Изгои 04
4
Последнюю свою ночную смену я провел в одиночестве. У меня был скромный обед, состоявший из списанных гамбургеров. В руке я держал стакан, такой же стакан, на который недавно смотрел Мэтт, видя в нем так называемую свободу. Я делаю глоток. Для меня это просто стакан. В нем нет ничего необычного. Он полон чернью. Эту чернь я принимаю в себя. Даю пройти ей через мои легкие к желудку, и там загрязнить его, чтобы потом она могла в нем раствориться и выйти из меня в другом формате. Гамбургеры невкусные. Они списанные. Но раньше они были вкуснее. Или их плохо приготовили в самом начале, или это у меня проблемы. Я решил, что у меня, а то еще заставят купить дорогое блюдо. Заставит кто? Я же тут один. Смотрю в потолок и не вижу на нем ничего. Ничего, что мог бы увидеть Мэтт, чтобы последовать в нищенские районы. Где же он ударился головой? Где он поступил не так? Где он оступился от своего пути? Я смотрю в потолок и чувствую себя идиотом. Да. Я идиот. Мэтт перерос меня и духовно и физически. Ему хватило смелости сказать нет всему этому безумию. Он выбрал неминуемый конец, последовал как герой. А я так и остался дрожать от страха. Нужно будет сделать записи в дневнике и уничтожить его. Может так я смогу спастись от злой участи судьбы. Смогу протянуть еще лет 10. Без дневника не будет никакого обвинения. Встрече с чистильщиками можно будет сказать пока. Кого я обманываю? Партии не нужна причина, чтобы изолировать испорченную клетку, дабы не допустить заражения всей цепочки.
Я стал задумываться над предложением Мэтта. Может, стоило поехать с ним. Сбежать вместе. Гордо перейти ворота и не появляться здесь больше никогда. Может, так и нужно было поступить, но я так не поступил. Я поступил по-другому и не стыжусь своего решения. Столько усилий не могут уйти в никуда. Просто не могут слиться в унитаз, потому что мне так приспичило. Сколько я терпел издевательств. Сколько мной помыкали. Сколько об меня вытирались, и сколько меня макали в грязь. Я должен прожить старость здесь, в районе бедняков. Должен умереть в своей квартире, понимая, что я и не пожил то в радость, но при этом, радуясь, что я умираю не в грязном районе нищих, где после твоей смерти твою одежду с тебя снимут, а тело отправят купаться в канал. Мне так говорили. Но я не знаю – правда ли это.
Жизнь. Кому она нужна, если тебе предстоит ее провести с такими же убогими, как ты? Только ты на класс выше их. У тебя есть своя квартира, а у них общий мусорный бак, в котором они, наверное, вместе с Мэттом греют руки, прикладывая их к огню, дающему хоть какую-нибудь надежду на шанс. Но потом огонь исчезает. Холод овладевает. И все мечты испаряются. Реальность погубила фантазию. Мэтт думал, что он попадет в другое место, сможет там развернуться. Но это временно. Пока у него есть деньги, он там что-то стоит. А потом он будет в толпе таких же, как он.
Надо забыть его. Нужно все забыть. Забыть так же, как когда-то забыл шпиона, о котором теперь не беспокоишься.
Через 2 недели я уже не вспоминал о Мэтте. Не знаю, что такого могло произойти за столь короткое время, но Мэтт не появлялся в моей памяти. Я выгнал его оттуда, и он ушел. Я все чаще стал вспоминать детство. Эти ужасные времена, когда я был для всех козлом отпущения, словно моя жизнь была отдана моим одноклассникам, и они поступали с нею, как им вздумается. Я начал вспоминать их удары, их оскорбления. Их насмешки. Вспоминал смеющиеся рожи, в которых не осталось ничего человеческого. Дети, переходящие в класс подростков, не могли так издеваться над таким же, как они. Но, видимо, могли. Я вспоминал, как я прогуливал уроки лишь бы не попадаться на глаза и ученикам и учителю. Вспоминал, как мой классный руководитель чморил меня. Никто до сих пор не попросил прощения. Классный руководитель и вовсе считает меня последним отребьем. Говорит, что мне крупно повезло, что я вообще нашел работу. Конечно, я не учился в университетах, не попадал на службу в Партию, но зачем так ранить в сердце? Неужели после отъезда Мэтта это все пробудилось? Мне стало казаться, что наши отношения с ним погубили во мне прошлое. Но воспоминания вернулись. Когда я был счастлив, мне было не до плохого – сейчас же я не счастлив и все плохое вернулось. Не могу сказать, что с Мэттом я был счастлив, но наши с ним беседы не давали мне вернуться к прошлому.
Пишу новые гадости в дневнике. На этот раз против Мэтта. Я уже забыл о своей ненависти к Партии. Словно ее и не было. Главным противником моим был Мэтт. Он знал, что я не прощу его, я знал это, и мы соврали друг другу, чтобы расставание не было драматичным. Может, он думал, что я пойму его, но я его не понимал. Он скатился вниз, когда мог бы держаться наплаву. Он смог бы найти себе и другую работу, смог бы ужиться здесь. Но он уехал, а я остался. Все так же ненавижу свою работу и свою жизнь. Если так разобраться, то на его месте должен был быть я. Я должен был уехать в район для нищих, потому что у меня нет ничего. Ничего такого, что могло бы быть у Мэтта. Его любили на работе, а меня замечали лишь из-за того, что я им картошку подношу. Сейчас со мной даже не здороваются. Повторяются школьные годы? Может бросить все и пойти за Мэттом? Нет. Нельзя. Я не для того так горбатился. Откладываю дневник. Ложусь спать.
Утро выдалось пасмурным. Когда я вышел на улицу пошел маленький дождь. Я не додумался одеться потеплее, да и домой возвращаться не стал. Пошел на работу. Кроме работы мне некуда идти. Никаких культурных мероприятий для бедняков не было. Партия не рассчитывала, что мы, бедняки, будем ходить на какие-нибудь выставки, посещать театры, зачем? Ведь мы заняты работой. Мы не уделяем внимания нашим подрастающим детям, не проводим медовые месяцы с женами, мужьями, мы работаем. Всю нашу жизнь, как муравьи, мы работаем на благо высшего класса нашего муравейника.
До работы я дошел быстро. Впрочем, успел весь промокнуть. На улице царил ливень. К ливню на помощь пришел туман. Дальше вытянутой руки ничего не видно. Переодевшись, я заступил на смену. К нам приходили мокрые люди, но улыбка царила на их лицах. Казалось бы, они должны быть огорчены дождем, но они рады, что могут отдать свою зарплату нам. Я не понимаю этого. Не хочу понимать. Буду просто работать.
Прошло несколько недель, каждый день из которых я работал. Я специально упросил Эрни, чтобы он ставил меня на полные смены каждый день, выходил и за тех, кто приболел. Сначала он ко всему этому отнесся скептически, но потом согласился. Работая все эти недели по полной, я приходил домой сильно уставшим и сразу же заваливался спать. Я не мог думать ни о чем кроме сна. Так я и надеялся забыть Мэтта. Я уже полностью забыл свою вину перед шпионом, осталось поднажать и забыть его. Тогда я смогу снова вернуться к обычному ритму жизни, и смогу дальше сосуществовать как одиночка.
К сожалению, Эрни пару раз выдал мне выходной. В один из таких выходных я проверил зарплату. Все-таки работать, как проклятый, довольно прибыльно. Я решил сходить на рынок. Нужно было купить станки, чай и чернила. Если с чаем и станками было легко, то чернила пришлось поискать. Когда я их нашел, мне пришлось торговаться с продавцом. Слишком завышенная цена на них. Я уже направился на выход, когда он принял мои условия, не зная о том, что я бы принял его цену, если бы мой фокус не сработал.
Из магазина я вышел с чернилами за мою цену, тем самым оставив половину зарплаты при себе.
Вернувшись домой, я не стал ничего писать. Нет смысла. В голову идеи не шли. Мне не о чем писать. Напишу про Мэтта, так все вспомнится, и все усилия зря. Напишу про шпиона, потянусь к ночным прогулкам, а полиция и так наблюдает за парком. Хоть о шпионе уже давно и не слышно, она все равно уделяет внимание этому парку. Может быть он жив? Если да, то его нужно найти. Но это не мои проблемы. Я не хочу ввязываться в это. Потратив все эти недели на работу, отлучившись от своих мыслей по поводу борьбы с Партией, я начал превращаться в ее идеального гражданина. Хоть я и так таким был, но дух мой был другим. Теперь и дух отдавался Партии.
Следующий мой выходной наступил через неделю полной рабочей смены. Сказать, что я был ему не рад – ничего не сказать. Я хотел работать. Не хотел оставаться со своими мыслями. Впрочем, я нашел выход из этой ситуаций. В 2 часах езды от моего дома располагался лес, который Партия по каким-то своим причинам не решилась срубить. Более того, она решила сделать его как бесплатный парк отдыха для всех семей бедняков. Этим жестом Партия хотела показать, что она заботится о бедных, что ей не наплевать на них. Этот трюк удался. Бедные еще больше стали любить Партию. Еще больше отдались ее воле, не испытывая при этом никаких вопросов: а почему бы Партии не облегчить нам жизнь, не снять некоторые налоги?
Так как я являюсь бедным, я решил, что этот парк относится и ко мне. Почему бы его не посетить. Взяв с собой покрывало, решил отдохнуть в парке.
Мне не пришлось долго ждать транспорта. Поэтому через 2 часа 30 минут я уже вовсю наблюдал за десятками семей, расположившихся в парке, и делающих вид, скорей всего и не делающих, будто им все нравится. Я слышал взрослый и детский смех. Дети бегали за одним парнем, ведущим за собой по небу воздушного змея. Он нравился им. Змей парил над ними, притягивал их. Могу отметить, что и я минут 5 смотрел на это чудо. Он для меня был символом свободы. Символом, на который я отдал 5 минут своей жизни.
Я ухожу вглубь парка. Туда, где безлюдно. Где никакой смех не сможет достать меня. Где я буду один на один с серостью этого парка. Все светлые тона остались там, где смеются эти глупцы, все серые тона сейчас идут рядом со мной, развеивая свои краски по всему парку. Даже светлое для других небо, для меня хмурится, готовясь полить свои слезы. Найдя открытую полянку, я устроился возле дуба. Расстелил полотенце на земле и уснул на нем.
Сон мой был нарушен, когда я почувствовал, будто кто-то стоит надо мной. Открыв и протерев глаза, я увидел перед собой женский силуэт. Лицо красивой девушки с зелеными глазами, рыжими волосами, падающими на мое лицо (возможно, она сидела передо мной), и покрывающими часть ее щечек веснушками. Она смотрела на меня, искренне улыбаясь. Если бы я умер, я бы понял, что это ангел, что они реальны, что Рай реален, но я точно знал: я жив. Мне рано умирать.
- С вами все в порядке? – спросила она, все так же улыбаясь.
- Да. Да. Все хорошо. Просто прилег отдохнуть возле деревца.
- Вы уверены? Мне показалось, будто вам стало плохо.
- Нет. Все хорошо. Спасибо.
Я облокотился на дуб. Она сидела напротив меня и улыбалась. Ее плечи были открыты для солнечных бликов, задержавшихся на них и путешествующих по ним, стоило ей повернуть голову.
- Вы так часто отдыхаете вдали от всех? – спросила она.
- Да. Знаете ли, мне это приносит покой. Я не люблю шум.
- Вы приехали в парк. В место, где царит шум и смех семей, в место, где кажется, будто ты и вправду счастливый человек, и ты только и желаешь здесь отдаться счастью. Здесь не может быть тихо.
- Зато здесь (указываю на полянку) может. Вглубь парка никто не заходит. Это место для тишины и ее любителей. Счастье в самом начале.
- Вы странный и интересный. Я бы с вами пообщалась. Если вы не против?
Мне хотелось ей сказать: да, я против! Убирайтесь! Но не мог. Хотелось с ней поговорить. Дефицит общения сказывался. Раньше я его восполнял разговорами с Мэттом. А сейчас мне не с кем общаться. Поговорю с ней немного, и как пойму, что готов идти – уйду.
- Так, о чем вы хотели бы пообщаться? – решил узнать тему разговора.
- Расскажите о себе. Чем вы занимаетесь? По вам видно, что вы очень устаете, возможно, работаете без выходных.
- Так оно и есть. Я работаю без выходных. Работаю в закусочной для бедных. Таких сотни по государству, наверное, знаете. Домой возвращаюсь поздно. В основном дома меня никто не ждет. Я живу один. Нет ни семьи, ни друзей.
- Сожалею вам. Наверное, вам так одиноко?
- Нет. За 10 лет одиночества ты смотришь на шумные семьи и компании, как на нечто такое, чего быть не должно. Это все чужое для меня.
- Я вам искренне сочувствую, хотя нахожусь в таком же положении, в каком находитесь и вы. У меня тоже нет семьи и нет друзей. Точнее сказать, они были, но потом исчезли.
Она погрустнела. Склонила голову, отдав прекрасные глаза тени. Я хотел было обнять ее, но отказался от этой затеи. Мы не так уж много времени провели вместе, чтобы я мог ее обнять. Она сжала руки в кулаки. Я увидел на безымянном пальце левой руки кольцо. Неужели она была замужем, и с ее мужем случилась беда. Зная систему нашего государства, это было бы неудивительно. Как я уже говорил, Партия может обречь человека на смерть просто так, просто по желанию. Или потому что он попал не в то место не в то время.
В основном люди сдавали друг друга полиции, или, как я уже говорил, вначале любовник сдавал мужа полиции, а сам кувыркался с женой, пока та его не сдаст. Я слышал о случаях, когда дети сдавали родителей лишь из-за того, что те что-то не так сказали или прикрикнули на детей за их ошибки. Это был еще один повод моего нежелания заводить семью. Каждый день спать на мине, боясь, что она взорвется, не особо хочется.
Она посмотрела на небо. Я видел, что от наплыва воспоминаний она старается не заплакать, решил, что в правилах приличия лучше будет не смотреть на нее. Отвел глаза.
- Я люблю небо, - продолжила она, устремив взгляд в голубое море, накрывающее нас – мне кажется, что все ушедшие от нас родные люди поселяются там, на небе.
- Когда-то это определение подходило под слово Рай, но сейчас оно вышло из моды.
- Его изгнали. Изгнали из нас это слово, не дав взамен ничего. Безысходность.
- А разве что-то физическое под этим словом было?
- Была вера.
- Вера?
- Вера, что после смерти мы не исчезнем в темной пропасти из ничего, а попадем в место, в котором встретимся с почившими близкими и обретем там покой.
- Вы ярая приверженца всех этих определений, так мне показалось.
- Просто мне куда приятней знать, что я не исчезну в небытие, а встречусь с любимыми.
- Все это выдумали люди, чтобы утешить себя. После смерти нет ничего.
- А вы откуда знаете? Вы умирали?
- Только духовно. Морально я мертв с самого рождения. Меня воспитали отличным, идеальным гражданином Партии. Морально я мертв с самого первого глотка грудного молока моей матери, вместе с которым в мое тогда не родившееся сознание, попали все правила жизни Партии.
- И вы им следовали?
- Не всегда. Но я был отличным гражданином. Ни близких, ни друзей. Только и существую, чтобы работать, больше ничего от меня не требуют, и большего предложить я не могу.
- Вы жили как робот?
- Возможно.
- Все делали на автомате?
- Возможно. Я не хочу сейчас говорить о себе. Расскажите вы о себе.
Она встала, решила размять ноги. Невольно я остановил взгляд на ее подтянутой заднице. В голове что-то загромыхало. Но это было недолго. Она поправила свою футболку, слегка приоткрыв начало груди. Но позже футболка закрыла это от меня, поднявшись чуть вверх. На время я подумал, что встреча эта предзнаменование. Что, если она послана мне судьбой? Но то же самое я думал и о Мэтте, что в итоге вышло?
Я поднялся, поднял свое полотенце и подошел к ней.
- Уже уходите?
- Возможно. Мне еще нужно приготовиться к завтрашнему дню.
- О да. Понимаю. Решили постирать свою форму и побриться.
- Именно так.
- Не буду тогда мешать.
Она пошла вперед, а я последовал за ней. Мне не оставалось ничего другого. Такое чувство, будто это не я принял решение уходить с поляны, а она его приняла, когда я согласился. Точнее, стоял перед фактом.
На шаг она шла впереди. Я же шел позади нее, выглядел послушным псом моей хозяйки. Нет. На такое я не подпишусь.
- Стальной характер у тебя!
- Поживешь с мое, и у тебя такой будет
- Так говоришь, как будто ты многое повидала.
- Мне кажется, что так оно и есть. Впрочем, я тебе потом об этом расскажу.
- Потом? Это значит, что мы еще увидимся?
- Да. Или ты против?
- Нет. Я не против. Просто интересно, ты и вправду хочешь со мной общаться?
- Я же сказала, что да. Или это «да» не играет смысла в наши дни?
- Играет.
- Ну, тогда, значит, да.
Дальше мы шли молча.
Она попрощалась со мной на выходе из парка. Оставила бумажку с датой и временем нашей новой встречи. Свое имя и место жительства она не сказала. Да это и не надо. Не думаю, что я приеду на следующую встречу. Хотя. Мне кажется, она тоже задумывается над этим: приеду ли я?
Мы расстались, условно пообещав встретиться в следующий раз на той же поляне. Она улыбалась, прощаясь. А я жалел, что больше не увижу эту ее улыбку.
Она направилась по своим делам. Ушла от меня, помахав на прощание рукой. Я же решил вернуться домой.
Кажется, есть у меня одна запись, достойная того, чтобы вписать ее в дневник. Кто знает, может, она даже уживется на одном листе вместе с Мэттом и горе шпионом, о поимке которого так и не объявили. Да я и не уверен, что объявят. Народу уже неинтересен какой-то там шпион. Им теперь подавай новости, которые сменяются друг за другом каждый час. Так СМИ, как я уже говорил, делает из людей тупых зомби. От такого количества получаемой информаций они даже не понимают, что именно надо запомнить – стараются запомнить все. И не запоминают ничего. Думаю, если бы я был знаменитостью, сейчас бы все СМИ галдели о том, что не очень красивая звезда встретила очень красивую девушку. Из серий «Любовь страшна».
Вот и настал день нашей встречи. С самого раннего утра я стою на ногах. Специально побрился, помылся, воспользовался флакончиком духов (лежал один такой у меня с незапамятных времен), причесался и надел самую чистую рубашку. В общем, хотел показать себя с хорошей стороны.
В электричке я сидел у окна, устремляя свой взор в сторону раскинувшегося леса. Впервые я смотрю на деревья как на живые существа, повидавшие мир, повидавшие и испытавшие на себе всю суть рода человеческого. Они мне кажутся страдальцами с самого возникновения людей. С этими мыслями я засыпаю. Мне снятся сны, будто деревья и вся природа объявили войну людям. Решили отомстить за все то, что мы сделали по отношению к ним.
Я приехал раньше нужного времени. В запасе у меня было минут 30, так что я решил побродить вокруг нашего места встречи. Я сел на лавочку возле тропинки, ведущей к той самой поляне, на которой я встретил ее. Сел и посмотрел на эти радующиеся семьи. Если раньше ничего кроме ненависти и абсурдности их положения к ним не возникало, то сейчас мне бы хотелось представить себя на их месте. Стал ли заниматься я змеем для своего сына, как это делает молодой папаша напротив меня? У них на лице улыбка. Оба или рады по-настоящему, или хорошо маскируются. Не думаю, что это маскировка. В этом месте улыбка и радость самая настоящая. Здесь нет ничего липового. Все только настоящее. Может, этим самым Партия дает нам понять, чего она нас лишает. Или же просто дает нам немного свободной жизни. Приятной жизни.
За 5 минут до нашей встречи я направился к нашему месту. Когда я пришел туда, она уже сидела на постеленной на землю простыне.
- Опаздываете. – сказала она, помахав мне ручкой.
- Простите. – говорю я, - Малость задремал.
- Вы, наверно, спите везде, где это возможно.
Когда я подошел к ней, она поднялась и обняла меня. Впервые девушка сама обнимает меня первой, и при этом не делает вид, будто ей это нужно, она хотела этого. Хотела меня обнять.
- Простите, - сказала она, отойдя в сторону – мне кажется, что в вас что-то есть. Не могу сказать, что. Но я думаю, что же?
- Во мне нет ничего, что могло бы привлечь ваше внимание. Зато много того, что оттолкнет вас от меня.
- Вы собираетесь рассказать мне о ваших грязных делишках?
О дневнике и своей «любовью» к Партии я решил промолчать.
- Нет, что вы. Таких сильных делишек у меня нет. Просто сам по себе я не очень.
- Вам об этом говорили.
- Нет. Со мной вообще не общались. Кроме одного человека.
И снова я вспомнил о Мэтте. Воспоминания нахлынули на меня.
- Вы, кажется, чем-то расстроены. Я подняла неудобную для вас тему?
- Нет. Что вы. Просто всякое в жизни бывает.
Она садится на простыню, ее рука остановилась на правом бедре.
- Я, знаете, люблю эту местность. Здесь тихо. Здесь я могу предаваться своим мыслям. Но вам нельзя здесь находиться.
- Почему?
- Оно поглотит вас. Это место для тех, кто хочет вернуться в свои воспоминания, кто хочет их прочувствовать еще раз. Здесь вы получаете колоссальную дозу воспоминаний, вам нельзя здесь быть. Воспоминания вас убивают.
- Но ведь я здесь. Пришел на встречу с вами.
- Простите. Если бы я знала раньше, я бы выбрала другое место. Вы хотите уйти?
- Нет. Мне хорошо с вами.
- Присядьте, что вы встали как вкопанный.
Я подчиняюсь ей. Присаживаюсь на простыню. Она смотрит на меня и как-то по-другому улыбается.
- Знаете, - говорит она – мне кажется, что вы впервые на свидании.
- Это свидание?
- Могло бы им быть, если бы вы не вели себя как какой-то школьник, впервые увидевший девушку.
- Простите. Я просто разучился.
- Вы раньше бывали на свиданиях?
- Возможно, раза 2-3.
- А если честно?
- Дай бог один раз.
- Дай бог? Какое-то странное выражение для гражданина Партии.
- Это выражение говорили раньше, еще даже до зарождения Партии. Оно не выйдет из обихода. Уверен, каждый человек в глубине души верит в Бога. Просто обращаемся мы к нему тогда, когда нам становится еще хуже, чем сейчас.
- Вы пытаетесь думать, как философ.
- Нет. Я просто сужу по себе.
- Любопытно. А что вы еще делаете по себе?
- Я вас не понимаю.
- Вы говорите, что судите о душе людей по себе. А о теле людей вы тоже судите по своему телу?
- Нет. Тело — это физическая оболочка. Оно напичкано всяческими подстрекателями к нарушению всего. Я имею ввиду, что сама природа нас сделала такими. Сделала некоторых жаждущими крови, а некоторых обреченными на вечный сексуальный голод. Никто не сможет их насытить, вот они и пробуют насытить себя всяческими средствами. От обычного полового акта, до извращенных мечтаний, связанных со страданиями жертвы.
- Я, по-вашему, тоже голодна?
- Не думаю. Вам тоже точно что-то надо. Но вот что?
- Общения. Я не могу насытиться общением. Я одна. Практически ваша история, только я не похожа на робота Партии.
- Вы хотите общения? Тогда зачем вам я?
- Может, потому что хочу общения с вами. Вы весьма интересная личность. Я могу сказать, что весьма харизматичен. Вы искренне ненавидите всех, потому что у вас нет того же, что есть у остальных – семьи. Вы хоть и похожи на идеального гражданина, но вы им быть не желаете. Просто так легла ваша карта.
- Что ж. Вы могли бы стать хорошим психологом.
Не знаю почему, но мне она стала нравиться больше. Что-то в ней есть. Что-то такое, отчего я прихожу в восторг. Эта беседа, она наполняет меня жизнью. Такое бывало. Когда я вел дискуссии с Мэттом. Не думал, что еще с кем-нибудь смогу так же поговорить.
- Я когда-то думала им стать. А потом передумала. Это не мое. Не хочу знать, как Партия калечит людей. Превращает их в рабов.
- А вы знаете, как она это делает?
- Немного. Не все. Но многое. Прежде всего - массовый наплыв информации от СМИ. Затем агитационный патриотизм. Ну и плюс органы защиты. Все нас держит в узде. Нельзя даже мысленно подумать о чем-то плохом. Иначе ты труп.
- Но вы думаете.
- Каждый день. После моей трагедий я думаю об этом каждый день. Партия мне ненавистна. Этот лес единственное, что ей не принадлежит. Поэтому он мне так дорог.
- Партии принадлежит все.
- Но не лес. Если бы это было так, он был бы срублен. Просто они не знали, что делать с оставшимися пеньками от него.
- Вы красивая девушка. Вам это говорили?
- Да. Но от вас это звучит немного иначе.
- И как же это звучит от меня?
- Правдиво. Вы верите в то, что говорите, когда другие говорят это ради достижения своих плотских утех.
- Я могу обманывать вас.
- Ваш рот может, а глаза нет. Они не обманут никогда.
Странно, но только сейчас я вспомнил, что у меня есть глаза. Только сейчас я понял, благодаря чему я могу видеть ее красоту. Благодаря глазам. Казалось, будто я был слеп, а она вернула мне зрение. Замечаю, что у нее красивые губы. Не какие-нибудь пышные или уродские, а такие изящные, что ли. Обычные, но при этом притягательные. Забавно, я не могу описать ее губы. Я разучился вообще создавать портрет человека. Все для меня едины, но не она. Она другая.
- Вы куда смотрите?
Она увидела это. Заметила меня. Я поддался чему-то другому, и теперь она подумает, что я такой же, как все. Наша беседа закончится.
- Простите, я сам не знаю, что со мной тогда произошло. Я почему-то посмотрел на ваши губы.
- Вы хотите поцеловать меня?
- Наверное. Не могу разобраться в себе. Вы другая. Не такая, как мой бывший собеседник. Вы притягательны.
- Смотрите, не влюбитесь в меня.
- Вы тогда покинете меня?
- Нет. Просто, возможно, что я влюблюсь в вас. Любовь, знаете ли, штука заразительная.
- Не знаю. Или со мной такое не прокатывало. Все, в кого я влюблялся, не влюблялись в меня.
- А вы уверены, что вы влюблялись по-настоящему?
- Не знаю.
Мы приближаемся друг к другу. Я смотрю в ее глаза, а она смотрит в мои. В них я вижу себя, этакого урода, в которого влюбилась красивая принцесса. Но я все равно тянусь к ней, мне хочется ее поцеловать. Почему я недостоин этого? Почему я могу быть недостоин этого? Она и сама тянется ко мне.
Мои губы соприкасаются с ее губами. Чувствую мокрое на сухих, давно не целовавших губах. Она не пытается от меня отпрянуть, наоборот, сама приближается ко мне. Я обнимаю, не знаю – против она или нет. Но она не отдергивает мои руки в сторону. Она держит меня за затылок. Ее рука обвивает мою шею, я поглаживаю ее голову. В кино такое видел. Когда еще ходил в кинотеатры. Мне кажется, будто это или сон, или мелодрама. Потому что такого не может быть. Красивая девушка целует такого, как я. Такого не должно быть, но вот новый поцелуй, за ним еще десятка новых поцелуев.
