Памяти погибшего Арала

Седой Бахадур… Долгих семьдесят лет на Арале
он жил и рыбачил, пока был силён и здоров,
как вдруг ощутил невозможность забрасывать тралы
в насквозь обмелевшее, зыбкое моря нутро.

Где водная гладь простиралась в бескрайние дали,
где время былое качало баркасы в волнах,
клыками гнилыми останки проржавленной стали
торчат по всему побережью из бывшего дна.

Слезятся глаза от сухих и настырных самумов,
остатки зубов истирает пустынный песок.
Сидит Бахадур одиноко и думает думу
под старым чинаром, который ещё не засох.

Он помнит, как в руки врезались рыбацкие сети,
как палубы полнились скользким живым серебром.
Всё в прошлом теперь… И давно повзрослевшие дети
Арал променяли на бары, комфорт и метро.

Захватчики-дюны ползут и пространство глотают,
под толщей и банки, и омуты скрыв навсегда.
Бормочет старик: - Где ж ты, рыбка моя золотая?
Тебя заклинаю - пусть в море вернётся вода,

пылить перестанет барханная пасть Кызылкума,
и обе Дарьи в полноводье воспрянут как встарь,
и вновь оживут берега от прибойного шума,
и людом работным заполнятся эти места…

Иссохшее дно прячет горечь в колейных развилках,
по мёртвым такырам с триумфом шагает беда.
Лишь в небе глубоком от струй самолётных прожилки
растают, как линии судеб, в белёсых следах.

Достанет рыбак сигаретку из пачки «Памира»,
затянется дымом, прищурив потушенный взгляд,
один на один с искалеченным дерзостью миром,
в котором от шквалов пустынных стенает земля.

Встревоженной ночью приснятся ему крики чаек
и утренний, цвета кумыса, аральский туман,
но вместо баркаса его на восходе встречает
бредущих навстречу верблюдов смурной караван…