Аллергия

Я медленно пробирался сквозь раскаленное марево полуденного июньского дня, насыщенного проклятым тополиным пухом, к себе домой.

– Тополиный пух, жара, июль!... – неслось в тему из распахнутого окна второго этажа.

«Гребаные иванушки со своим пухом!» – неистово пульсировала задыхающаяся мысль.

Пух, везде этот пух, духота и потоки кипятка вместо воздуха, раздувающие невесомые сероватые кучки у бордюров. Жаркий июльский ветерок, глумясь, набирал полные горсти тополиного пуха и швырял мне в лицо, норовя посильнее залепить глаза и нос, а когда, задыхаясь, я пытался дышать ртом, то старался насыпать этого пуха и в горло.

Сетка на мне была вся мокрая, морда вместо красной стала серо-пушистой, а руки, что бы утереться, заняты – во что бы не стало я должен дотащить до дома, до кондиционера и холодильника, шесть литров пива в стекле и двушку белой, потому-что если я не справлюсь, то завтра сдохну.

Улица в это время дня становилась тихой и безлюдной – мазохистов в наших домах не было, и только моя большая фигура в черной сетке и шортах с двумя здоровыми пакетами по бокам нарушала идиллию мизантропа. Плюясь, чихая и проклиная чертов пух, жару, июль и всякую попсу, вздумавшую воспевать такое тяжкое время, я шаркал тапочками к своему дому.

Вдруг, я услышал легкий, мелодичный смешок, где-то слева, он прозвенел как серебряный колокольчик. Я, поняв, что смеются над моими потугами преодоления жары и пуха, стал сердито крутить головой по сторонам. Поначалу никого не заметив, я испугался, что это симптомы теплового удара или, того хуже, скачка давления в моем черепе, но тут я заметил прекрасное существо на качелях, находившихся на залитой солнцем стороне двора.

Лучи солнца, казалось, проходили сквозь нее, обтекая со всех сторон, и заставляли светиться обнаженные руки и ноги. Легкий полупрозрачный шелковый сарафанчик совершенно не скрывал идеальных пропорций молодого тела. Я остановился посреди улицы, зачарованно глядя на юное божество. Она, легко спрыгнув с качелей, почти не касаясь раскаленного асфальта приблизилась ко мне.

«О как она прекрасна, какое небесное создание, светлые волосы, легкая, летящая походка, а лицо как из моих снов! А пухлые губки приоткрыты в озорной улыбке»

Она приблизилась ко мне на расстояние вытянутой руки. Проклятый пух, похоже, не доставлял ей никаких хлопот. Легкий ветерок, наполненный свежестью моря и леса, коснулся моего лица. Неповторимый цветочный аромат проник, вместе с новой порцией тополиного пуха в мой нос. Я закашлялся, а она снова рассмеялась серебряным колокольчиком. Легкий ветерок, морским бризом, игриво обтянул на ней легкую ткань, на миг продемонстрировав точеные соски и идеальный живот.

– Смешной! – прозвенел серебряным колокольчиком ее голос.

– А-а-хр, Вы кто? – только и смог выдавить я, безумно пожирая ее глазами.

– Да так, заходила к подружке, а ее дома нет…

– У-гу-у-у, – глубокомысленно изрек я, страстно желая продолжения разговора.

Проклятый пух настойчиво пропихивал себя ко мне в нос, желая попасть в легкие и желудок. Драгоценная ноша в пакетах оттягивала руки, подлый духан из подмышек стал забивать цветочный аромат незнакомки, а шорты спереди начали предательски вспучиваться. Но я не замечал всех этих неприятностей, и как загипнотизированный пялился на это небесное создание одетой в облака.

– Пошли погуляем, если хочешь? – прозвенел серебряный колокольчик по моим барабанным перепонкам.

– А, это, может ко мне? – с надеждой выдавил я, демонстрируя полные пакеты в руках.

– Нет! Только гулять! Такая прекрасная погода. Пошли в парк!

Я, не помня себя от восторга, потащился за своей мечтой в парк, шлепая потными тапками и погромыхивая бутылками, висящими под вонючими подмышками.

Парк – это последнее место, куда бы я пошел в такую погоду. Там росли сплошь тополи, даже вездесущие бабушки и мамаши с колясками избегали этого адского места.

Я плелся за ней, примороженно глядя на работу ее ягодичных мышц, наглый ветер, как из пожарного шланга, метал мне в лицо потоки тополиного пуха, но несколько раз он стимулировал мое, готовое отключиться сознание, обтягивая сзади шелк на ее фигурке, подпитывая страстью зарождающуюся любовь.

– Пошли к озеру! – весело прозвенела она и прибавила шагу.

– Подожди, а это… – взмолился я, поднимая и показывая полные пакеты бутылок.

– Да положи ты их здесь на скамейке, все равно никто не возьмет!

Я послушно избавился от своих ценностей и бодро пошагал за ней. Но каждый шаг в этом тополином аду давался мне с трудом. Я подгонял себя сладкой мыслью, что у озера станет легче – там вода, там пляж… Любовь!

Она, то удалялась от меня, то снова приближалась, что-то звенела серебром, подгоняя меня, а я шел все медленнее и медленнее. Пух проникал мне в нос и в рот, залеплял глаза, налипал на промокшие шорты, делая совершенно не возможным любое движение. Тополиные семена, обрамленные легкими парусами, деловито проникали в мое разгоряченное любовью тело, они заполнили мой желудок, потом легкие, а я стоял не в силах сопротивляться и дышать. Я был поглощен любовью к этой прекрасной солнечной нимфе.

– Какой ты смешной! Ха, ха-ха! – разбивался серебряным набатом мой мозг.

– У-у-мхр-р, – скрипел я, пытаясь бороться с прорастающими во мне тополиными семенами.

Семена тополей, заполнив меня всего, начали прорастать! От небывалой боли я хотел кричать, но в легких не было воздуха, меня тошнило, но юные ростки разорвали мой пищевод, я хотел упасть, но тысячи тоненьких полупрозрачных корешков уже плотно соединили меня с тем местом, куда привела моя мечта.

А вокруг кружилась в солнечном танце ОНА, и я не мог оторвать от нее влюбленного взгляда. Ее тело, то прижималось к моему, наполняя восторгом любви, то обиженно удалялось, разрывая мое пока еще живое сердце. Серебряный смех заставлял забывать обо всем.

День ото дня я чувствовал в себе инородное присутствие, ростки упрямо пробивали себе пути внутри меня, питаясь моей плотью и кровью, заполняя сосуды и вены. Наконец я потерял счет времени. День сменялся ночью, жара дождем, а лето зимой, я привык к боли, с любовью наблюдая за всеми маленькими росточками, пробившимися сквозь меня и ставшими со временем ветвями. Я старательно выращивал каждый листочек, наполняя его своими соками, а летом я снова вспоминал ЕЕ и исторгал свое семя. Снова и снова, теперь у меня было много сил. Я начал наконец жить, ЖИТЬ по-настоящему, и перестал обращать внимание на красивых, мягких созданий, копошащихся у моих ног ставших корнями.

А однажды я снова увидел ее… Я с трудом узнал то юное небесное существо в лежащей в уродливом деревянном ящике, сморщенной старухе, но я точно знал, что это ОНА – моя любовь. Ее сопровождали несколько красивых молодых созданий, точь в точь, как она в юности, такая же легкая походка, такие же идеально правильные тела и … так же как и кто-то бывший когда-то рядом с ней, недобро косящиеся на мои легкие невесомые семена.