Архивист. Книга первая. Дело№0. Возвращение себя

В ту ночь Мартин проснулся не от звука — от ощущения. Как будто кто-то только что вышел из его квартиры, не закрыв за собой дверь. Тишина была глухой и плотной. Часы стояли. Свет уличных фонарей казался слишком тусклым. Всё вокруг выглядело почти нормально — почти.

Он подошёл к двери. Закрыта. Плотно. Повернулся — и заметил в зеркале на мгновение не своё отражение. Не чужое — но другое.

А утром на стол в библиотеке, где он работал, положили папку. Без имени, без подписи. Только надпись: "Дело №0. Возвращение".

Мартин не знал, кто её принёс, но почерк был его собственным.

И он знал, что придётся открыть. Он всегда знал.

Там была только одна фотография. Женщина.

Фотография была старая, отпечатанная на тонкой матовой бумаге, с характерной жёлтой каймой по краям. Женщина смотрела прямо в объектив, неулыбчиво, будто знала, кто будет держать этот снимок в руках.
Внизу стояла надпись от руки — выцветшими чернилами:

Анна Герберт (1994–2024)

Мартин положил снимок на стол. Посмотрел на него ещё раз. Руки слегка дрожали.

— Что-то не так? — спросил голос.
Он вздрогнул.
Обернулся.

За ним стоял мужчина в светлом плаще — старомодном, как из довоенного фильма. Он был в тени, но у него было то самое лицо, которое он видел в зеркале ночью. Взгляд чужой. Холодный, вежливый, изучающий. И почему-то очень знакомая привычка держать руки за спиной.

Во рту стало сухо. Мартин вынужден был прокашляться, прежде чем смог спросить.

— Вы кто?

— Вы уже знаете, — ответил человек в плаще.
Пауза.
— Вы просто пока отказываетесь вспомнить.

— Это шутка? — Мартин почувствовал, что начинает злиться. — Чья-то плохая идея? Вы... журналист? Частный детектив? Как вы сюда попали?

— Через щель, — сказал мужчина.
И добавил:
— Не стоит задавать правильные вопросы раньше времени.

Он подошёл ближе, не издавая ни звука. Как будто вес его тела не существовал. Сел напротив, сложив руки на столе.
Свет лампы по-прежнему не падал на его лицо. Он всё ещё оставался в тени, словно не был здесь полностью.

— Вы не помните Анну Герберт? — спросил он, глядя на него так, будто ответа уже не ждал.

— Нет, — сказал Мартин раздраженно. — Не помню.
Ответил честно, но вдруг понял, что соврал.

Потому что имя эхом ударило где-то глубоко внутри. Не память — рефлекс. Как запах детства, который невозможно вспомнить по заказу, но можно узнать в мгновение.

— Тогда начнём сначала, — сказал мужчина. — Вы библиотекарь. Формально, конечно. Но ваша настоящая работа начинается сейчас. Это ваше первое дело. Оно не про Анну. Оно про вас.

Он наклонился ближе. Глаза, наконец, попали в свет. Они были как у актёра, который слишком давно играет одну и ту же роль.

— Анна Герберт умерла в 2024 году. Вы были с ней за день до этого. И именно тогда всё началось. Вам придётся вспомнить. Не чтобы понять. А чтобы вернуться.

— Вернуться куда?

— В место, где вы сделали выбор. И в место, где вы его никогда не делали.

На секунду комната словно съёжилась. Шорох бумаги стал громче. Тени на стенах изменили угол.
Он почувствовал, как время сделало полушаг в сторону.
А потом всё снова стало на места.

— Дело №0, — повторил мужчина. — Тень. Начинай.

Мартин не сразу понял, что остался один. Мужчина в плаще исчез так же тихо, как и появился — без звука, без движения воздуха. Ничего не выдавало его присутствия. Только папка на столе. Только фотография.

Он провёл пальцем по шероховатому краю.
В глубине сознания что-то зашевелилось.
Анна.

Имя отзывалось тяжестью. Он знал её. Не по рассказам, не по архивам — знал лично. Но память не поддавалась. Внутри всё было затянуто мутной плёнкой, за которой угадывался силуэт.

Мартин встал. Прислушался. За окном не было ни звуков, ни движения. Город застыл.

Он взял папку, спрятал под куртку и вышел из библиотеки.

На улице — вязкий полумрак. Фонари светили тускло, с золотистым отливом. Воздух был влажным и тёплым, пропитанным тяжестью ночи. Люди шли без спешки, в их движениях, казалось, не было цели.

Мартин двигался без раздумий. Не выбирал путь — ноги вели сами.

На углу у киоска с надписью «Печать» он остановился. Газеты, табак, спички. Продавец — с мутным взглядом и уставшим лицом — поднял на него глаза:

— Не поздновато ли для начала?

Мартин машинально взглянул на свои часы, словно и правда куда-то мог опоздать.

— Почему вы называете это началом?

Тот пожал плечами, положил на прилавок коробок спичек.

— С тех пор как вы снова начали её искать.
— Анну?

В ответ — тишина. Потом лёгкий взмах рукой, будто смахивал пыль с воздуха или отмахивался от ненужного.

— Тени возвращаются не туда, где были. А туда, где их не должно было быть. Вам это знакомо.

— Кто вы?

— Вы уже спрашивали.
Он чуть прищурился, и в этом взгляде было что-то многозначительное.
— Ваша беда не в том, что вы что-то забыли. А в том, что вы всё помните слишком правильно.

Мартин отступил на шаг. Страха не было, но ощущение правильности происходящего вызывало тревогу. Всё укладывалось слишком аккуратно, как во сне, где всё понятно, хотя и необъяснимо.

— Ты уже там, — сказал продавец.

Он не знал, сколько времени стоял у закрытого киоска. Какая-то часть памяти твердила, что киоск не работал с весны прошлого года.

Было слышно, как ветер где-то вдали шевелил мусор, играя пустыми пакетами и прошлогодними листьями, но в переулке было по-прежнему тихо. В мутном стекле киоска отражался не он, но кто-то, похожий — как двойник, искажённый временем или событиями.

Мартин отступил, и отражение исчезло.

Он хотел было вернуться домой, но вместо этого пошёл дальше — вдоль стены, хотя переулок был тупиковым. Дома вокруг казались знакомыми — архитектура, как из детских воспоминаний: тяжёлые балконы, облупленная штукатурка, лампы, которые светят, но не освещают. Он шёл, пока улица не закончилась — не логично, не географически — а по ощущению.

И снова — библиотека.

Хотя он точно знал: шёл в другом направлении.

Внутри его уже ждали. На его рабочем столе лежала папка. Новая. Чуть толще первой, с пометкой «ДЕЛО №1».

Мартин не сел.

— Это всё было? Или только начинается?

— Никакой разницы, — ответил голос.

Он не видел, кто говорил. Комната казалась пустой, но голос был объёмен, он возникал из стен, из древесины мебели, из его собственной памяти.

— Анна жива?

— Нет.

Пауза.

— Вернее… она ещё не появилась.

Мартин сжал пальцы. В груди — знакомое ощущение. Потеря, которую он ещё не прожил, но уже знает.

— Что мне нужно сделать?

— Прочитать.
— И всё?

— Прочитать. Понять. И не пытаться всё исправить.
— Почему?

— Потому что вы уже пробовали. Именно поэтому вы здесь.

Он сел. Медленно открыл папку. Бумаги пахли старыми чернилами и чуть — табаком. Первый лист — письмо. Написано от руки. Женский почерк — аккуратный, немного наклонённый.

«Мартин.

Если ты читаешь это, значит, я всё-таки решилась.
Или кто-то помог мне решиться.

Я знала, что ты однажды придёшь — даже когда думала, что это невозможно.

Скажи…
Ты помнишь тот вечер у озера?
Когда мы сидели и слушали, как ветер срывает листья?

Ты тогда сказал, что не хочешь знать, что будет дальше.
Что хочешь остаться в этом моменте.

А потом ты всё равно ушёл.

Я не виню.

Но если ты снова здесь — значит, ты ищешь.

И, может быть, готов услышать.

Только не спеши.
Всё придёт, когда будет нужно».

Подписи не было. Но он знал, от кого письмо. И не было сомнений: это Анна.

Мартин провёл ладонью по бумаге, будто хотел почувствовать тепло руки, написавшей эти строки. И в этот момент — что-то изменилось. Не резко, не как в кино — а просто… стало иначе.

Он поднял голову.

Окна и стены исчезли. Вместо них — серое небо, озеро, порывы ветра.

Берег был знаком. Он и правда, был здесь — когда-то, много лет назад. Это не сон, не наваждение. Слишком всё было точно: трещина в камне под ногами, шелест клёнов, запах воды.

На скамейке сидела женщина. Волосы тёмные, собраны в узел. Пальцы тонкие, с кольцом на среднем. Он узнал её даже раньше, чем увидел лицо. По боли в груди, по чувству непоправимого.

Анна.

Она обернулась. Глаза — усталые, но живые.

— Ты долго.

— Я не знал, куда идти.

— Это неважно. Ты пришёл.

Пауза. Потом — тихо, как между людьми, у которых за спиной не одна общая тишина:

— Почему ты исчез?

Мартин опустил взгляд.

— Я думал, что выбираю. А потом понял — выбор был иллюзией.

Она кивнула. Не споря.

— Веришь в Архив?

— Уже не знаю, во что верю.

— Тогда возьми.

Она достала из кармана тонкую записную книжку и протянула ему.

— Тут начало. Дальше — сам.

Скамейка исчезла.

Озеро — тоже. Вместо него — стены, лампы под потолком и сухой запах архивной пыли.

Он снова сидел в комнате — где папки, где стол. На полу валялись два засохших кленовых листа. В руках записная книжка. Та самая, что дала ему Анна. Обложка — тёмно-синяя, без надписей. Бумага — живая, чуть шершавая.

На первом развороте — странная схема, нарисованная карандашом. Два круга, соединённые линиями. Подписи: "Наблюдение", "Исправление", "Контроль", "Стирание". И в центре — слово:

АРХИВ

Дверь за его спиной скрипнула. Он обернулся.

В комнату вошел уже знакомый мужчина в старомодном плаще. На этот раз — с кружкой чая в руках. Без пафоса, без театра.

— Вижу, вы уже встретились Анной. — Он поставил кружку на стол. — Хотя формально у вас первая встреча.

Мартин не ответил.

— Сколько времени я здесь?

— День. Может, чуть меньше. Но вы были "на грани". Это нормально. Иногда первое погружение затягивается.

— Это было погружение?

— Условно. Скорее — воспоминание, зашитое в саму ткань Архива. Или наоборот — Архив, встроенный в вашу память.

— Вы объясняете так, будто я должен всё понять.

— Не обязательно. Мы здесь не для понимания. Мы для фиксации.

Мартин нахмурился.

— Тогда объясните проще. Что это за место?

Мужчина сел, аккуратно поправив плащ.

— Архив — это не организация. Это структура. Механизм. Его цель — наблюдать, сохранять, вмешиваться при необходимости. Мы собираем события, которые не должны были произойти. Или — которые обязательно должны произойти, но никто о них не знает. Или не могли произойти, но случились. У нас много отделов.

— А вы… кто?

— Я куратор. Один из. У каждого архивиста — свой. Вы теперь архивист. Вас выбрали.

— Кто?

Тот усмехнулся.

— Иногда выбирает сам Архив. Иногда, как в вашем случае, кто-то, кто ушёл. В вашем случае — Анна.

Мартин молчал. Он чувствовал, как с каждым словом всё, что было до этого, — его квартира, работа, город — отступает. Как будто он вышел на улицу из длинного коридора, в котором жил всю жизнь.

— Что мне делать?

— Открыть дело №1.
— А что в нём?

— Анна.

— Она умерла?

Куратор посмотрел на него внимательно.

— Не совсем. Она — исчезла. Формально — погибла в 2024 году. Но тело не найдено. И её имя снова появилось в списках два дня назад — в городе, которого не существует.

Мартин молчал.

Куратор встал и направился к двери.

— У вас время подумать до заката. Потом — либо в Архив, либо обратно. Решайте.

— Я могу уйти?

— Конечно. Почти все уходят.
Пауза.
— Но почти все потом возвращаются, часто слишком поздно.

После ухода куратора комната снова погрузилась в тишину. Только часы где-то за стеной мерно тикали — и было непонятно, давно ли они здесь, или начали звучать только теперь. Словно ушедший куратор запустил таймер.

Мартин сидел, сцепив пальцы в замок. На столе лежали папка и записная книжка. Перед ним — выбор, от которого вроде бы зависело многое, но одновременно — ничего. Потому что, как сказал тот человек, «почти все уходят». И он мог. Уйти. Просто встать и выйти из этой старой библиотеки, найти ближайшую улицу, такси, дом. Закрыть дверь. Лечь спать.

И притвориться, что всё это — сон.

Но…

Запах чернил всё ещё стоял в воздухе. А рядом, в пределах вытянутой руки, лежала вещь, которую он не мог придумать — эта синяя книжка с запиской Анны.

Он взял папку. Открыл.

Дело №1.

Сначала — стандартная справка. Имя: Анна Герберт. Год рождения: 1994. Последняя подтверждённая активность: октябрь 2025 года. Последний сигнал — звонок с городского автомата из населённого пункта Эслера. Такого города не числилось ни на одной официальной карте.

Мартин помнил: осенью 2024-го Анна исчезла. Официально — несчастный случай. Её машина съехала с дороги, но ни тела, ни следов. Он тогда искал её. Долго. Но в какой-то момент… прекратил. Как будто что-то внутри приказало остановиться.

Следующий лист — распечатка недавнего наблюдения. Камера у станции зафиксировала женщину, внешне совпадающую с Анной, в городе, которого не существует.

Ниже — координаты.
Ниже — примечание:

«Обнаружена в зоне с аномальным временным слоем. Вмешательство рекомендовано. Связь с субъектом допускается. Предупреждение: возможны ложные воспоминания».

Мартин откинулся на спинку стула. В голове — шум.

Он достал из кармана телефон. Сеть — отсутствует. Разумеется.

Но в папке лежал билет. Бумажный. Автобус. До конечной станции, где не указано название. Просто — Маршрут 403. Отправление: 15:30.

Он посмотрел на часы. Было 15:02.

Он не стал собирать вещи. Вышел. За дверью — светлый вестибюль, запах старины и пыли. Часы под потолком — те же, что в его старой школе. Ступени вели вниз. И за стеклянными дверьми — улица. Самая обычная.

Мартин шагнул наружу. Лёгкий ветер. Где-то вдали — шум города.

И автобус.

Старый «Икарус», будто выкатили со съёмок фильма 80-х. Водитель — седой мужчина в кепке, который не задал ни одного вопроса, только кивнул и взял билет, не глядя.

— Когда конечная? — спросил Мартин.–– Долго ехать?

— Для кого как, — ответил водитель и закрыл дверь.

Автобус тронулся.

Город начал ускользать за окнами, как вода между пальцами. Дома и улицы в окошке не уплывали, как положено назад, а медленно таяли, словно растворяясь. Потом — ничего.

Старая и покосившаяся, с выцветшими буквами табличка у дороги гласила:

ЭСЛЕРА.

Автобус уехал, оставив за собой только пыль и звук мотора, который ещё долго висел в воздухе, как эхо.

Мартин стоял на выщербленном асфальте. Вокруг — тишина. Даже ветер здесь звучал иначе — не гулял, а крался.

Он пошёл по дороге туда, где когда-то, видимо, был центр. Дома — небольшие, с облупленной штукатуркой, с одинаковыми занавесками за закрытыми окнами. Ни света, ни движения. Только на одном подоконнике лежала вилка, воткнутая в варёное яйцо.

Он прошёл дальше. На стене магазина — вывеска: "Хозяйственные товары и общее". Мартин дёрнул ручку. Заперто.

У колонки — ведро. Ведро полное воды. Но никого рядом.

Он обогнул дом и вышел к площади. Памятник. Мужчина в пальто. Надпись на постаменте: "Тем, кто остался".

Скамейки. Пыль. Газон, который никто давно не косил.

Шаги.

Он резко обернулся.

На краю площади стоял человек. Высокий, в светлой рубашке и без шляпы — несмотря на холод. Руки в карманах. Выглядел... неуместно. Не как житель города. И даже не как гость. Скорее, как тот, кто всегда был здесь, просто ты его раньше не замечал.

— Ищете кого-то? — Голос мягкий, вежливый. Слишком вежливый.

— Анну Герберт, — ответил Мартин.

Пауза.

— Не думаю, что кто-то с таким именем здесь живёт.

— Я видел её. Или её след.

Человек чуть улыбнулся, без веселья.

— Здесь можно увидеть многое. Особенно если искать.

— А вы кто?

— Я… помогаю. Когда кто-то приезжает. Такое бывает нечасто. — Он посмотрел в сторону старой школы, полузакрытой деревьями. — Вам лучше поговорить с Марией. Она в церкви. Знает, кто здесь был. И кто здесь должен быть.

— Кто должен быть?

Тот пожал плечами.

— У каждого места — своя память. И свои забытые лица. Вам стоит поторопиться, пока они не начали вспоминать вас.

Мартин смотрел, как фигура. Он не знал, кто это. Но знал одно:

Кто-то здесь уже ждал его.
А кто-то — боялся, что он приедет.

Мартин пошёл дальше.

Дом с номером 20 — рядом с ним был дом 22. На нечетной стороне дома с номером 21 не было, потому что у улицы вообще не было нечетной стороны. Между домами — узкий проулок, зажатый так, будто его сжали плоскогубцами. Там висело бельё — детская рубашка, два одинаковых полотенца, но все прищепки были разного цвета, будто кто-то боялся повторения.

Дальше — лавка. Маленькая, с кривой вывеской: "Здесь всё, чего не бывает". Дверь — приоткрыта. Внутри — полки с пустыми банками. Каждая подписана. На одной — "Смех, июнь 1996". На другой — "Понимание. Позднее".

Он не вошёл. Пока.

На противоположном краю площади стояла телефонная будка. Нерабочая, судя по сколам и слою пыли. Но трубка — висела, как новая. Мартин прижал ухо — и услышал:

Долгую тишину.
А потом — щелчок.
И голос. Женский. Спокойный.

— Если ты это слышишь — значит, ты всё ещё на поверхности. Ещё можешь вернуться. Ещё не поздно. Но если пойдёшь дальше — всё, что ты знаешь о себе, может оказаться не твоим.

Щелчок. Гудки. Затем снова тишина.

Мартин стоял с трубкой в руке, пока что-то внутри него не толкнуло: Иди вперёд. Пока не закрылось.

Церковь была в конце улицы — старая, каменная, будто выросла из самой земли. Двери приоткрыты. Изнутри — слабый свет, запах воска и железа.

Он вошёл.

Там было пусто. Только женщина у алтаря, спиной к нему. Волосы убраны под платок, платье старомодное, но не старое. Она расставляла свечи, ровно, по кругу, словно следовала плану.

— Простите, — сказал Мартин.

Женщина не обернулась.

— Я знаю, кто вы.

Он замер.

— Вы пришли за ней. — Она повернулась. Лицо — знакомое. Смутно. — Но она не здесь. Пока нет. Или уже нет. В Эслере время — как вода. Кого-то смывает, кого-то — приносит.

— Анна была здесь?

— Да. Но не такая, как вы её помните. Вы ищете её прошлое. А здесь — только отражение. И, возможно, след.

— Мне нужен этот след.

Женщина кивнула.

— Тогда не задавайте вопросов, на которые не готовы услышать ответ. И не бойтесь, если в зеркале отразится не вы, а кто-то другой.

— Что мне делать?

— Сначала — идите в дом, которого нет. Он всегда появляется первым, когда кто-то ищет. Там она оставила то, что не смогла унести.

Он вышел из церкви, и солнце вдруг стало ниже, чем должно быть. Тени вытянулись, как в театре теней, где свет задают не лампой, а чужой волей.

Внезапно яркой картинкой вспомнился день.

Лето. Они встретились у метро и теперь шли, споря о том, бывают ли случайности. Анна уверяла, что нет. Он смеялся и дурачился: «А если бы я сейчас вот… уронил банку с краской на голову прохожему?»

Потом — кафе, лимонад с розмарином, и разговор, который замирал после фраз вроде:
«А если однажды я исчезну — ты будешь меня искать?»
«А если я исчезну?»
«Ты не сможешь. Ты слишком боишься забыть».

Анна уже тогда знала его лучше, чем он сам.

Он тогда не ответил.

Теперь — слишком поздно. Или — ещё нет?

Он поднял глаза.

Дом, которого не было, теперь стоял в двух шагах.

Не на пустыре. Не на окраине. А там, где его точно не было — между двумя давно знакомыми домами. Номер — 21. Окна — пустые. Дверь — приоткрыта. Словно ждали.

Ветер пригнал клочок газеты, прилепил к ноге. Он нагнулся — и увидел заголовок:

«Пропал мужчина. Последний звонок — из города, которого нет».

Фото — его собственное.

Сердце глухо ударило о рёбра. Он не знал, когда это произошло, и произошло ли. Газета выглядела старой, как из прошлого. Но фото — было недавним.

Он подошёл к двери и толкнул её.

Дом впустил.

Дверь за его спиной не захлопнулась. Её скрип затих, как дыхание, которое задерживают перед выстрелом, чтобы не вспугнуть дичь и не сбить прицел.

Дом пах пылью, старой бумагой и чем-то знакомым — запахом её шарфа, который он хранил слишком долго. Комнаты были как на черновике: мебель стояла, но не вся, обои — только на одной стене, потолок — не законченный, будто архитектор передумал. Но всё казалось… точным. Слишком точным.

В гостиной — письменный стол. На нём — белая папка.

Открывая её, он уже знал, что будет внутри.

Первый лист: фотография. Он и Анна. Снимок, который отозвался особенно больно в душе, потому что на нём она смеялась — по-настоящему, как в первые годы их брака, до всего.

На обороте: «Ты здесь — потому что не отпустил».

Второй лист — страница из дневника. Его дневника. Он вспомнил, как вырвал её в злости, скомкал и выбросил. Здесь — она отглажена, ровная.

"Иногда мне кажется, что если я всё забуду, она исчезнет. А если помню — не уходит. Значит, не умерла, а живёт где-то ещё? Или это я застрял?"

Под ним — чужой почерк. Тонкий, острый:

«Да. Ты застрял. Но мы можем тебя переписать. Поверь, так будет проще».

Он отпрянул. Бумаги разлетелись по столу. И тогда он услышал звук наверху.

Шаг.
Пауза.
Ещё шаг.

Он медленно поднял голову. На лестнице стояла Анна.

Словно за стеклом, в другом времени.
Он смотрел на неё, и что-то сжималось внутри — неловко, тяжело, до боли знакомо.

«Вот она. Совсем рядом. И я не знаю, как её вернуть. Но нет, проще не будет».

Он хотел броситься к ней, обнять, вытащить отсюда силой. Но ноги не слушались. Что-то в этом месте мешало — не стены, не воздух. Вина.

Мартин сделал шаг к лестнице, но поставить ногу на ступеньку не смог. Не пустила.

— Я пришёл за тобой.

Анна спускалась — спокойно глядя на него, как будто он только что вышел на минуту в магазин.

— Я знаю.

— Пойдём. Я нашёл дорогу обратно.

Она покачала головой: — Я не могу. Ты же знаешь.

Он опустил взгляд.

«Почему я думал, что всё будет просто? Что можно просто взять — и вытянуть её, как чемодан с полки?»

— Я не мог раньше... — начал он, но она перебила.

— Я тоже. Не вини себя. Это уже не важно.

— Нет, — сказал он. — Важно. Всё, что мы не сказали, не сделали. Я всё это ношу с собой. Как камни в карманах.

Тишина.

— Я боялся, что ты меня ненавидишь. Или забыла.
— Нет, — мягко. — Я просто помню всё. Даже то, что ты хотел бы забыть.

Он замер.

«А может, правда… всё уже потеряно? Может, надо просто уйти и оставить всё как есть?»

Он закрыл глаза. Дал себе это представить: он выходит отсюда, возвращается. Живёт дальше. Словно ничего не было.
Пустота.
Невыносимая.

— Я не герой, Анна. Я не умею начинать заново.

— Тогда зачем пришёл?

Он посмотрел на неё — взгляд, в котором всё: и растерянность, и любовь, и страх.

— Потому что… Я не могу больше жить, зная, что не пытался.
Пауза.
— Я думал, приду и уведу тебя.
Он усмехнулся.
— Смешно, да?

Анна кивнула. Грустно.
— Немного.

И вот тогда он понял. Принял. Без фразы, без света с небес. Просто… понял.

Он встал.
Подошёл к ней.
Взял её ладони в свои.
Сказал негромко:

— Если этот чёртов город требует, чтобы кто-то остался, я — останусь.
— Зачем?

Он не ответил сразу. Долго смотрел в её лицо.

— Чтобы ты могла выйти. Просто жить.
— А ты?

— А я архивист, Анна, я этому городу не по зубам. Теперь не по зубам. Надеюсь.

Снаружи, сквозь туман — как из старой плёнки — появился автобус. Красно-жёлтый, длинный, с круглыми фарами.
Икарус. Такой, на котором он когда-то ездили к бабушке, к морю, в прошлое.

Он издал протяжный, хриплый гудок.
Будто звал. Или прощался.

Анна вздрогнула.
— Ты слышишь?

Мартин кивнул.
— Это за тобой.

Она шагнула ближе к окну. За стеклом водитель уже открыл двери — скрипнувшие, как старые воспоминания.

Мартин посмотрел на неё — и что-то в груди сжалось.

— Ты должна идти.

— А ты?

Он усмехнулся.
— Мне билета не дали.

Анна обернулась.
— Нет. Мы найдём другой путь. Вместе.

Мартин покачал головой.
— Я уже выбрал.

Она стояла, растерянная, тонкая в своём светлом платье не по сезону, как детская фотография, вдруг ожившая.

— Я боюсь, — призналась она.

— Я тоже.
Он взял её за руку.
— Но ты сильнее, чем думаешь.

Скрипнула дверь. Водитель — седой, с лицом, будто вырезанным из дуба, — смотрел прямо на них.

— Билет, — сказал он негромко. — Один.

Анна посмотрела на Мартина.

— Не отпускай меня, — прошептала.

Он сжал её пальцы.
— Никогда.
Пауза.
— Даже когда ты уйдёшь.

Она кивнула, глубоко вдохнула и пошла. Шаг за шагом.
Снова обернулась, уже на ступеньке.
Их взгляды встретились — в них всё: боль, благодарность, невысказанное.
Он стоял спокойно, но пальцы сжаты в кулаки.
Она — с губами, чуть дрожащими, как от холода.

Дверь захлопнулась — глухо, окончательно.

Автобус тронулся, тяжело и неуклюже, как будто ему тоже было трудно уезжать. Сквозь запотевшие стёкла Анна ещё смотрела на него.
До последнего.

А он — не двигался.

Долго.

Когда свет фар растворился в сером, он медленно выдохнул.
Разжал пальцы.

И остался.
В городе, которого нет.
Там, где всё началось.
Там, где должно было закончиться.