Психическая атака

Все в оркестре были уверенны что дальше тыловых вокзалов их не пошлют. Будут стоять на перроне и играть, провожая уходящие на фронт эшелоны. Но не было никаких вокзалов, не было «Прощание славянки», почти с ходу их бросили в бой. 

Официально это называлось «поддержать войска в момент психической атаки». Командование решило, что исполнение марша «Гренадер» в тот момент, когда наши полки в сомкнутом строю без единого выстрела идут на противника, подавит волю немцев и заставит их бежать без оглядки. Музыканты, доставая инструменты из чехлов, с недоумением озирались по сторонам и молча располагались на отведённых им местах. 

Иван видел, как строились наши полки, готовясь почти к самоубийству. Солдаты стояли небольшими группами, поглядывали на оркестр и тихонько разговаривали. В основном Ивана окружали усталые солдаты в потертых шинелях с медалями на груди и в растоптанных сапогах. Где-то слышался хриплый смех, но какой-то неправильный, надсадный. Человек явно выдавливал его из себя, стараясь прикрыть страх перед тем, что сейчас должно было произойти. Потом разнеслась команда, и все зашевелились. Бывалые солдаты с хмурыми и серьезными лицами практически незаметными, но решительными движениями запихивали в середину колон новобранцев - мальчишек с восторженными глупыми улыбками. 

Эти юнцы ещё не могли оценить надвигающейся опасности, и многие в ожидании геройских подвигов с гордостью и нетерпением посматривали по сторонам. Стоящий рядом щеголеватый высокий седой капитан с орденом «Святого Георгия» на груди, судорожно затягиваясь сигаретой, отдавал приказ совсем молоденькому пареньку с погонами прапорщика, о доставке в тыл пакета с депешей. Мальчишка спорил, что-то доказывал, еле сдерживая трясущиеся губы, готовый расплакаться в любой момент. Но капитан гаркнул на него и указал рукой на стоящий недалеко автомобиль. Иван видел, как паренек шел, и украдкой смахивал рукой слезы. 

От другой колонны приближался мертвенно-бледный и злой подпоручик, чуть постарше прапорщика, но уже с медалью на груди. Как только они сели в машину, та сразу тронулась, оставляя за собой шлейф из дорожной пыли. Наконец колоны приняли походный строй, солдаты примкнули штыки к винтовкам. Капитан, отбросив окурок, трясущимися руками вновь закурил сигарету и встал перед солдатами, держа в руке пистолет, готовый вести бойцов за собой. Военные оркестры, находящиеся на дальней линии, дружно грянули марш. И колоны нестройными рядами - кто-то пошел не с той ноги, кто-то запоздал, а кто-то, наоборот, начал движение раньше команды - при первых звуках марша двинулись навстречу противнику, по пути выравниваясь и стараясь печатать шаг. 

Какое-то время над будущим полем боя были слышны только звуки музыки с лидирующей партией барабанщика, отбивающего ритм для движущихся колон. Послышался свистящий, все нарастающий звук, перешедший в громкий взрыв, за ним другой, третий. Немецкая артиллерия открыла огонь. Солдаты как подкошенные с криками падали, не успев сделать ни единого выстрела. Роты после первых залпов еще пытались сомкнуть строй, переступая через погибших и раненых товарищей. Но, когда подошли поближе к окопам противника, и немцы открыл огонь из пулеметов, дрогнули и побежали. 

Кто-то с криками «У-р-р-а-а», кинулся на фрицев, кто-то, наоборот, бросив винтовку и перепрыгивая через препятствия как затравленный зверёк, несся в сторону своих позиций, по дороге закрывая ладонями уши, чтобы не оглохнуть от продолжающейся канонады, бестолковой стрельбы, криков раненых и умирающих. Пулеметы работали, не останавливаясь, пули летели разъярёнными осами, кося ряды пехоты, калеча и убивая людей. Атака захлебнулась. 

Оставшихся в живых и добежавших до окопов противника, немцы приняли в штыки. Иван не видел, что творилось впереди, разрывы снарядов кучно ложились около полковых оркестров. Артиллерия противника старалась заставить замолчать музыкантов, чтобы окончательно сорвать атаку. Грохот взрывов заглушал музыку и все уже давно играли вразнобой, но по-прежнему оставались на своих местах, оглушенные и растерянные. 

После очередного залпа, на том месте, где стоял капельмейстер, появилась большая воронка, а рядом стоящие музыканты замертво попадали сломанными куклами. Раздавшийся рядом взрыв Иван не услышал, только ощутил сильный толчок и он, здоровый мужик, взлетел как мячик верх, раскинув руки, словно хотел обнять небо. Наверное, это длилось мгновение. Но Ивану казалось, что он парит над землей непозволительно долго. А потом удар и наступила тишина. Странная тишина, не естественная и оттого ещё более пугающая. Она оглушила его еще сильней, чем канонада, гремевшая со всех сторон. Как будто все звуки кто-то очень сильный и могущественный одним движением выключил. 

Иван с трудом открыл глаза. Сначала он увидел море. Оно было какое-то неправильное: голубое в красную крапинку и почему-то падало на него. Казалось, еще немного и оно обрушится всей своей мощью, сметая все на своем пути как разбушевавшийся шторм, поднимая свои волны выше домов. Иван дернулся, стараясь увернуться от этого страшного в своем неистовстве урагана, попытался перевернуться на живот и уползти, но море крутанулось вслед за ним, и Иван понял, что это не вода, это небо, а красные пятна - это кровь, застилающая глаза. 

Рядом увидел Николая, все еще стоявшего на ногах и игравшего на трубе. Вот только его щеки раздувались, а из инструмента не вылетало ни одного звука, чуть дальше находился барабанщик, отбивая беззвучную дробь. За тишиной пришла темнота. Страшная, пульсирующая в голове тем самым барабанным боем, который он не мог услышать в последние моменты перед забытьем. Голова раскалывалась так, что, казалось, мозги закипают. 

Тело прострелила боль, во рту почувствовал вкус железа и стон вырвался сам по себе. Мелькнула мысль, если он чувствует боль, значит, живой. Но почему так тихо? Его кто-то пихнул, потом еще раз, но уже более ощутимо и, схватив за ноги, потащили. Куда его волокут? Не дай бог в братскую могилу. Ивана накрыла паника. Он напрягся изо всех сил, чтобы сказать, что он живой. Ему казалось, что он крикнул на весь мир, на всю Вселенную. Но своего голоса он тоже не услышал. 

«Значит, я все-таки мертв» - новая страшная мысль заставила распахнуть глаза, забиться в судорогах и безвольно сникнуть. Его резко бросили. И опять перед глазами стояло небо. Голубое до одури и такое низкое. А по нему, распустив белые паруса стройными рядами, плыли облака. И Ивану нестерпимо захотелось полететь вместе с ними подальше от этой войны и от этой тишины. Домой. Туда, где под камышовыми крышами стоят такие же белые, как облака, хатки, утопая в цветущих вишневых садах. Вдруг небо закрыло большое черное пятно, постепенно превращаясь в лицо Николая. Друг беззвучно плямкал губами, одновременно стараясь поднять Ивана. Только сейчас пришла мысль о контузии, и теперь Иван понял, почему так тихо. Он не слышит. Наконец ему удалось сфокусировать взгляд на друге. Голова с растрепанными спутавшимися русыми волосами перевязана окровавленным грязным бинтом. Он еле стоял на ногах, но все равно тянул Ивана, заставляя встать. Кто-то еще подошел, и они вдвоем практически подняли его. Иван стоял, пошатываясь, опираясь на плечо друга, и безумными глазами смотрел на окружающий мир. Солдаты в остроконечных касках, ударами приклада в спину, гнали мимо них молодого паренька в разорванном френче, на грязном лице остались дорожки от слез. Его повели к стоящей недалеко небольшой толпе.

– «Офицеры», – по губам Николая прочитал Иван.

Последним ударом паренька толкнули в сторону стоявших. Он неуклюже взмахнул руками и упал. Конвоиры стали бить офицеров по ногам, заставляя становиться на колени. Один из пленных плечом оттолкнул немца и выпрямился в полный рост, широко расставив ноги. В офицере Иван с трудом, но узнал того щеголеватого седого капитана, на которого обратил внимание еще перед боем. Седые волосы потеряли свой цвет и стали грязно-красными, лицо разбито, одет он был в китель без портупеи и с сорванными погонами, руки связаны за спиной, плечо бурое от крови. 

Иван не слышал, что крикнул капитан тем, кто ставил его на колени, не слышал звука выстрела, только вскинутая винтовка в руках немца и расцветающие на груди офицера бурые пятна. Капитан вздрогнул, прогнулся назад, сделал шаг и последним усилием завалился на бок. Даже в последний миг своей жизни, не встав на колени перед палачами. Молодой офицер распахнутыми глазами смотрел на падающего капитана, потом медленно перевел взгляд на стрелка и, подорвавшись с земли, бросился на немца. Куда делись та растерянность и пришибленность, которые сквозили во взгляде, когда его конвоировали? Он превратился в волчонка, с перекошенным в страшной гримасе лицом, который голыми руками готов был разорвать стоящих перед ним противников. За ним стали подниматься и те, кто уже встал на колени. Поступок этого почти мальчишки, как будто бы разбудил их. 

Сразу несколько человек вскинули винтовки и открыли огонь. Молодой офицер словно налетел на стену, вдруг резко остановился, по инерции сделав вперед еще несколько шагов, и упал как подкошенный. Оставшиеся офицеры, несмотря на связанные за спиной руки, рванули в драку, готовые принять свой последний бой. Несколько минут прошло, и все было кончено. На земле лежали тела, а немцы стояли над ними, и Иван видел, что они еще продолжают с остервенением стрелять в уже поверженного, но не сломленного противника. 

Солдаты затихли, наблюдая за расправой. Их окружили плотным кольцом и стали сбивать в кучу, как овец, стреляя только в тех, кто не мог встать. И вдруг Ивана пронзила страшная по своей сути мысль, наполняя душу ужасом и леденя кровь, и небо рухнуло, отключая все остальные чувства и эмоции. ПЛЕН!.