За свое дитя

- Вот, значит, приходит Серебряное Пламя вечером и прямо на гроб верхом садится. Ночью вампир захотел вылезти. Толк крышку, а та не поднимается. "Пусти!" – говорит. "Не пущу". – "Пусти, уморю!". А Серебряное Пламя сидит на гробе, что-то отбрехивается да кол осиновый строгает. Стал кровосос тогда крышку изнутри когтями драть. До утра провозился. При солнце вампирам воли нет. Утихомирился. Серебряное Пламя днем выспался, а вечером опять пришел. Ну, все повторилось. И на третью ночь также. Вампир грозится да крышку гроба скоблит, ведун кол строгает и кровопийцу поругивает. И вот на третье утро, совсем уже солнце к окоему подходит, чует Серебряное Пламя, немного вампиру дерево царапать осталось. Сейчас дыру пробьет и лапу когтистую высунет. Ведун с гроба и спрыгнул. Вампир за три ночи с голодухи и от злобы совсем одурел, крышку отбросил, из гроба выскочил. Тут его солнышко и спалило.

- И кол не понадобился.

- Поделом кровососу!

- А про то, как Серебряное Пламя черта по церкви гонял, слышали?

Обоз герумский, потому и байки, которыми возницы и приказчики тешат друг друга, благосклонно внимающих купцов и их жен, городские, веселые, про то, как волшебник Серебряное Пламя без труда одолевает глупую нечисть. И при том правдивые. Слушая их, Вольга сам порой удивлялся – когда успел так наследить на восходных берегах? И еще: как эти истории отличны от тех, что рассказывают в Дудочном лесу – жестких, сумрачных, в которых встреча с лесным охранителем не всегда сулит добро. И это тоже было правдой. Хитников, губящих лес, он не щадил. Равно как и тварей нападающих на людей. А было их немало. Здесь, в чаще, где человек почти всегда оказывается с бедой один на один, нежить не сказка, а жуткая быль.

- Гуго! – Вольга подъехал к передней телеге и пнул в подошву сапога развалившегося на ней купца. – Через полшага солнца печище. Там заночуем?

- Ох, - торговец потянулся, перевернулся с боку на бок. – Заночуем. Молочка попить… Да…

Третий год купец из Хофенштадта Гуго Шранк собирает обозы, идущие через весь Окаян. И третий год через Дудочный лес, проезжие тракты которого погублены минувшей войной, водит их Вольга. Просто Вольга. Совсем молодой парень с берегов Смолены, нашедший себе честный промысел. Серебряное Пламя не сомневался, что, захоти смышленый купец разведать, кто на самом деле встречает у края чащи его телеги, указывает проходимые тропы, помогает уберечься от нежити и хищного зверья, то до истины докопается. И знал: Гуго этого делать не будет. Но в конце пути, рассчитываясь по уговору, всучит часть платы товаром – полотном, нитками, железной иглой, хорошей глиняной плошкой, солью – всем тем, что в лесу нужно, а взять негде. Оставшуюся же долю будет отсчитывать чуть не целый шаг солнца, скаредно вылавливая в кошеле среди серебра медные монетки. А как по-другому? Золото слишком ценится на Окаяне, за один желтый кругляш можно купить полобоза и сапоги купца впридачу. А ходкое серебро нежить не выносит. Да и ведуны, говорят, не очень… Все-таки Гуго догадывался о многом. И этого знания ему хватало.

- Душно как-то, а, Вольга? Гроза, что ли, будет?

- Нет.

***

Обычно к обозу сбегалось все печище. Если не купить или продать что-нибудь, так посмотреть на новых людей, узнать, что творится за краем леса, посудачить. Это же селенье будто околдовали. Не было видно занятых делом или беседой огнищан, не бегали меж домами дети, не лаяли собаки. Только виснущий на частоколе мальчишка соскочил на землю и, мелькая голыми пятками, бросился прочь.

- Подожди, Гуго. Неладно тут что-то. Останавливай обоз.

Спешившись, Вольга один пошел к печищу. А от домов навстречу пришельцам уже спешил вооруженный рогатиной дядька в плотной кожаной куртке, и из изб выскакивали люди с топорами, дубинками, охотничьими луками в руках. Сгрудились у ворот, но створки перед остановившимся обозом захлопывать не спешили. Мальчишка-дозорный выглядывал из-за спины упершей руки в бока грозной тетки. Она одна была без оружия, но Вольга углядел, как полощется перед огнищанкой тонкое золотистое марево. Ведающая.

Серебряное Пламя сделал шаг вперед.

- Поздорову, Ярун, тебе и всему роду твоему.

- Вольга, ты что ли? – мужик с рогатиной недоверчиво – сумерки уже подступали – оглядел пришлого.

- Я. Обоз герумский к Воеславлю вывожу. С кем воюете, большак? Разбойники завелись?

- Не, - Ярун покосился на местную ведунью, та кивнула. – Беда у нас. Ты уж заходи, а обоз не пустим. Не обессудьте, гости торговые, до утра подождать придется. Чужим сейчас веры нет.

***

В печище этом Вольга прежде не бывал, но хозяина Яруна знал хорошо. Доводилось и по лесу вместе ходить, и в корчме в Воеславле сиживать. Жена большака Догада – упырю кулаком скулу своротит да и ведунья не из последних – подав на стол угощение, не ушла, а плотно уселась рядом на лавку, слушая мужской разговор. Ни одно дело в печище без мудрой большухи не решается. На гостя смотрела недоверчиво, но спокойно, разгадать пытаясь.

Хозяйская дочь смахнула со стола ложку и тут же полезла за ней. Провозилась она так долго, что можно было б собрать всю утварь, имеющуюся в доме. Наконец крепкий палец молодой огнищанки недоверчиво потыкал в сапог Вольги.

- В Тинггарде на ярмарке купил, - парень слегка притопнул каблуком. - Хорошие сапоги, по ноге. А копыта, если уж есть, то сразу видны.

Лицо выбравшейся из-под стола девушки краснело спелой клюквой.

- Так что случилось, Ярун?

- Недоброе, Вольга. Дети у нас пропадают. Двое уже.

- Большие? – подобрался Серебряное Пламя.

- Крохи совсем, - ответила Догада. – Спеленутые. Прямо из люлек забрали. На закате. У одного мать только в сени вышла, у другого – в подпол спустилась.

Вольга молча поднялся и вышел на крыльцо. Огляделся, прищурившись.

Охранительные знаки над дверьми были выжжены на совесть. А еще их наверняка подновляли углем из молодого костра, зажженного в Солнцеворот. Вольга не мог видеть все избы, но верил: Догада никого из соседей не забыла. И борозда вокруг печища – вспомнил Серебряное Пламя – глубокая, ровная. Нежить не могла проникнуть в селенье извне. Если только кто-то дал ей волю…

- Детей не ругали? – спросил Вольга, вернувшись в горницу. – Не было в печище драки, ссоры? Никто другому зла не пожелал?

- Нет, мирно живем… - начал было Ярун, но Догада прервала мужа:

- Было дело, две дурехи у колодца заспорили, кому из них замужем лучше живется. Слово за слово, одна другую из ведра окатить хотела, да ненароком нос ободом раскровянила. Только вчера сознались, стыдились.

Колодец. Вот путь для нежити. А вода, смешанная с кровью, пролитой под недобрые слова, разрушает охранительные знаки не хуже задуманного и проведенного обряда. Но кто из водяной нежити похитил детей? Русалки маленьких любят, но никогда не воруют, принимают только младенцев, погубленных злыми людьми. К водяному или болотнику человек должен прийти сам.

- Пойдем, хозяйка, - Вольга снова поднялся. – Колодец покажешь.

***

Вокруг колодезного сруба широким кольцом рассыпан песок. В княжьих гриднях тебе б, большуха, быть. В крепостце приграничной.

- Были следы?

- Были. Словно лягуха прыгнула. Только не бывает у лягухи лапы с лапоть.

- С солью песочек-то?

- С ней, вестимо.

Из всей нежити соль любят только лешие.

Пока Вольга опускал ведро в колодец, молчали. Наконец внизу хлюпнуло. Глубокий колодец, его подземные ключи питают. Хороша должна быть здесь водица.

Вольга налег на ворот.

- Что с водой, мать?

- Невкусная стала.

Вольга поставил ведро на край сруба. Наклонился, почти касаясь лицом холодной плещущей воды. Принюхался. Осторожно отпил.

У воды был слабый запах и вкус болотной гнили.

- Дети пропали в два дня, один за другим?

- Верно.

След болотника не держится дольше одного дня. Нежить приходила трижды. Сегодня явилась в сумерках, аккурат когда Вольга разговаривал с огнищанами. Натолкнулась на соль и отправилась восвояси. Болотники хорошие охотники, но ленивы, не любят вылезать из своей трясины, и тем более рваться в человеческие селенья. Зачем нежити, способной легко задавить корову, пробираться в дом сквозь узкое окошко, хватать ребенка из люльки, когда можно затаится возле гати или ягодника и дождаться добычи покрупнее?

Чем же так влечет печище болотника?

Вольга снова огляделся. Селенье стояло темное, готовое к ночи. Огнищане разошлись по домам, заперли двери, закрыли окна ставнями. Даже собак, по всему судя, забрали в избы. Только за околицей виден был костер обозников. Да еще крохотный огонек робко помаргивал возле дома большухи. Кто-то в хлеву с лучиной сидит.

- Ты что ж, хозяйка, на ночь коровам огонь оставляешь?

- Где? Ах, негодники! Вот я вас!

Догада скорым шагом устремилась к дому.

В ветвях старой березы, стоящей неподалеку от колодца раздались шорох и скрип.

- Огородами дуй, - сказал Вольга дереву. – Раньше мамки добежишь, она тебя не заметит.

Кто-то серый сверзился с березы вниз, подпрыгнул на месте и шмыгнул к ближайшему плетню.

Вольга только головой покачал. Кика Догады гордо топорщится тремя рогами, троих детей мать в мир привела. Покуда ее нет дома, а Ярун затворяет ворота, старшая дочь наверняка прокралась к задушевной подруженьке, рассказать о заезжем ведуне, молодом и пригожем. Брат ее, тоже охочий до всего нового и необычного, побежал поглядеть, как чужой чародей в колодец полезет. А третье чадушко где?

Третье дите, судя по старательному реву и строгому бормотанию Догады, доносящимся из избы, было уже дома. Вольга протянул руку к двери, но передумал и, соскочив с крыльца, направился к хлеву.

***

Лучину хозяйка Догада, конечно же, затушила и забрала, но ночь летняя, прозрачная, свету хватает.

Два больших блестящих глаза глянули на Вольгу из полутьмы хлева.

- Ничего, Лыска, ничего, хорошая…

Поглаживая корову по белой звездочке на лбу, парень огляделся.

В людских жилищах Вольга бывал, а вот то, как устроены изнутри хлев, конюшня, амбар было для лесовика загадкой. Вот этот набитый сеном короб у входа, должен он здесь стоять? И чего ради класть в него запеленутое в тряпье полено? Да тут, верно, младшая дочь большухи играла, полено-то непростое, кто-то на нем человеческое лицо вырезать пытался.

Вольга развернул тряпки. Дерево было рыхлым и сырым, будто его совсем недавно достали из воды.

- Положи. Это Малушина.

В дверях стоял давешний вихрастый мальчишка.

Вольга осторожно опустил полено обратно в сено.

- Тебя как звать?

- Юша.

- Ты сестре игрушку мастерил?

- Не, я нашел. За морошкой ходил, а оно там лежало.

- Знаешь, что в печище принес?

Юша неуверенно потоптался на месте.

- А чего?

Шел по лесу охотник или грибник. Сел близ болота передохнуть. Захотелось новый нож испробовать или просто чурбачок подходящий под руку попался…

- Это кокон болотницы, Юша.

Мальчишка тихо ойкнул.

- Это, значит, она?..

- Нет. Взрослая болотница ходит, дите свое ищет.

- Заберешь ее? – Юша с опаской косился на то, что принял за простой чурбачок, словно тот мог вдруг выпростать длинные цепкие руки и схватить зазевавшегося.

- Заберу.

- Малушка плакать будет.

- А ты возьми хорошее полешко да новую игрушку сестре смастери. Сумеешь ведь?

- Сумею.

***

- Серебряное Пламя!

Догада стояла на крыльце, плотно притворив за собой дверь в избу.

- Кого зовешь, мать?

- Признала я тебя, Серебряное Пламя, - женщина тяжело спустилась с крыльца и уселась на последнюю ступеньку. – Нашим ничего не сказала. Им сейчас и без того довольно. Ждану и Русану, чьи дети пропали, запереть пришлось, мяуном поить. Они искать рвутся. Вдруг на болото выйдут и вправду найдут… Понимаешь же?

Вольга кивнул. Доводилось видеть трупы людей, которых сосал болотник.

- Я сказала, детей кикимора прибрала. Пусть уж думают, что нечистью вырастут, зато живые. Что ж эта пакость болотная к нам так повадилась?!

Вольга уселся рядом с Догадой и развернул плащ.

Несколько вздохов ведающая смотрела удивленно, не понимая. Нахмурившись, протянула руку. Тут же отдернула.

- Кто подбросил? – спросила тихо и яростно.

- Не со зла он. По незнанию.

- Не скажешь. Тогда и мне дознаваться не след. Сам что думаешь?

- На болото пойду. Один, - Вольга поднялся.

- За своим дитем, значит, нежить приходила, - задумчиво покачала головой Догада. – Думаешь, спутала? Живы еще наши-то?

Вольга не ответил. Слишком слаба была надежда.

- Ты вот что, - неуверенно молвила большуха. – Ты если найдешь… Ты там их похорони, в печище не неси, не надо. Иначе, боюсь, на погосте новых могил больше двух будет…

***

Обоз остановился неподалеку от печища, не захотели купцы ночью объездную дорогу искать. Возле первой телеги, недовольно поправляя пояс, стоял Гуго.

- Чего мнешься? Живот прихватило?

- Не, - герум кисло посмотрел на смолена. – Кони устали. Я вот думаю, может останемся здесь на денек? А то кони устали…

- А люди?

- А люди ничего. Помочь тут могут, а? Что случилось-то?

Гуго отличался прямо невозможной для купца порядочностью и добросердечием. И жутко смущался этого.

- Плохо дело, Гуго. Нежить детей крадет.

- Нежить? Надо позвать священника! Ах да, они ж тут язычники…

- Священник не поможет. На болото идти надо.

- Я с тобой!

Вольга оглядел похожего на молодого задиристого петушка Гуго. Неудобное герумское одеяние, куцый плащ. Кинжал чинкуэда, за рукоять которого ухватился воинственный купец. Когда на обоз налетали лихие люди, городской щеголь Гуго под телегой не прятался. Но в лесу кроме храбрости и благородства нужны еще привычка и умение. Только тот, кто сам выживал в чаще, способен кого-то в ней спасти.

- Нет, Гуго.

- Обузой стану, - понял купец. – Наши спрашивают: почему в деревню не пустили? Правду сказать?

- Скажи, что проезжие люди на колодец порчу навели. Местные завтра обряд проведут, вода очистится. Тогда и через печище пропустят.

Гуго задумчиво пощипал бородку, прикидывая что-то.

– Сколько тебя ждать?

- До полудня. Если не вернусь, то… - Вольга развел руками. – На болото за мной не ходите.

- Мы еще день и ночь подождем, - решил Гуго.

***

Ночью человеку в лесу делать нечего. Даже смолены, издавна живущие в чащобе, знающиеся с лесом и почитающие его, стараются до наступления сумерек добраться до человеческого жилья. Вожаки идущих через Дудочный лес обозов рассчитывают путь так, чтобы заночевать в гостеприимном печище, на постоялом дворе, или хотя бы на берегу величавой Смолены, надеясь, что обитающие там крылатые берегини заступятся за путников. Хорошо, если среди людей есть дока, умеющий очертить стоянку недоступным для нежити кругом, укрепить его охранительными знаками, бросить в костер нужную траву. Возле славного пламени до утра продержаться можно.

Другое дело пробираться по ночной чаще одному. И не пошел бы сейчас, но времени, чтобы вернуть ребенка, похищенного нежитью, отмерено только три дня и столько же ночей. На рассвете будет уже поздно.

Если дети еще живы…

Отдай-Сапоги, близ которой Юша нашел кокон болотницы, особо опасной трясиной вроде как не считалась, но уж по зловредности слыла наипервейшей. Идти к ней было недолго, но через такие буераки, что и змея, пробираясь, хребет свернет. Поневоле позавидуешь нежити, которой торные человеческие пути без надобности. Само болото, неглубокое, по сапоги, по пояс, но очень хваткое, то со смаком пожирало наведенные людьми гати, то вдруг выдавало удобные тропы, которые через день-другой, а то и седмицу снова поглощало. А на место их заползала коварная топучка, чуть ли не за один вздох утягивающая взрослого человека так, что самому не выбраться. Змеюк, пиявок и комарья здесь было – не отобьешься. Но люди на Отдай-Сапоги все же ходили – слишком уж хороши были местные ягодники, щедрые, чистые, с ягодой крупной и вкусной.

Раньше недалеко от топи проходил тракт, но он еще до войны начал хиреть и зарастать. Немного было охотников ездить по дороге, зажатой между болотом и проклятым озером Волчье Око.

Впереди послышался плеск воды. Родник. Несколько валунов улеглись здесь лесенкой и вода весело спрыгивала с одного камня на другой.

От такого подарка отказываться нельзя. Опустившись на колени, Вольга бережно зачерпнул в горсти холодной прозрачной воды. Напился, омыл лицо. В другое время парень с удовольствием посидел бы у родника еще, играя со струями воды, вслушиваясь, пока в журчании и плеске ни стали бы различимы тихий смех и голос. Много тайн знает текучая вода и охотно делится с тем, кто готов внимательно слушать.

Но летняя ночь коротка. Опустив в родник несколько ярких стеклянных бусин, Вольга поднялся и пошел дальше.

А лес во всю занимался своими делами. Вылез из зарослей папоротника еж и, чихнув, потопал прочь. Лунь мелькнул меж деревьев седым крылом. Две ели, переплетя пушистые лапы и склонив друг к другу макушки, шептались о чем-то. Стадо зайцев пересекло дорогу Вольги. За длинноухими, погоняя, важно выступал леший. Присвистнул, увидев человека, потом узнал, сдвинул шапку на брови, размышляя, ничего не придумал и, сплюнув, поспешил за своей скотинкой. Какая-то жуткая харя, перевернувшись на ветке, оказалась прямо перед лицом Вольги, но получила крепкий щелбан и убралась.

Еще шаг, и земля под сапогами стала твердой, утоптанной. Заброшенный тракт.

- Заплутал, мил человек? – широкоплечий бородатый мужик поудобнее оперся на жердь и выбрался из оврага на тракт. – Пойдем с нами, у нас телега. Ось вот только сломалась. Сейчас починим и поедем.

Сидящая на пеньке девушка с перекинутой через плечо толстой русой косой приветливо улыбнулась.

Вольга улыбнулся в ответ и, быстро припав на одно колено, рванулся в сторону, уворачиваясь от занесенного за спиной топора.

***

Выползнями становятся те, кто умер не своей смертью и не был погребен должным образом. Даже разбойники стараются хотя бы бросить на тела своих жертв горсть земли и сказать прощальное слово, дабы, проснувшись однажды ночью, не увидеть над собой лицо человека, зарезанного седмицу назад.

Видом выползни как люди, такие, какими были при жизни, и только знаки богов могут явить их истинный облик, но живым его лучше не видеть.

Выползни не так сильны и неуязвимы, как упыри, но человеку с навьей нежитью совладать трудно. Мертвое тело не чувствует боли, застывшая кровь не течет из ран. Только спалив огнем, снесши голову или разрубив врага на куски можно одолеть выползня. А ведь он стоять на месте не будет.

Вольга однажды видел, как княжьи дружинники отправляются истреблять гнездо нежити. Шел десяток бывалых гридней с секирами, с ними двое ведающих со связками факелов. Все в полном доспехе, шлемы с масками, с бармицами, полностью скрывающими лица.

Топор у единственного оружного нападающего Вольга исхитрился выбить сразу и пинком зашвырнул подальше. Жердь, с которой вылез из оврага, второй мертвяк бросил сам. Дерево против меча не сдюжит, собственные когти и зубы нежити грозней.

Трое выползней подскакивали к человеку, а тот, отчаянно крутясь на месте, отгонял их мечом и ножом. Нежить была слишком умна, чтобы лезть под клинки, а Вольга понимал: стоит хотя бы одному выползню вцепиться в него, и спасения не будет. Не обладая силой зрелого воина, Серебряное Пламя рассчитывал лишь на ловкость и проворство. Убежать не удастся. Надо перебить выползней прежде, чем усталость встанет вместе с ними против человека.

Опасаться больше следовало двоих мужиков. Девушка вела себя как любая девчонка, оказавшаяся при драке – металась, размахивала руками, но не приближалась.

Шуганув одного из выползней ножом, Вольга перебросил меч за спину, мешая когтистым лапам ухватить за шею. Развернулся, согнув колени, рубанул врага сверху наискось. Нежить успела отскочить. За плечом движение. Снова поворот, меч идет в замах.

Сейчас против Серебряного Пламени оказалась выползниха.

Оружие быстрее человеческой мысли. Пляшущий танец боя клинок не дает хозяину времени задуматься, представить, как беспощадное лезвие перерубит переброшенную через плечо косу, а потом войдет в белую шею, как кровавыми брызгами разлетятся простенькие красные бусы….Но иногда случается по-другому. И взвизгнул обиженно добрый меч, когда рука, его направляющая, вдруг дрогнула, ломая путь клинка, немного, почти незаметно, но этого хватило выползнихе, чтобы увернуться. Сам еще не понимая ошибки, Вольга запнулся, чуть наклонился вперед. Замешкался на вздох, но нежити этого хватило. Подскочили, вцепились в руки, разводя их в стороны. Левое запястье словно в тисках зажало, один из выползней вздумал кусаться. Второй тянулся к горлу. Кто сказал, что живущие в лесу смолены носят рубахи с высокими воротниками и обручья чуть не до локтя только лишь красы ради? Вольга прижал подбородок к груди и повалился на колени, увлекая противников за собой. Пока они торопятся, мешают друг другу, можно высвободить хоть одну руку…

Узкий узорный сапожок метко ударил в переносицу.

***

Тело не хотело умирать. Тоскуя по своей участи, оно заходилось остатней болью. Ныли разбитое в кровь лицо, спина, которой крепко приложили о ствол дерева, вывернутые назад руки. Сдерживая стон, Вольга крепко прикусил губу.

- Потерпи. Недолго осталось.

Обладающая злым разумом нежить не прочь поглумиться. Ловкие пальцы почти нежно расстегнули ворот. Острый коготь царапнул кожу.

Вольга открыл глаза. Личико выползнихи было даже миловидным, если б не желтые, крупные словно камни, торчащие зубы.

- Не бойся. Ты быстро умрешь.

Розовая ладошка, закрывая мир, медленно приближалась к глазам. Другая рука, с хищно скрюченными когтистыми пальцами, тянулась к груди, туда, где заполошенно стучало сердце смолена.

Волки появились на заброшенном тракте неожиданно, словно ожили вдруг серые тени леса. Приготовившиеся к пиршеству выползни злобно зашипели - они ни с кем не хотели делить добычу. Но звери пришли не за человеком.

***

Волков было пятеро. Матерый вожак с проплешиной-шрамом на плече. Его черная спутница, небольшая, но уверенная. Трое нескладных еще подъярков. Рассевшись у оврага, звери разглядывали растерзанных выползней. Смотрели без жадности, не как на добычу. С брезгливым любопытством глядели. Один из молодых потянулся было понюхать, но мать рявкнула на него и волк вернулся на место.

Вожак подошел к Вольге, стоящему на коленях под деревом. Серые человеческие и желтые волчьи глаза встретились.

- Почему? – тихо спросил Серебряное Пламя.

"Облава. Ты унес и спрятал волчат".

Сухой лес прошлого лета. Шум облавы за спиной. Три завернутых в плащ серых несмышленыша, никак не желающие смирно сидеть на руках у быстро идущего человека.

Вожак повернулся и пошел прочь. Стая последовала за ним.

- Что за люди вы были, не знаю, о том пусть боги судят. Если при жизни зла не творили, то бояться вам нечего, а чем после смерти стали – не ваша вина. Пусть хоть телам теперь покой будет.

Бесполезно было даже думать выкопать ножом могилу для троих в земле, плотно пронизанной корнями деревьев. Вольга просто снес останки дважды убитых в одно место, сложил, как сумел и накрыл еловым лапником. Тяжело было и муторно. Волки рвали нежить жестоко, да и первая смерть давно попавшихся разбойникам безвестных горожан не была легкой.

- На дороге, которой сейчас пойдете, заплутать сложно. Но чтобы светло вам было…

Вольга выкопал в головах погребения небольшую ямку и, обложив ее камнями, развел костерок.

Три тонкие струйки дыма потянулись вверх, торопясь добраться до предутреннего неба.

- Ступайте с миром.

Выползней на заброшенном тракте теперь можно не бояться.

***

Болото. Жесткие стебли травы, влажный, пропитанный водой мох, чахлые деревца. Черные, недоброй водой налитые мочажины. А чуть подальше клин твердой земли, золотящийся крупной спелой морошкой. И всего-то до него дюжина шагов, не больше. Дюжина шагов, но надо суметь их пройти. Не бывает на свете прямых гладких тропинок, ведущих сквозь топи. Никогда не откажется болото от глупой, беспечной или слишком уверенной в себе жертвы.

Мертвая сосенка с облезшей корой маялась на корню у края трясины. Меч перерубил тонкий ствол одним ударом.

Вольга покачал слегу в руке, примеряясь, и шагнул на ближайшую косматую кочку.

Только смертельно раненый или напрочь лишенный богами ума может улечься на маленьком островке посреди болота. Вольга хмуро огляделся. Пиявки на суше не опасны, а гадюк не видно. Зато комары со всего болота радостно слетаются к жертве. Запах багульника щедро обещает скорую и сильную головную боль.

Горестно вздохнув, Вольга положил на землю верную слегу и сам устроился рядом. Повозился, стараясь получше закрыть лицо длинными волосами, подвернул под себя руки и затих.

Болотники тянутся на свежую кровь не хуже комаров. Хорошо б еще нежить успела, покуда мелкие гады всю не высосали.

Шлеп! Огромная жаба прыгает по болоту. Невнятное бормотание. Древняя старуха бредет к морошковому островку. Накатил запах гнили и раздавленного багульника. Болотница подобралась к жертве.

Бормоча и причмокивая, нежить вертела Вольгу, выбирая место, где присосаться. Терпеть. Не вздрагивать, не съеживаться от прикосновений склизких холодных лап. Не открывать глаза. Если болотница поймет, что добыча не так уж беспомощна, мигом утопит в трясине. Пусть готовится со вкусом откушать свежатинки. Пусть повернет поудобнее. Так, как удобнее мне…

Пора! Рука, заложенная за широкий ремень, крепко сжала рукоять ножа.

Люди говорят, что нежить не любит серебра. Это не так. Белым металлом можно отпугнуть только навий, живых мертвецов. Нежить боится холодного железа. Вбитый в порог или притолоку гвоздь не позволит нечистикам войти в дом, близко поднесенный нож заставит оцепенеть.

Но болотная нежить живет близ ржавой руды.И постепенно привыкает к железу.

Увидев перед собой лезвие засапожного ножа, болотница отшвырнула коварную жертву и бестолково заметалась по островку, давя морошку. Погубив почти весь ягодник, догадалась наконец сигануть в топь. Вот только угораздило нежить прыгнуть через почти выбравшегося из трясины врага. Вольга успел крепко ухватить болотницу за жабью лапу.

- Стой!

Вместе повалились на землю. Туша нежити придавила руку смолена. Теперь никому не вырваться.

Сердито воззрились друг на друга. Лицо болотницы было похоже на человеческое, но будто смяли его, сгребли в горсть, а потом расплющили и получившуюся маску нацепили на огромную, облепленную ряской и болотными растениями, жабу. Только губы толстые, вывороченные, сосучие.

Нежить попыталась вырвать лапу и снова забормотала.

Суровые волкодлаки, болтливые лешие, хитрые хохотушки русалки, склочные водяные, ворчливые полевики, насмешливые полудницы – вся нежить понимает человеческую речь и легко говорит на языках живущих на Окаяне племен. Но болотники… Лесная нежить водится с речной и полевой, трясина же живет своим замкнутым миром. В ночь последнего летнего полнолуния болотники приходили на праздник к владыке Леса Бору, но не веселились со всеми вместе, а сидели, подобрав лапы, в стороне, похожие на неопрятные кочки, и только зыркали злыми мутно-зелеными или красными буркалами. Можно ли с такими вообще разговаривать?

- Дите у тебя пропало? Ищешь?

Болотница захлопала лупатыми глазами и протянула к Вольге долгопалую похожую на корягу руку. Показалось или действительно робко, умоляюще?

- Детей из печища забрала? Со своим спутала? Отдам, если человеческих принесешь.

На этот раз болотница дернулась так, что вырвала лапу из рук Вольги и лягушкой запрыгала прочь. От черных глянцевых мочажин отталкивалась легко, не тревожа воду.

На суше нежить не столь проворна. Болотница так и не смогла догнать человеческого мальчишку, уносившего прочь ее ребенка. А у края печища ее остановила борозда опахивания. Но был путь через колодец. И по-летнему открытые окошки изб. А маленькие человеческие свертки так похожи на кокон болотницы…

Нежить допрыгала до старой полуразвалившейся бобровой хатки. Логово. Если дети мертвы, то не более чем через два шага солнца здесь будет пылать костер.

Ждать пришлось дольше, чем думалось сначала. Нежить выбралась из логова скоро, но прыгала теперь не быстро, бережно прижимая к груди сверток обернутый широким листом болотного растения. Добравшись до островка, осторожно протянула ношу Вольге.

Человеческий ребенок, на удивление чистый и умиротворенный, сладко посапывал, будто на мамкиных руках убаюканный. Чем только она их тут кормила?

Болотница просительно забормотала.

- Второй где?

Нежить горестно взмахнула лапами и заторопилась обратно к логову. Второго ребенка принесла так же бережно и удобно пристроила на руку Вольги.

Парень вдруг понял, что стоит один перед хищной нежитью, обе руки заняты ношей, которую так просто не бросишь, меч в ножнах за спиной, а нож успел вернуться за голенище. Если болотница сейчас навалится, то ногами, что ли, от нее отбрыкиваться?

Но нежить и не думала нападать. Совсем по-человечески сложив руки, она присела перед смоленом в грязь и жалобно смотрела снизу вверх.

- На берегу твое дите. Там, откуда взяли.

На этот раз чудищу хватило одного прыжка.

Озаренное взошедшим солнцем болото выглядело по-другому, но все равно мерзко. Через несколько седмиц оно станет еще и более опасным – из кокона болотницы, того, что чудище радостно причитая и угукая, унесло в логово, вылупится новая нежить. Сейчас самое время оставить детей на островке и, взяв в руки слегу, найти тропу к давно покинутой бобрами хатке. Одного меча хватит. Можно еще рассказать обо всем в печище и вернуться сюда с разгневанными оружными огнищанами. Можно пригласить жаждущего приключений Гуго на славную охоту. А можно никому ничего не говорить. Только Догаде. Если болотники начнут лютовать, печищенская ведающая найдет на них управу.

Здоровенный рыжий комар завис перед лицом Вольги, полюбовался и, пользуясь безнаказанностью, уселся парню прямо на разбитую переносицу. Сдуть гада не удалось.

До печища шаг солнца ходу. Через болото, заброшенный тракт и лес. В мокрых сапогах, с тяжелой от запаха богульника головой, в каждой руке по ребенку. Их не сунешь за пазуху, как нечувствительный, похожий на чурбачок кокон. Один малыш пока что мирно спал, а вот другой уже недовольно морщился и покряхтывал. И это было самым страшным.

***

У колодца собралось все печище и приглашенные обозники. Купцы уже не жалели, что их не пустили ночевать в селенье, да и утром пришлось задержаться. Интересно было поглядеть на обряд, хоть и языческий. Все, даже герумы, приверженцы Распятого, стояли притихшие, торжественные, почтительно смотрели, как большуха Догада льет в колодец воду принесенную от чистого лесного родника.

- Ключевая водица бегучая все зло избывает!

- Да…

Заскрипел колодезный ворот.

Зачерпнув из поднятого из глубины ведра, первый ковш Догада подала Гуго.

- Испей, гостюшка.

Купец с наслаждением припал к резной узорной посудине.

- Как водица?

- Вкусна!

***

- Вольга! Вольга!

Гуго дергает смолена за рукав. Не в первый раз уже.

- Отстань, Гуго, я спать хочу!

- Кто же спит днем?

- Тот, кому не довелось ночью!

- Я тебя зачем нанимал? Чтобы ты берег обоз или дрых полдороги?

- Тут сейчас на три шага солнца спокойный путь будет!

- Да неужели?

Не отстанет ведь. Будет зудеть, как комар ночью. Когда боги раздавали пороки, герумы прибежали первыми, и одной рукой гребли любопытство, другой – нудливость. А перед этим как раз жадность отхватили.

Вольга нехотя приподнял ресницы.

- Ну чего тебе надо, кат?

- Что там было? – спросил купец шепотом. – На болоте? И как?

Распрощавшись с надеждой на сон, Вольга открыл глаза и сел в телеге. Обозники минувшей ночью и утром, ожидая обряда, пересказали все байки, и не по одному разу, и теперь, скучая, чуть ли не отращивали длинные заячьи уши, мечтая подслушать, о чем старший говорит с проводником. Ухватят два слова, и на три базарных дня врак насочиняют.

- А что, почтенные, знаете, как Серебряное Пламя на болото ходил?

Почтенные радостным хором ответили, что не знают и горе их потому велико есть.

- Тогда слушайте. Пришел однажды Серебряное Пламя в одно печище…