Булочка с изюмом

Снежинки по диагонали влетали в тусклый конус фонарного света. Последний февральский снег, по-новогоднему волшебный – завтра уже весна. Я стояла у окна, держала небольшой листок бумаги и плакала.

День заканчивался. Сияющий, радостный, очень яркий день, день моего рождения. На работе завалили подарками и цветами, поздравлениями и просто тёплыми словами. Я, как маленькая девочка, визжала от счастья и прыгала от восторга. Народ веселился вместе со мной, забросив все дела в офисе. С виду строгий начальник, хитро улыбаясь, всунув в ладонь конвертик с премией, отпустил домой пораньше. Мне вызвали такси. Миша, коллега, помогал занести подарки и цветы домой. Что-то привлекло моё внимание на сумеречной лестничной площадке, но в суете перетаскивания подарков из машины в квартиру забылось. Миша долго пытался напроситься на кофе, наивно полагая, что моя весёлость предполагает слабоумие и доступность. Попросила вынести мусор, обиделся – ушёл.

И вот, включив Electric Light Orchestra, налив бокал шардоне, начистив мандаринов, чтобы новогодний аромат озолотил квартиру праздничным настроением, собралась распаковывать подарки. С детства зародилось во мне волшебное предвкушение разворачивания подарков. Из шуршащей бумаги, целлофана и фольги вдруг возникало чудо. Тайна переставала быть тайной. Счастье взрывалось во мне сияющим ликованием. Но какая-то недоделанность мешала сосредоточиться на волшебности момента сегодня. Подарков много, а предвкушение растворилось. Ах, да… лестничная площадка?

Скрюченный, сидевший на корточках курьер, разбуженный мною, вскочил. Всучил рыжего плюшевого медведя, конверт, и сбежал.

Мелодии «Электрического Света» наполняли комнату, а я стояла у окна, смотрела на исписанный листок и плакала.

Этот почерк я узнала бы из тысячи.

Его посадили ко мне на первую парту в третьем классе. Он плохо видел, носил очки в толстой оправе. Был полным, рыжим, конопатым. От него пахло молоком и свежими сладкими булочками с изюмом. Булочки с изюмом каждое воскресенье пекла бабушка, вкуснее был только торт наполеон на Новый год. Наверное, эта любовь к булочкам повлияла – я влюбилась в этого пухлого молчаливого недотёпу. За весь год он не произнёс ни одного слова, не кинул в мою сторону ни одного взгляда. Как ни старалась. Непонятное безразличие злило меня, и ещё сильнее втягивало в любовь. Чувства усиливала и жалость. Одноклассники издевались над ним. Обзывали, выдумывали всякие шалости, по-детски злые. А он молчал. Так было жалко его, так хотелось помочь, но нет…

В четвёртом классе, когда Сашка Григорьев, хулиган ещё тот, облил зелёнкой его рыжую кучерявую шевелюру и громко ржал, призывая к смеху одноклассников, моя любимая булочка с изюмом пнула обидчика между ног. Хохочущий хулиган моментально превратился в визжащую хрюшку, валяющуюся на полу. Девчонки потом рассказывали, как мой герой раскидал всех мальчиков за школой, что подстерегали его, чтобы наказать.

В восьмом классе, первого сентября, я не узнала своего соседа по парте. Коротко постригся. Сменил толстую оправу тонкой металлической. Это уже была не пухлая булочка, это был аппетитный кекс. Подтянутый, за лето загорелый. Развернувшийся в плечах. И всё так же игнорирующий моё существование. Где-то к окончанию второй четверти в один из пасмурных осенних деньков на большой перемене выстроил он в коридоре десятиклассников.

– Повытаскивали свои сбережения, господа, из карманов. Пожи…

Заметив меня, проходившую мимо, замолчал, ждал, когда сверну за угол. Но я услышала:

– Поживее, поживее, не будите во мне медведя.

«Медведя»… было смешно.

К окончанию школы любовь моя превратилась в семилетний выдержанный коньяк. Ароматный, крепкий, спокойный, уверенный. И всё такой же безответный. Конечно, я рыдала в подушку. Рыдала в туалете, в ванной, пустив шумную струю в раковину. Но недостижимость не была чёрной и страшной. Ведь каждый учебный день, шесть уроков, сорок пять минут – он был рядом. Брала с учительского стола его тетрадь, не вчитываясь, блаженно любовалась буковками. На переменах садилась на его место, чтобы окунуться в его ауру. Я купалась в его близости, в ощущении его жаркого тела. От него так же пахло булочками с изюмом, правда, уже не с молоком, с мёдом… Медведь же… Да, мой медвежонок… от него веяло мощью, силой, независимостью, скрытой угрозой, как от острого боевого клинка, поблёскивающего сталью. Я знала и видела, как в одно мгновенье он из булочки превращался в стремительного хищника, сносившего всё и всех на своём пути. Гордость и скрытая уверенность, что это мой человек, мой мужчина, делали меня увереннее и свободнее, радостнее и счастливее.

После школы нас раскидало. Мне даже не дали попытки… ни поговорить, ни объяснится, ни признаться. Ни обменяться контактами – сразу после выпускного для поступления в университет покинула я свой родной город, своего любимого.

От подруг и одноклассников доносились сведения, что Медведь, так теперь его звали, стал главарём преступной группировки, которая держала в страхе весь район. Жёсткие расправы с нежелающими подчиниться, жестокое физическое устранение конкурентов. Резкость, необузданность, непредсказуемость – делали опасным нахождение на улицах не только ночью, но и днём.

Страх, ужас, гордость, любовь – смешивались во мне. Часто просыпалась во сне от запаха булочек с изюмом, от ощущения близости сдерживаемой медвежьей ярости.

А потом всё внезапно пропало. Новостей не стало. На осторожные вопросы уже немногочисленные подруги либо отмалчивались, либо пытались переводить разговор на другую тему. Исчез мой медвежонок.

За десять лет в погребах моей души коньячная бутылка покрылась пылью и паутиной.

Дрожащими руками вскрыла конверт.

«Любимая.

Сейчас, когда вернуть уже ничего нельзя, пишу тебе. Набравшись мужества. В полной ясности того, как много времени потеряно. Как всё могло бы быть по-другому. Но не могло. Жизни, судьбе, мне – необходимо было время, чтобы понять какие-то простые вещи. Но не было для меня простых вещей.

С того самого дня, как меня усадили за парту с тобой, для меня открылся другой мир. Наконец-то я увидел тебя. Зрение до этого не позволяло, да. Для того, чтобы увидеть, часто надо ткнуться носом.

Я влюбился. Но на что мог рассчитывать рыжий слепой страшный жиртрест? Ни на что. Ты ­– такая светлая, сияющая, яркая, умная. Жизнерадостная.

Я безумно боялся тебя. Больше всех тех пацанов, что издевались надо мной, Сашки Григорьева, Гречи, Махача, и других недоносков. С неописуемым страхом я каждое утро шёл в школу, с ужасом я садился за парту, где сидела уже ты. Опрятная, свежая, чистая, недостижимая, воздушная. С огромными белоснежными бантами.

Каждый раз, вернувшись из школы домой, я с облегчением вздыхал: «Слава богу! Закончились мучения». Но каждую ночь я строил планы, как попрошу у тебя списать математику или домашку по физике, чтобы как-то завязать разговор. Как угощу яблоком. Засыпал уверенный и счастливый. А утром… утром трясущиеся колени мешали зайти в класс.

Чтобы справиться со своим страхом, пришлось придумать, что ты – грозная чёрная пума, ночное наваждение, коварная зверюга, крадущаяся за мной в темноте. И мне нужно, необходимо тебя победить!

Занялся спортом. Всё лето после седьмого класса я усиленно тренировался. Бег, бокс, борьба, уговорил двоюродного брата заняться со мной рукопашным боем.

Все последующие годы каждый день, каждый вечер, каждую тренировку – я посвящал победе над тобой. Ждал. Готовился к той последней охоте, когда смогу победить грозу джунглей, чёрную королевскую пуму.

Хватит слов… Хочу, чтобы ты знала. Я всегда любил тебя.

И мы обязательно встретимся».