Тьма уже здесь. Глава 4. Проникновение зла

   На следующий день, в воскресенье, Ринат появился на пороге с самого утра, едва пропикало девять часов, для того, чтобы сделать у меня в квартире обычные домашние дела, с которыми я не мог самостоятельно справиться. Я ожидал, что мальчишка опять будет вести себя так же, как в предыдущие несколько дней, то есть бросать в мою сторону встревоженные взгляды и пытаться заставить себя всё же рассказать мне о какой-то гнетущей его проблеме. Однако сегодня Ринат предстал передо мной относительно спокойным и собранным, будто наконец принял для себя некое важное решение.

- Нарисуй пистолет. Мощный пистолет.

   Его новая просьба меня сбила с толку. Я пытался обнаружить некую ускользнувшую от моего понимания систему в том, как Ринат выбирал тему для заказываемых мне рисунков, но не нашёл ничего такого, за что смог бы зацепиться и выстроить логическую связь. Никакого связующего звена между рогатым посланцем ада, букетом из пышных роз и ручным стрелковым оружием не прослеживалось. Недоумённо пожав плечами, я вырвал очередной сдвоенный листок из жёлтой тетради. Почему-то мне показалось, что тетрадь совсем не стала тоньше, хотя я за последние дни успел надёргать из неё уже достаточно листов. На рисунок мне потребовалось десять минут, и в этот раз я приложил все усилия, чтобы удовлетворить своего взыскательного «заказчика» с первой же сделанной попытки.

  Подросток принял от меня лист, и нахмурившись стал вглядываться в прямые и строгие контуры изображенного на нём оружия.

- Красиво. Только не пойму, что это за модель? «Пистолет Макарова», как у дяди Серёжи? Правда это какой-то странный «макаров», с другими пропорциями, как будто в нём что-то поменяли, никак не могу понять, что именно.

- Разве ты не видишь, что ствол и рукоятка у него гораздо длиннее. С «ПМ» это оружие роднят только общие черты дизайна, как-никак и его и «макаров» принимали на вооружение в одном и том же весьма далёком году. Я когда-то интересовался стрелковым оружием, и могу многое чего рассказать о различных его типах и моделях, - сообщил я мальчишке.

 Да, я на самом деле увлекался темой оружия во время учебы на факультете графики и искусства в местном университете, и потратил немало часов, изображая на бумаге средневековые аркебузы, мушкеты и фузеи, более поздние фитильные и кремниевые ружья, револьверы полковника Кольта XIX века – символы Дикого Запада, прославленные в многих вестернах, а также практически современные «Наганы» и «Парабеллумы». У меня где-то дома до сих пор хранился альбом с этими милитаристскими художествами.    

- Не томи, дядя Костя! Признавайся, что же это за пистолет такой? – Продолжая внимательно рассматривать рисунок, спросил юный Садриев.

- «Стечкин», он же АПС. Стреляет девятимиллиметровыми зарядами, в магазине двадцать патронов, способен вести огонь очередями. Этот пистолет разрабатывали для офицерского состава, в том числе спецподразделений.

- Ого. Круто. А он очень мощный?

- С близкого расстояния уложит средних размеров бегемота. Особенно если пальнуть по нему очередью.

- Хм. Ну ты загнул! Бегемота?! И как это проверяли, интересно? У нас в стране бегемоты не водятся.

- Это я приврал ради красивого словца. Конечно же бегемотов трогать не надо – это браконьерство.

- За рисунок спасибо, дядя Костя, - поблагодарил меня Ринат, складывая и пряча картинку во внутренний карман курточки, - вот можешь ведь не халтурить и сделать с первого раза именно то, чего от тебя просят!

 Я даже поперхнулся от такой наглости.

- Удивляюсь я тебе, Ринат. – В кого ты такой малолетней язвой уродился? Отец твой, Дамир Митхатьевич, спокойнейший, интеллигентный человек, инженером по радиотехнике в институте работает, мать - медсестра в клинической больнице, неконфликтная, домашняя женщина. Старший брат – военный вертолётчик, офицер. А ты, юноша, форменный упырёнок, прости меня за выражение! Что ни слово, так с подковыркой, ни малейшего почтения к старшим!

- А разве ты, дядя Костя, хочешь, чтобы я тебя жалел?

***

 Жалость? Да, мне не нужна жалость. Мне нужна злость, чтобы жить дальше, чтобы изо всех сил карабкаться наверх из той физической и эмоциональной ямы, в которую я угодил после злополучной аварии. Я задумался, как бы я себя повёл, если бы я постоянно слышал от окружающих, в том числе от Рината, сюсюканья и причитания. Тогда я бы сам начал жалеть себя, разнесчастного, брошенного женой калеку, с весьма туманными перспективами на дальнейшее выздоровление и успешную трудовую карьеру. Я готов был принять всё, что угодно, только не жалость. Лучше уж презрение, брань и насмешки – они озлобляют. А злым всегда живётся легче.

   Вечером я вновь находился на привычном месте возле открытого окна. Заканчивались последние тёплые деньки, когда солнце дарило миру столько же тепла, как и завершившимся три недели назад летом. Синоптики обещали близкие дожди, за которыми шло серьезное похолодание. Задержавшаяся осень скоро с лихвой должна была наверстать упущенное. Бутылка с остатками недопитой водки была убрана мной прочь с подоконника ещё вчера, для того чтобы не давать новой пищи для обсуждения безумно любопытным бабулькам, собирающимся во дворе. Не хватало ещё в их глазах предстать алкашом-колясочником. Повторять подобную попойку я не собирался – достаточно, на всю жизнь напился. На сей раз «боевой отряд» из восьми пожилых женщин расположился на двух скамейках прямо под моим окном. Возглавляла бригаду старушек самая молодая и энергичная из них, тётя Зина Аракелян, выгуливающая своего ненаглядного внучка, первенца её сына Карена. Когда пятилетний малыш пытался сделать хотя бы один шаг за невидимый периметр, установленный для него внимательной бабушкой, тётя Зина громко окликала его:

- Мкртичик, ты куда это пошёл? Там машины и самокатчики ездят! А ну подойди ко мне, ты же не хочешь, чтобы бабушка нервничала?

- Добрый вечер! – Я решил проявить вежливость и поздоровался я сразу со всеми женщинами, собравшимися внизу.

- Здравствуй, Костя! – Первой откликнулась Галина Юрьевна, которая несмотря на свой почтенный возраст, старше семидесяти лет, всё ещё продолжала работать учителем математики в той же школе, которую, как мне было известно, посещал Ринат Садриев, и на заслуженный отдых пока не собиралась. Следом за Галиной Юрьевной со мной поздоровались и все остальные пожилые дамы.

- Смотрю, опять к тебе Ринатик приходил, - сообщила очевидную вещь тётя Зина, просто для того, чтобы завязать со мной разговор. В этом была она вся – любой спешащий по своим делам житель двора, неважно мужчина или женщина, взрослый или ребёнок, ненароком столкнувшись на своём пути с тётей Зиной, должен был ожидать от неё совершенно случайных фразы, вопроса, призванных втянуть его в обязательную беседу. Фразы тёти Зины были, как липкий язык хамелеона, моментально приклеивающий к себе беспечную добычу. Она питалась и самим процессом общения, и услышанной информацией, как растение получает жизненно необходимую ему энергию от солнечных света и тепла.

- Мальчик молодец, помогает он тебе, Костя. Мама его ведь почти всё время занята. А тебе тяжело одному, да ещё в таком состоянии! – Продолжила тётя Зина, а остальные старушки поддержали свою предводительницу нестройными возгласами. – А почему соцработника не пригласишь, а Костя? Вот Тамаре Николаевне из седьмого подъезда, которой недавно девяносто исполнилось, сын вопрос с соцработником решил, так она не нахвалится!

 Я уже пожалел, что притащился к открытому окну, невольно сделав себя предметом обсуждения тёти Зины и её подруг. Ну как мне объяснить ей, почему я не хотел приглашать социального работника? Для чего ей знать, что вызвать его, означало для меня смириться с тем, что моё физическое состояние – это не временное явление, а навсегда. Попытайся я объяснить свою мотивировку тёте Зине и её «суду присяжных», женщины ещё сочли бы, что у меня не всё в порядке с головой. Пока тётя Зина взяла паузу, чтобы сгенерировать для меня свой следующий вопрос, инициативу решила взять на себя Галина Юрьевна, учительница, решившая продолжить тему Рината.

- А Ринат мальчик очень хороший! – Внезапно объявила она.

- Хороший? – Переспросил я, вспоминая постоянные язвительные фразы и насмешливый тон подростка. – Характерец у него тот ещё.

- Я веду алгебру в его классе. Ринат никогда не шумит и не хулиганит на уроках, а если надо, то и других угомонит.

- Конечно же, Ринат хороший! – Поддержала учительницу Клавдия Ильинична, моя соседка по лестничной площадке, семидесятипятилетняя пенсионерка, всю жизнь проработавшая швеей, и до сих пор берущая на дом заказы, поскольку ей не хватало размера пенсии для обеспечения себя и мужа, страдавшего старческой деменцией. – Он вежливый, часто сумки помогает донести, через весь двор и прямо до квартиры.

   Вот это да, оказывается с пожилыми людьми Ринат Садриев умеет быть вежливым и сам предлагает помощь!

- Позавчера мне на День рождения цветы подарил! – Сообщила Галина Юрьевна. Почему-то именно эта совершенно невинная фраза заставила меня вздрогнуть. Где-то у меня в мозгу прозвенел тревожный звоночек, предупреждающий о том, что эта информация являлась весьма важной.

- Что ещё за цветы, Галина Юрьевна?

   Ответить она не успела, потому что откуда-то с верхних этажей подъезда раздался громкий женский голос:

- Мама, ну почему у тебя опять телефон на беззвучном режиме?! Нам с Мишей уже пора уходить, ты же обещала посидеть с Оксанкой до одиннадцати! – В голосе молодой женщины явно слышались диктаторские нотки.

- Ох! Совсем забыла! Бегу, бегу, Лера! - Галина Юрьевна суетливо засобиралась, совершенно забыв про мой вопрос. Тётя Зина, знающая абсолютно о каждом в нашем дворе, включая собственных подруг, когда-то при случае рассказала мне, что свою единственную дочь школьная учительница родила в достаточно позднем возрасте, в сорок три года, а до этого долгие годы безуспешно боролась с бесплодием, которое ей ставили врачи в качестве диагноза. Когда Галина Юрьевна и её муж уже смирились с тем, что останутся бездетными, закончив длительную и бесполезную эпопею хождения по медицинским кабинетам и различным народным целителям, результаты теста неожиданно сообщили о долгожданной и уже давно не чаянной беременности. Свою ненаглядную Лерочку Галина Юрьевна любила безумно и трепетно, во всём стараясь ей угодить, даже теперь, когда двадцативосьмилетняя Валерия сама была замужем и воспитывала пятилетнюю дочь, внучку учительницы. Лера выросла той еще характерной и вздорной особой, но пожилые мать с отцом, не смели ей сказать поперек ни единого слова.

 Прежде чем тётя Зина спохватилась и успела возобновить свои расспросы, я благоразумно закрыл створки и отъехал от окна вглубь квартиры.

***

   На следующий день я не дождался в обычное время Рината. Мало ли, чем может быть занят человек, даже если он обычный школьник, поэтому я особо не удивился. Однако вечером мальчишка не пришёл тоже, что вызвало у меня некоторое беспокойство. Когда я позвонил ему по телефону, номер подростка оказался занят. Он был занят и в течение следующих пятнадцати минут, когда я пытался до него дозвониться. Примерно в девять вечера я не выдержал и набрал номер Светланы Садриевой, матери Рината. Она сообщила, что её сына позвали на День рождения к однокласснику, и очень удивилась, узнав от меня, что парень оказывается не посещал меня ни днем после школы, ни вечером перед заявленным походом в гости к имениннику. Спустя пять минут Светлана пришла ко мне сама с озабоченным выражением на лице.

- Ринат сбрасывает звонок, пишет мне сообщения о том, что он чем-то очень занят и перезвонит позже! Что за чепуха? Чем таким может быть занят подросток, которому ещё не исполнилось тринадцати лет, что он не берёт трубку от собственной родной матери, кто-нибудь мне скажет? – Выражение озабоченности, граничащее с тревогой, не сходило с её лица почти всё время, когда она трудилась у меня дома, разбираясь с приборкой на столе и грязной посудой.

- Ты где это находишься, скажи на милость?! – Из кухни вдруг раздался непривычно резкий и громкий голос Светланы. Судя по всему, Ринат соблаговолил, наконец, принять звонок от матери. Какое-то время на кухне стояла тишина, видимо мальчишка объяснялся перед возмущённой родительницей, почему он не мог раньше взять трубку.

- Ничего не знаю и знать не хочу. Ты немедленно идёшь домой, или я за себя не отвечаю! Мы с тобой давно не беседовали «по душам», отцу ведь всё время некогда заниматься твоим воспитанием. Значит, сегодня с тобой поговорю я. Сейчас ты бросаешь все свои странные, непонятные мне поиски неизвестно чего, и стартуешь с места, как ракета с космодрома Байконур. Даю тебе ровно десять минут. Каждая минута опоздания – один день запрета на прогулки. Я не шучу. Время пошло!

   Правильно говорят – бойся гнева спокойного человека. На месте Рината я бы бросил всё на свете и во всю прыть мчался бы домой.

- Извини, Костя. Я пойду, пожалуй, встречать своё загулявшееся чадо. – С явным облегчением в голосе произнесла Светлана. - Ума не приложу, что с ним такое творится, может, просто возраст такой сложный. Он уже не первый день выглядит и ведёт себя странно. Зашуганно как-то. Я знаю, что он не спит по ночам. Когда я захожу в комнату, он делает вид, что смотрит девятый сон, но я-то знаю, что он притворяется. Однако он всё равно должен был обязательно к тебе сегодня зайти, или же предупредить меня, что не сможет. Я с ним сейчас очень серьёзно поговорю.

- Возможно у него были какие-то веские причины пропустить визит, а на телефонный звонок просто не было времени, - я осторожно попытался выступить в защиту Рината.

- Я думаю, ты сам в это не веришь. До свидания, Костя, - сказала Светлана, покидая моё жилище.

   Я долго не мог заснуть, гадая, что такое могло стрястись у Рината. В начале двенадцатого часа ночи, когда я уже начал проваливаться в дремоту, неожиданный звук оповещения от поступившего сообщения, заставил меня встрепенуться. Сообщение оказалось, как раз от «блудного» Рината Садриева.

   «Дядя Костя, ты только, пожалуйста, больше ничего не рисуй, у нас происходит что-то непонятное и пугающее. Мне очень страшно. Извини, что не пришёл, после школы я до вечера искал кое-что, что нельзя здесь оставлять. Завтра постараюсь тебе всё объяснить по-человечески. Надеюсь, что ты не сочтешь меня свихнувшимся».

   Я не сразу заставил себя поверить, что мне писал действительно Ринат. При общении со мной он никогда раньше не использовал таких слов, как «пожалуйста» и «извини». Надо ли говорить, что после такого письма на ночь, спал я весьма плохо.

***

   Завтра Ринат ничего мне не объяснил, потому что опять не смог явиться. Правда на сей раз причина оказалась более чем уважительной. Когда в положенный час вместо него ко мне вновь пришла его мать Светлана Михайловна, женщина сообщила, что открыла больничный лист, поскольку её сын внезапно заболел. В настоящее время Ринат лежал дома с температурой выше тридцати восьми градусов, укрывшись до макушки тёплым одеялом и кашляя на весь подъезд, напичканный лекарствами и обклеенный горчичниками. Видимо, сказалась его долгая прогулка накануне вечером. Как раз вчера ближе к ночи температура воздуха на улице скачком понизилась до плюс двенадцати градусов, а Ринат по словам матери гулял в одних рубашке и джинсах.

- Представляешь, Костя! Он ведь меня вчера обманул! – Сокрушалась Светлана. – Не был он ни на каком Дне Рождения одноклассника. Вернее его туда звали, но он придумал предлог, как у молодёжи сейчас говорится, «отмазался», и не пошёл. Соседка видела его вчера в восемь вечера возле опечатанного подвала, где на днях нашли тело Саяпина. Он ковырялся железкой в замке, а когда соседка его спугнула, быстро ушёл. Вот чего ему там было нужно, а? Я его спрашиваю, а он только отшучивается в ответ на все мои вопросы и кашляет. Да ещё этот странный листок…

- Какой ещё листок? – Насторожился я.

- Нашла у Рината в тумбочке. Я не поняла, что это такое, но когда я взяла лист в руки, меня обожгло, словно я схватилась руками за горячую печную заслонку. Светлана полезла в сумку, откуда осторожно извлекла прозрачный файл, внутри которого находился сложенный тетрадный лист в клетку. Почему-то я сразу догадался, что этот лист был вырван из той самой жёлтой тетради, которая сейчас лежала у меня на столе в комнате.

- Потрогай его, Костя. Лист на самом деле горячий, а то ты, чего доброго, решишь, что я на старости лет тронулась умом.

   Через тонкий полиэтилен никакого жара не чувствовалось, и я вытащил сложенный лист из файла, только тогда ощутив, что он и в самом деле горячий, не такой конечно же, как раскалённое железо, но лишь немногим менее обжигающий, чем недавно запечённая в костре картошка. Я быстро положил сложенный лист на кухонный стол и развернул его. В первые несколько секунд я не мог сообразить, что было не так с этим двойным листом из школьной тетради. Однако когда я присмотрелся, внутри меня всё похолодело. Если по краям листа сохранялся узор из клеточек, то в центре осталось большое чистое место, просто белая бумага. Данное белое пятно повторяло своими очертаниями контуры некой массивной фигуры с рогами, и я прекрасно знал, что это за фигура. Именно её неделю назад я нарисовал на тетрадном листе по просьбе Рината. Только теперь мой рисунок отсутствовал. Нет, его не стёрли при помощи подручных средств, он просто исчез вместе с частью синих клеточек, не иначе, вышел «прогуляться» …

После того, как расстроенная и напуганная Светлана Садриева удалилась домой, я взял смартфон и начал листать список контактов, чтобы найти в нём один нужный мне номер. Отыскав этот номер, я нажал на кнопку вызова и стал ждать. Спустя три длинных гудка мне ответил нервный женский голос:

- Говорите, я слушаю!

- Я могу услышать Галину Юрьевну? – Я догадался, что сейчас я разговаривал с вечно взвинченной и раздраженной дочерью пожилой учительницы.

- А кто её спрашивает?

- Это Константин Логинов, ваш сосед по подъезду со второго этажа.

- Мама, это тебя спрашивают, какой-то сосед! Сколько раз я тебя просила - не бросай свой телефон, где попало! Вот, что он сейчас делал в ванной, скажи пожалуйста?

 Спустя пару секунд раздался настороженный голос Галины Юрьевны:

- Да, алло.

- Добрый день, Галина Юрьевна. Это Костя Логинов со второго этажа.

- Здравствуй, Костя. Не ожидала тебя услышать, - однако в голосе учительницы совсем не слышалось удивления.

- Я не отниму у вас много времени. У меня всего один вопрос, Галина Юрьевна. Вы сказали, что на днях ваш ученик Ринат Садриев подарил вам букет на День Рождения. Что это были за цветы?

- Розы, пять штук, - спокойно ответила мне пожилая учительница, - они ещё необычные какие-то оказались, с синими прожилками, будто клеточками. Ринатик сказал, что это какой-то новый сорт, выведенный зарубежными селекционерами. Какие-то знакомые родителей помогли достать. Представляете, прошло три дня, но ни одна роза не завяла, стоят, как свежесрезанные!

- Спасибо, Галина Юрьевна, - сказал я, нажимая кнопку, чтобы прекратить разговор.

   Я думал про откушенную голову молодого дебошира, хулигана и бездельника Дмитрия Саяпина, испачканную слюной, из которой оказалось невозможным выделить генотип. Мне не давала покоя одна, теперь уже не кажущаяся совсем безумной, мысль – если здоровенная собака одним махом оттяпать голову взрослому человеку не способна, а все крупные хищники в зоопарке и цирке находятся на своих местах, в вольерах и загонах, то не мог ли произвести декапитацию злосчастного Дмитрия огромный демон с широченной пастью? Тот самый демон, чье изображение напрочь исчезло с листа бумаги вместе с клетками, нанесенными на этот лист линовально-тетрадной машиной на полиграфическом комбинате?

 Бывает так, что в окружающую тебя сонную рутину, где все вязкие дни похожи друг на друга, как братья близнецы, развившиеся из одной яйцеклетки, медленно, но неотвратимо проникает потустороннее зло, рождённое в ревущих и наполненных хаосом областях, за пределами мира, где светит солнце и дует ветер. И когда ты вдруг понимаешь, что невообразимое теперь находится здесь, рядом с тобой, прямо за дверью, то потом больше ничего в твоей жизни не остается прежним. Лучше всех это понимал американский писатель Стивен Кинг, в романах и повестях которого, особенно ранних, воспевался быт маленьких городков, лениво дремлющих вдали от крупных магистралей, вокзалов и аэропортов, где жизнь текла неспешно и монотонно. Так происходило в его «Жребии Салема», «Оно» и «Томминокерах». Когда герои этих произведений спохватывались, почуяв подкравшуюся беду, они уже не могли повлиять на процессы, прошедшие точку невозврата. Среди наших авторов это сильнее многих осознавал Владислав Крапивин, которого привыкли считать детским писателем, однако его маленьким героям приходилось сталкиваться с недетскими проблемами, не всегда объяснимыми с рациональной точки зрения, как происходило в цикле «В глубине Великого кристалла». Мне очень не хотелось становиться героем подобных произведений.