуть ли не с утра, заявился с шампанским и заявил: Людмила, я понял, у вас с Данькой всё серьёзно. Будь милосердной, королева, выпей со мной шампусика и я исчезну из вашей жизни навсегда. Он эффектно открыл бутылку, налил два бокала и попросил: дай вазочку симпатичную — конфеты высыплю. Когда ваза с конфетами украсила стол, я подняла свой бокал и сказала: Сеня, ты хороший мальчишка, я желаю, чтоб тебе повезло, тебе обязательно должно повезти. Он тоже поднял бокал: за это и выпьем. Я не знаю, сколько я сделала глотков. Два или три… или выпила весь бокал… Помню что очнулась на кровати. Было очень противно и гадко, но это было только начало. Вечером пришёл Даня и, глядя в сторону, сказал: я его избил. Отобрал и сжёг фотоплёнку. Фотографий тебе лучше не видеть. Я их тоже сжёг. Прости, я пойду.
Вы знаете, что такое маленькие города? Через неделю на меня только что не показывали пальцем. Я получила аттестат и полгода не выходила из квартиры. Спасибо маме. Она накупила мне дизайнерской литературы и сказала: готовься. Когда я в первый раз улыбнулась её шутке, она позвонила своему другу. Так я оказалась в этом городе и в вашем коллективе. На этот мой день рождения, мама позвонила и сказала: девочка моя, ты должна простить Веника. Его сегодня насмерть сбила машина. Понимаешь, он погиб в твой день рождения, прости его. Я простила. Но я не перестала презирать гнусное, пикаперское племя, за то, что оно верит одному богу, молится одному богу, поклоняется одному богу: собственной разнузданной похоти. Она пронзительно посмотрела на Сашу. Так вы не пикапер, мой друг?
В разгар летнего дня Саша почувствовал себя на льдине, которую через минуту унесёт в открытое море. Он подумал: к чёрту пикаперство, я не хочу её терять. Я никогда не смогу её забыть. Она не торопясь ждала ответа. Когда пауза стала невыносимой, Саша выдавил из себя: у меня была не одна девушка, но я на них не охотился. Скорее они на меня. Это было почти правдой. Девушки легко и охотно шли с Сашей на связь. Только вот правило одного дня оставалось за ним. Людмила выслушала откровения плейбоя, и спросила: так какую же культурную программу вы хотели мне предложить?
Через полгода прогулок, походов в кино, дискотек, катков Саша окончательно понял: остаётся только ЗАГС. Пути к отступлению он отрезал себе сам. И в одно из гуляний спланировал маршрут мимо Дворца Бракосочетаний. Перед монументальными ступенями святилища Гименея, Саша чуть преклонил колено и нырнул в прорубь: Леди, прошу Вашей руки. Берёте ли Вы моё сердце? Людмила побледнела. Саша впервые слышал от невозмутимого, великолепного словесника невнятный лепет: Саша, ты… мы…
Течение затягивало под лёд. Господи, есть же на свете люди, которые пользуются словом «люблю» как чайной ложечкой, по пять раз на дню. Саша вынырнул из ледяной воды, сглотнул и сказал, понимая, что это сильнее него: Люда, я тебя люблю. Она ответила: я тебя – тоже. Но почему такая обречённость в этих зимних глазах? Они зашли и подали заявление в ЗАГС, но условие, которое поставила Люда, было всё из той же зимней серии. Свадьбы не нужно. Вечеринки тоже. Никаких поздравлений и гостей. Саше было уже всё равно.
Через три месяца, они выслушали казённое поздравление служительницы Гименея, обменялись кольцами, и Людмила переехала к супругу. Пикаперскую литературу, пособия, фильмы, досье Саша предусмотрительно и безжалостно уничтожил. Оставалось только растопить вечную мерзлоту. И Саша приступил. У него были козыри. Обаяние, любовь, нежность, восхищение и впервые в жизни искренность. Людочка оттаивала. Медленно, но неуклонно.
Коллектив словно и не заметил, что они окольцевались. Их сдержанно поздравили, подарили шикарный, чайный сервиз и всё потекло обычным чередом. В один из выходных, Саша сидел в компьютере, Люда – у телевизора. В какое-то мгновение он с изумлением понял, что впервые слышит смех жены. Это было восхитительно. Саша вынырнул из компа, подошёл и встал перед бывшей Снегурочкой на колени. Девочка моя, ты действительно оживаешь. Она посмотрела на него чуть удивлённо и вдруг обняла. Спасибо тебе, мой хороший.
Это была их первая настоящая близость, за полгода брака. И как потом оказалось, по совместительству, ещё и день зарождения новой жизни. К концу беременности Люда неузнаваемо изменилась. Она почти не поправилась, но похорошела несказанно. Её глаза, и без того огромные, стали совсем бездонными. Саша тонул в них и понимал, что быть спасённым не желает принципиально.
Девочка родилась на 3.600. Быть такого не могло, судя по элегантному животику Людочки, но было! Саша маячил под окном хмельной без выпивки и смотрел на своих девочек влюблёнными глазами. Ему улыбалась вся палата и только одна новоиспечённая мамочка, черноглазая Женя, вдруг закусила губу. Этого не заметил никто.
Кто не лежал в больнице вообще и в роддоме в частности , представить себе не может, как тягуче больничное время. Были рассказаны, кажется, все житейские истории, но к вечеру Женька начала свою. Без пикаперов дело не обошлось. Люда слушала и думала про себя: если бы не Сенька-Веник она никогда бы не встретила Сашу, любимого мужа. А вслух сказала: наверное, не зря говорят, что Бог не делает – всё к лучшему. Чёрные женины глаза на миг пересеклись с голубыми людмилиными и Женя согласилась: конечно, всё к лучшему, но скажи Люда, если бы ты узнала, что твой муж переспал с сотнями девчонок и ни с одной – дважды, ты бы смогла его простить? И самое унизительное не то что тебе присваивают № 174, а то, что тебя помечают клеймом: однодневка.
Слова были простыми, житейскими. Обычная дилемма: быть – не быть, простить – не простить. Но в интонации Жени, Люда почувствовала такую горечь, что вдруг осознала. Это её любимый муж переспал с сотнями девочек и ни с кем дважды. Откровение было неподъёмным. Единственное, что ещё осилила Люда, это два слова: не знаю. Камень тянул к подушке. Людмила легла и закрыла глаза. Слова кружились в голове и жужжали, как осиный рой. Рождалось письмо.
Ты не имел права вмешиваться в мою жизнь, пикапер. Я презираю твоего бога. Я не хочу видеть тебя. Это будет для тебя страшным уроком. Воспитывать дочь и с ужасом понимать, что воспитать её в ненависти – значит исковеркать ей жизнь, воспитать в любви – значит отдать на расправу шалавой пикаперской братии. Прощай.
Она села, безучастно перенесла слова на бумагу, положила письмо под подушку и снова легла. Ночью она бесшумно выскользнула из палаты, только тихонько и жалобно скрипнула дверь. Палата спала. Лишь Женя тревожно вздохнула, и открыла глаза. Кто хочет уйти тот найдёт способ. Поясок от халата всё сильнее сдавливал сонную артерию, и Люда впала в забытьё. Как вспышка мелькнула последняя мысль: вот и всё. И наступила темнота.
Саша топтался под окном палаты и недоумевал, прошло, наверное, уже минут пять, а окно оставалось пустым. Он не сразу понял, что мужчина в белом халате, возникший сбоку, направляется именно к нему. Мужчина подошёл и представился: я главврач, Наум Борисович, мне нужно с вами поговорить. У Саши упало сердце, господи, что-нибудь с малышкой!.. Главврач усадил Сашу напротив себя и сказал: я представитель гуманной профессии, поэтому я сначала скажу, что ваша жена жива, мы откачали её, хоть и с трудом, а потом дам вам прочитать её письмо. Буквы устроили дикую свистопляску, перед сашиными глазами, не желая складываться в слова. Когда он сумел одолеть семь рукописных строк и осознать ЧТО произошло, непомерный страх таким обручем сдавил ему голову, что он застонал.
Что? Спросил Наум Борисович. Голова… дикая боль… Через пять минут подействовала проглоченная таблетка. Боль таяла в голове, но стекала и застывала у сердца. Я не знаю, чем вас утешить, молодой человек. Людмилу мы спасли, но вас она видеть не хочет. У неё пропало молоко и девочку ей тоже не приносят. Она настолько слаба, что не может кормить дочь даже из бутылочки. Ваши ошибки молодости слишком дороги. Идите в церковь. Молитесь. Больше мне нечего вам сказать.
Вечером взъерошенный и бледный, как смерть, Саша позвонил в дверь Льва Арнольдовича. Через сутки он шагал по пустынным улочкам маленького городка. Тёща открыла дверь и сдержанно поздоровалась. Держалась она стойко. Как Люда, подумал Александр.
Остыл чай, нетронутыми остались печенье и конфеты. Саша говорил и не мог остановиться. Мама не перебивала. Когда исповедь закончилась, было уже далеко за полночь. Анна Леонидовна не то спросила, не то сказала: ну что же теперь я могу сделать… Саша рухнул на колени. Скажите Люде, что я приезжал к вам после свадьбы и всё рассказал. Она поверит, я был два дня в командировке. Это будет святая ложь. Скажите, что я не мог сознаться ей, она бы отвернулась от меня сразу и навсегда. Серое утро заглянуло в окно и пожало плечами. За окном маячили два серых лица. Саша не спал вторые сутки, Анне Леонидовне, чтобы посереть, хватило одной бессонной ночи.
Распаковав вещи в комнате Людмилы (не в гостинице же останавливаться!), она собралась в больницу. Наум Борисович предупредил: говорить осторожно и недолго. Если будете плакать – не пущу и протянул таблетки валерьянки. У кровати Людмилы поставили стул, Анна Леонидовна села и приобняла дочь. Здравствуй, Солнышко. Солнышко открыло глаза и бесцветно прошелестело: здравствуй… зачем ты приехала… у меня всё хорошо…вчера приходил… священник… мне пообещали… меня возьмут в монастырь… Потрясённая Анна Леонидовна спросила: с новорождённым ребёнком?.. Нет. Ребёнок останется с отцом. Да, надо было глотать десять таблеток валерьянки, а не пять! Хотелось заплакать. Мать склонилась над дочерью, прикоснулась губами к безжизненной щеке. Отдыхай. Я приду завтра. До двери было четыре шага и Анна Леонидовна, ступая на ватных ногах, благословляла свою давнюю привычку: плакать молча.
Она присела на какую-то кушетку в коридоре и прислонилась к стене. Слёзы текли не останавливаясь. Она не видела, кто к ней подошёл, взял под руки, куда её повели… Сквозь мутную пелену, до неё наконец стали доходить слова Наума Борисовича. Он повторял, как заклинание. Вы – мужественная женщина, вы – сильная женщина, вы всё выдержите и сможете спасти дочь. Я хочу поговорить со священником, наконец произнесла она, с тем который приходил к Людмиле. Наум Борисович назвал обитель и имя священника.
Отцу Николаю не нужно было спрашивать, кто перед ним стоит. В одночасье постаревшая дочь была слишком похожа на свою мать. Постепенно в разговоре разъяснилось. Людмилу никто не возьмёт в монастырь из роддома. Ей назначат послушничество. Жить она будет при муже, воспитывать дочь. Когда девочка подрастёт настолько, что её можно будет оставить без матери, Людмилу постригут в монастырь. Если она сможет оставить дочь… И если не вернутся чувства к мужу. Чем мне отблагодарить вас за вашу мудрость, батюшка? Благодарите Господа.
К вечеру с трудом добравшись до квартиры зятя, Анна Леонидовна рухнула на кровать и мгновенно провалилась в сон, потому проснулась ни свет, ни заря. Саша не спал. Она коротко и ясно изложила суть разговоров с главврачом, с дочерью, со священником. Саша судорожно вздохнул. Тёща и священник, да и главврач были в союзниках. Значит теперь нужно только молиться и уповать на то, что время лечит.
Анна Леонидовна ежедневно ходила к дочери и боялась начать разговор. На десятый день Люда встретила её сидя, и стало ясно: пора. Белое лицо дочери сливалось с белой стеной. Казалось, глаза просто нарисованы в свободном полёте. Бездонно голубые и безутешно печальные. Говори, мама, я вижу, тебя что-то мучает. Прости меня, доченька, я всё знала с самого начала и не могла тебе ничего сказать. Знала о чём? О прошлом Александра. Откуда? Он приезжал ко мне после свадьбы и всё рассказал. Он сильно тебя полюбил и боялся потерять, поэтому всё вот так и получилось. Прости меня, девочка.
Анне Леонидовне казалось, что дочь молчит, целую вечность. Снегурка, наконец, вздохнула и сказала: мама я знаю, что ты лжёшь, потому что не хочешь, чтобы твоя внучка росла сиротой. Нет, Солнышко, я лгу потому, что очень хочу, чтобы ты была счастлива.
Вместо эпилога
Людмила и Александр ведущие специалисты в дизайнерской группе Льва Арнольдовича.
Для Анны Леонидовны любящий зять прикупил двухкомнатную квартиру, прямо в своём подъезде. Зачем далеко бегать? Да и детский сад это совсем не то же самое, что заботливая бабушка, для трёх глазастых озорниц: Любаши, Виктоши и Леночки. Саша иногда отрывается от компьютера и тёплыми глазами смотрит на своих любимиц. А поздними вечерами, когда засыпает даже уставшая Людочка, он пишет историю своей жизни, придумывает имена не придуманным героям и всё никак не может определиться с названием этой несчастливой истории со счастливым концом.
