Весенний лес молчал
Уже и сумерки ушли, наступила темная безлунная ночь. Вот и сова села не ветку над головой волка и громко ухнула. Манук даже головы не поднял. В иное бы время он бы прогнал нахалку. А теперь пусть потешается и хохочет, сколько ей захочется. Ему уже наплевать. Сова прилетала за мертвым зайцем, а присутствие волка смущало ее. Она ждала, когда он уйдет. И она, наконец, поест. Не дело, если зайцы по лесу валяться будут просто так. Любое найденное мясо должно быть немедленно съедено. Мануку казалось, что сова смотрит только на него. Ее большие, похожие на полную луну глаза прожигали насквозь, и Манук стал отползать от этого взгляда ночного разбойника.
Манук уперся мордой в поваленный ствол осины, тот самый, на котором они так любили сидеть. И здесь его встречала Белка. Снег уже стер все запахи, но остались воспоминания. Манук терся головой о шершавый, пахнущий умирающим деревом ствол и тихонько скулил. Ему казалось, что это он об ее лапы трется, и это вовсе не мокрая кара царапает ему морду. Ион звал ее, хотя понимал, что бесполезно, что она больше не придет. Но сердце не хотело смирятся, и оно болело и тосковало. Манук не знал, когда именно он лишился сил и сколько он так лежал под стволом упавшей осины. Проснулся он уже перед рассветом. Поднялся к своему любимому овражку. Идти хоть и было трудно, но намного легче, чем вчера вечером. Внутри немного отлегло, только вот сил еще не было. Три дня ничего не ел и сильно ослаб от боли и тоски. Он спустился к своей норе, посидел там немного.
А потом по своим же следам вернулся под осиновый ствол. Долго топтался там и копал лапами, но вырыл таки себе небольшую ямку и лег в нее. На рассвете его разбудил небольшой шорох. Заяц возвращался в свою лежку после веселых ночных похождений. И инстинкт, доставшийся Мануку от предков охотников, заставил его приподняться и начать скрадывать. Заяц не видел опасности, и ветра не было. Манук напрягся и прыгнул, но не очень удачно просто упал на зайца, грудью прижал его к земле. Свежее теплое мясо придало ему сил, стало немного легче дышать. Манук еще два дня провел в полюбившимся ему осиннике, еще приходил к своей норе и спал под старой осиной, но что-то незримое уже гнало его отсюда прочь, словно для него.
Тут уже не оставалось места. На третий день он прибежал к норе, потоптался там, потом вернулся в свою ямку и опять побежал до норы. Где - то внутри он понимал, что ему пора уходить, больше ему тут нечего делать. Но сердце еще не смирилось И все еще тащило его к норе. Больше никто уже не выйдет, не ткнется в него носом, не посмотрит с нежностью. Все это оставалось здесь, в той жизни, которую ему не суждено больше прожить. Не будет больше в его жизни ни любви, ни радости, ни счастья. Только боль и печаль будут его вечными спутниками. Одинокий и всеми не понятый волк последний раз похлопал лапой по серому камню, стер с него снег и дал обещание обязательно сюда вернутся.
Сколько бы не прошло лет и сколько дорог ему не пришлось бы истоптать, он обязательно вернется сюда, в эту осиновую рощу, где оставил ту, которую любил больше жизни. И будет любить всегда. Никто и ни когда не займет его сердце. В нем есть место только ей, единственной и родной ему душе, той, которая его понимала. И нет никого дороже ее. Сколько бы не прошло лет, а боль. Она будет всегда с ним, до самого последнего его часа.
Непонятый, одинокий и разбитый Манук уходил прочь из осиновой рощи. Что ждет его впереди? Найдет ли он себя и поймет ли кто он и где его место в этом огромном мире. На эти вопросы ему еще предстояло найти ответы. Разобраться в себе и отомстить врагам своим было теперь главной целью его жизни. А день то выдался-теплый-теплый. Весна уже была не за горами, а там тепло и жизнь вернется в этот притихший лес. Надо только ждать. Прислонившись спиной к стволу старой осины, Манук слушал нежный шепот только начавшего пробуждения дерева.
Жизнь начинала в ней, пробуждается, рождая самые чудесные напевы, которые звучат только ранней весной, в тот краткий миг, когда природа возвращается к жизни. Манук оставил осину. И побрел по нагреваемому мартовским солнцем пригорку. Молчал угрюмый, почерневший за долгую зиму лес. Еще немного ждать, и ветки покроет чуть заметная рябь молодых листьев, и уже они будут дрожать на ветру, и их, молодых и зеленых, омоют первые весенние дожди. Уходя из осинника, Манук обернулся и чуть слышно прошептал: Спасибо тебе, лес! И потрусил дальше, только ему ведомым тропинкам. А лес молчал. И только где - то на опушке дважды прозвучала весенняя дробь дятла. Жизнь продолжала свой стремительный бег.
