До-диез

В конце шестидесятых в Одессе внезапно родился Яша Кац, будущее которого было предопределено далеким родственником с Брайтон Бич. Но обо всем по порядку.

Рождение первенца произвело в жизни старьевщика Абрама незапланированный фурор. Абраша узнал о таком нежданчике лишь на следующий день от соседки по двору, тети Розы, прямо через балкон.

Жену Абрама, Софочку, увезли накануне на карете скорой помощи. Она мучилась животом уже давно, но последние дни было совсем невмоготу. Врачи привезли Софочку в клинику, осмотрели, хмыкнули и отправили в роддом – рожать.

Софочка работала, как партизанка в подполье: она пекла в подвале мацу и продавала только своим да нашим. Маца и Софочка в стране Советов находились на полулегальном положении, однако всем хотелось иметь свой маленький гешефт.

Абрам спешно закрыл квартиру, накинул лапсердак и вышел во двор.
Он взял у Розы подарок для 50-летней «мамочки»: рыбные биточки, завернутые в пергамент, затем в газетку и только потом уже в перетянутый резинкой мытый целлофановый пакет. Изя, сосед по подвалу, вынес ему слегка подсохший букет гвоздик, которые остались после недавних похорон тети Цили. Абрам вернул один цветок, чтобы получилось нечетное число. Сам он достал из нычки большую плитку московского шоколада «Люкс». Её никогда не ели, а только передаривали друг другу в особо торжественных случаях.

– Кошерно! – сказал Абрам, прихватил сокровища и быстро засеменил к роддому.
– Вот малахольный, – сказал Изя.
– Агицин паровоз! – крикнула Роза в спину убегающему Абраму.

Так в семье подержанного еврея и партизанки появился на свет Яков Абрамович Кац и, несмотря на пролетарское происхождение, рос вполне приличным человеком.

Яша был резвым и улыбчивым ребенком, как и большинство детей послевоенного времени. Он взапуски носился вместе с пацанами от улицы Дидрихсона до площади Льва Толстого и обратно, на улицу Мечникова, на которой он рос, икал и непрерывно болел. Когда бутуз научился говорить «папа, мама и скандал», свежеиспечённый отец отдал его учиться музыке по совету дяди Мойши из Нью-Йорка.
– Моня-часовщик у нас есть, Сема-ювелир есть, – писал ему родственник с Брайтон Бич, – давай бикицер делай из Яши пианиста!
В музыкальную школу маленького Яшу взяли без вступительных экзаменов, благодаря нескольким портретам Бенджамина Франклина, незаметно переданным Абрашей на благотворительность. Яша стал увлеченно лупить по клавишам под руководством опытного педагога, с воодушевлением втягиваясь в творческий процесс.

В музыкалке носились стайки прелестных учениц, что привело к неизбежному фортелю со стороны растущего организма. Когда Яша первый раз догнал Сару в коридоре и со значением дернул ее за косу, он получил портфелем по башке в порядке алаверды и остался доволен результатом. Когда Яше стукнуло четырнадцать, его тайный интерес достиг крещендо, и он влюбился, как последняя шая .

Высокая курносая девочка с веснушками, разбросанными по круглому лицу, и с толстой рыжей косой, доходящей до тугого банта на спине, казалась девочкой-переростком рядом с коротеньким Яшей, плотно упакованным в белки, жиры и углеводы благодаря бабушке Риве, тихо живущей на Тираспольской. Вечно сползающие очки в роговой оправе завершали Яшин ботанический образ, так разительно отличающийся от облика длинноногой и стройной обладательницы библейского имени.

Они занимались у одного и того же педагога и постоянно пересекались на уроках и переменах. После занятий Яша провожал Сару до дома и в качестве награды получал право нести ее портфель. У ребят установилось что-то вроде странного соперничества: они хвастались друг перед другом своими успехами, старались получить высший балл на экзаменах и в то же время помогали друг другу чем могли.
Яков пространно рассказывал Саре о музыке, жизни и творчестве известных музыкантов. Знания он черпал на папиных книжных развалах, что находились углу Дерибасовской и Советской Армии. Девочка с удовольствием слушала истории о знаменитостях, озвученные Яшиным картавым речитативом. Сара, в свою очередь, часто бывала у Яши дома, помогая ему заниматься на фортепьяно.

– Геволт! Как вам это нравится? – восклицала она, когда Яша фальшивил в очередной раз.

Яша своими короткими и толстыми пальцами иногда не дотягивался до нужной ноты, и Сара лупила его линейкой по рукам.

- Вей зе мир! – вскрикивал Яша, млея от ее знаков внимания. – Опять этому заполошному композитору вздумалось вставить «до-диез» в свою нетленку!

Яша тихо и нежно любил Сару, возможно, даже не осознавая до конца, что именно с ним происходит. Не в силах скрывать за обширным телом свое огромное чувство, Яша неизменно старался оказывать своей Дульсинее маленькие знаки внимания: большие знаки внимания сдерживались кровью его предков. На нечастых совместных прогулках, например, он покупал ей два шарика мороженого, а сам довольствовался одним или вовсе обходился без него.

Как-то гуляя вечером вместе с Сарой в тени акаций, Яша осторожно взял девушку за руку. Почувствовав, как она насторожилась, Яша быстро закартавил о роли Досифея в опере Мусоргского «Хованщина», переключая внимание жертвы с чувственных позывов на возвышенные мотивы. Сара увлеклась, ее рука осталась у Яши, и он ликовал. Воодушевленный, мальчик потянулся было всем сердцем к вожделенному объекту и тут же получил по заслугам. Вот такой была Сара: горячей и непредсказуемой.

После школы их пути разошлись. Сару училась в консерватории на брегах Невы, а Яша остался совершенствовать свое музыкальное мастерство на родине Ойстраха и Фельцмана. Юные пианисты обменивались письмами. Порой Яшины нежные послания оставались без ответа. Тетрадные листочки Сары лишь иногда искрились нежными словами, наполненными чувственной ностальгией по прошлому.

В двадцать один год Яша с успехом окончил Одесскую консерваторию. Яша слыл подающим надежды музыкантом и готовился к участию в престижном конкурсе. Боролись за Гилельса в его родном городе. Победитель получал возможность отправиться за границу, и Мойша из Нью-Йорка заверил родителей Яши, что весь Брайтон Бич уже сидит, скрестив пальцы, и смотрит в небо в ожидании самолета Одесса-Нью-Йорк с Яшей и роялем на борту.

Яша внимательно прочитал список конкурсантов, и сердце его оборвалось: он увидел имя Сары.
Они встретились на любимом месте – в скверике на Соборной площади, и чувство любви, приглушенное временем, вспыхнуло с новой силой. Сара повзрослела и стала ослепительно красивой. Пропали веснушки, кожа приобрела благородный оттенок, даже цвет волос изменился: они стали иссиня-черные, как крышка рояля. Другим стал взгляд – мягким, ждущим. Насмешливость и сарказм уступили место трепетному чувству.
Да и Яшу трудно было узнать: крепко сбитый паренек, заполненный смальцем и шкварками, вытянулся, постройнел и стал похож на изящный кларнет, поблескивающий кнопками-пуговками восхищенных глаз.
Ситуация казалась неразрешимой. Они оба жаждали победы, ибо шли к этому сознательно и долго. Но как соперничать, любя?

– Куда ты поедешь, если победишь? – с замиранием сердца спросила Сара.
– Меня ждет Америка, – ответил Яша и тут же проклял себя за неуместный пафос.
– А меня – Италия, – со вздохом сказала Сара.

В каждой стране есть свой дядя Мойша.

Простившись с Сарой, Яша понуро брел домой. Ночью он так и не смог уснуть. Что делать? Если победит он, то окажется на чужбине без Сары. Если победит Сара, тогда он останется здесь, а это опять расстояния и разлука…
Через две недели произошло то, чего Яша боялся больше всего: он и Сара в финале!

– Ты должен сыграть так, чтобы я, Софочка и дядя Мойша гордились тобой, – сказал Абрам утром. – Мы уже пока еще не купили билеты в Нью-Йорк, так что тебе осталось нажать в нужном порядке все клавиши, которые прописал педагог. Я и мама уже мысленно там. Если сфальшивишь, поедешь к дяде Исааку в Бердичев. Будешь там играть на похоронах, – сухо закончил отец.
– А как же Сара? – сокрушенно спросил Яша.
– Ой, я тебя умоляю! – поморщился Абрам, – Эти Сары на Брайтоне уже ходят гуськом с татуировкой «Яша» во весь тухес. Иди репетируй и не нервируй маму!

По жребию первым играл Яша. Он поднимался на сцену, как на эшафот, и медленно приближался к инструменту. Гильотина улыбалась ему во все клавиши. Что было в этой улыбке – ободрение или злорадство? Яша не понимал, и это сбивало с толку. Казалось, зал не дышал. «Чего все они ждут? – спрашивал себя Яша, подходя к роялю. – Моего успеха или провала? Родители, конечно, успеха. А Сара? А я сам?»

Яша заиграл «Грезы любви» Листа. Первые звуки музыкального раздумья заставили пианиста заглянуть в себя – и решение пришло само, словно касаясь клавиш, пальцы выпустили на волю мечту. Она перелилась в торжественный гимн его чувству, и Яша мысленно воскликнул: «Я люблю тебя!»

Зажмурившись, Яша выбросил руку в сторону «до-диез», чтобы, как в детстве, не дотянуться до него. Но натренированные пальцы автоматически сыграли верно и продолжали уверенно бегать по клавишам. Яша попытался сфальшивить еще раз… Кристальной чистоты звуки потоком лились по залу, ни на йоту не отклоняясь от партитуры.

Яша бросил в зал испуганный взгляд. Сара сидела в третьем ряду, вцепившись в ручки кресла, и, не мигая, смотрела на него. В ее глазах дрожали слезы. Что они значили – досаду или?... Яша не успевал думать. Замедленная мелодия коды парила над волнообразными пассажами и властно вела за собой.

Последним усилием воли Яша сбросил волшебное наваждение, прицелился и… Бам-м! Неестественный звук прозвучал подобно выстрелу, и по залу пронесся вздох. Яков неуклюже дернулся и сыграл что-то уж совсем несусветное, сфальшивив для верности на этой же ноте еще раз. По залу прошелестел тихий шепот разочарования.

Яша доиграл пьесу и в гробовой тишине спустился в зал. Сары на месте не было. «Мертвец идет», – горько подумал пианист и пошел к выходу, стараясь не видеть сочувственных взглядов и скорбного покачивания голов. Уже в дверях он отважился обернуться и исподлобья взглянуть на родителей. Мама смотрела мимо него, ее тонкие губы вытянулись в ниточку. Абрам играл скулами и что-то беззвучно говорил. Яков прочитал по губам: «Тебя ждет Бердичев».

Яша выбежал на улицу. Он шел куда глаза глядят и вскоре оказался на их с Сарой любимом месте, где не было Собора, но было много голубей. Яша сел на одну из лавочек и стал бездумно смотреть на птиц. Они ворковали, подбирали хлебные крошки, заигрывали, в общем, были счастливы. Спустя вечность в сквере показалась знакомая фигурка, и Яша встал ей навстречу.

– Что ты будешь делать? – спросила Сара.
– Поеду в Бердичев, – горько усмехнулся Яша.
– Думаю, что я тоже там смогу найти себе работу, – кивнула Сара и поправила Яше выбившийся воротничок рубашки.
– Как, «найти работу»? – опешил Яков. – А Италия?! Разве ты не победила?
– Ты ведь специально сфальшивил, да? – Сара внимательно посмотрела на него. – Ты мог ошибиться только на «до-диез», я помню, Яшенька.
– Ничего не специально, – буркнул Яша, отводя глаза.
– Ты мой герой, – серьезно сказала Сара. – А я сыграла "Клоунов" вместо Стравинского… Ну что ж, Бердичев так Бердичев, – она улыбнулась и подарила потрясенному Яше столь долгожданный поцелуй.

_________________________________________________
Примечания:
Агицин паровоз – в смысле «горячий до невозможности» (одесский жарг.).
Бикицер – быстро, мгновенно (одесский жарг.)
Шая – недалекий или непутевый (все зависит от интонации) человек. (одесский жарг.)
Геволт! – Караул! (идиш)
Как вам это нравится! – Что вы на это скажете? (одесский жарг.)
Вэй зе мир! – Боже мой! Буквально: «Больно мне!» (идиш)
Тухес – место, откуда растут ноги (идиш).