Наивная

   Дождик целую неделю штриховал улицы и домишки небольшого городка, скрадывая окрестности. Всюду хлюпало, капало, журчало. Люди, накрывшись зонтами, старательно обходили лужи и, незлобно бормоча что-то себе под нос, вопросительно поглядывали на серое тяжёлое небо. Июнь, как всегда, выдался дождливым. Зато, как только распогодилось, чисто вымытая листва деревьев засияла яркой сочной зеленью, засмеялась, отряхивая на незадачливых прохожих сверкающие капли. Лужи быстро высохли, земля благодарно впитала обильную влагу.

.

— До чего же ты наивная, Надька! — Алевтина взяла из таза волглую наволочку и, встряхнув, повесила рядом с полотенцем. — Уже пятнадцать как-никак стукнуло, а ты в сказки веришь! — За наволочкой на бельевую веревку отправился пододеяльник. — Подай-ка прищепки. Все эти романтические небылицы придумали ушлые мужики, чтобы таких молоденьких дурочек, как ты, завлекать, а на уме-то у них совсем другое: говорит, что любит, а руками под юбку норовит.

   Алевтина, жизнерадостная и ладно скроенная, никогда не страдала от недостатка поклонников. На молодую, красивую, зеленоглазую заглядывались многие, а она шутила, смеялась, легко заводила романы и так же легко расставалась, почувствовав охлаждение.

— Не верь им, Надька! Не верь! — наставляла худенькую нескладную племянницу. — Им забава, а тебе слёзы!

— Но неужели все такие бессовестные, тëть Аль?

— Хех! Стыд, совесть — это не про них. Думаю, что совесть эту умные придумали, чтобы глупыми манипулировать. Андэстэнд ми?

Надя поспешно кивнула, но про себя отметила подавленный вздох тётки. Что-то она недоговаривает.

.

   Надя с Лëхой познакомилась в речке. Хотя нет, она-то знала его давно. Как не знать? Спортсмен, гордость школы, не раз ездил на городские и краевые соревнования по лёгкой атлетике. Да ещё и по вечерам на гитаре бренчал в школьном дворе. Как шутила Алевтина, был "широко известен в узком кругу ограниченных людей", несмотря на самую заурядную внешность. Только синие, как тропическое море, глаза выделяли его из толпы старшеклассников. Пятиклассницу Надю Петрову Лëха в упор не видел. Таких шмакодявок много бегало по школьным коридорам, и все, как китайцы, на одно лицо. А потом Лëха уехал куда-то поступать и на несколько лет выпал из Надиной жизни.

Так что можно смело утверждать, что познакомились они в речке.

   После обильных июньских дождей флегматичная мелководная Саманка взбунтовалась, вышла из берегов, а Наде в это время взбрендило посмотреть на разлив реки с обрыва. Ахнуть не успела, как покатилась вместе с отвалившейся глыбой с крутого берега. Испугалась, исцарапалась, шлепнулась, погрузившись с головой в мутную воду. "Мама меня убьет!"

Только вынырнула, как что-то плюхнулось в речку неподалёку. Ещё один обломок с кручи свалился что ли? Пока соображала, куда плыть, кто-то схватил за волосы и потащил на мелководье. Надя ругалась, пыталась вырваться:

— Отцепись, сволочь! Больно же! А-а-а...

— Дура малолетняя! Какого ты топиться вздумала? О матери подумай, раз себя не жалко!

— Да отпусти ты меня, придурок! Здесь же мелко! И топиться я не собиралась!

— А зачем в речку прыгнула? — сбавил обороты Лёха, отступил на шаг, не отрывая настороженного взгляда от незадачливой "суицидницы".

— Да не прыгала я, случайно так получилось, — Надя вышла на пологий берег, с одежды и слипшихся волос ручьями стекала грязная вода.

— Ну и видок у тебя! — рассмеялся Лёха, выливая воду из кроссовок.

— Да и у тебя не лучше! — Надя улыбнулась, и на чумазых щеках появились по-детски милые ямочки. — Как идти-то в таком виде?

— Ничего, по дороге обсохнем. Я провожу. Ты где живёшь?

   Надя решила, что лучше пойти к маминой сестре Алевтине, живущей неподалёку, привести себя в порядок и вместе с ней придумать, как эту трагическую историю преподнести родителям.

   По дороге обсуждали нелепое происшествие, которое уже казалось не ужасным, а комичным.

— К речке близко не подходи! — прощаясь, шутливо приказал Лёха. — И помни, Малая, большой брат следит за тобой!

— Слушаюсь, мой повелитель! — рассмеялась Надя и, махнув рукой, скрылась за калиткой.

   Так началась их дружба.

.

   Наде этот парень всегда нравился, а узнав его поближе, заглянув в глубину синих смеющихся глаз, поняла: "Тону! "

И страшно, и сладко. Реальность затуманилась, потеряла чёткие очертания, но при этом наполнилась самыми яркими красками, радостью, волшебством. Даже твердая земля под ногами вдруг стала гибкой, пружинящей, как батут. Или так только казалось.

   Лëху же эта девчонка явно забавляла, открытая и непосредственная, как ребёнок. Да она и была ребёнком, заваливала своими "зачем" и "почему", совсем не боясь показаться глупой.

— А царь мог отказаться и не вступать в первую мировую войну?

— Атлантида существовала на самом деле?

— Пирамиды в Египте инопланетяне построили?

   Лёха усердно напрягал извилины, а иногда и к справочникам обращался, чтобы найти ответы на заковыристые вопросы. Это походило на какую-то игру без проигравших.

   Лëхина самооценка, как дрожжевое тесто, пухла на глазах, даже сама возможность опекать, наставлять, нести ответственность была ему приятна.

   Погода выровнялась, многочасовые походы по лесным тропинкам сменялись велосипедными прогулками или купанием в озере. Каждый день был заполнен новыми впечатлениями и бесконечными разговорами.

   Иногда Надя грустнела:

— Вот лето кончится, как я без тебя? — И слёзы предательски выступали на глазах.

— Глупая, — смеялся Лёха, — так же как и раньше, учиться будешь, с подружками в кино ходить. Только не вздумай топиться! Вот подрастëшь — поженимся, будем жить долго и счастливо и умрём в один день!

— Шутишь, как всегда! — улыбалась Надя.

   Хотя... может так оно и будет. Кто знает?

.

   Алевтине, конечно же, эта дружба не нравилась, но чтобы быть в курсе похождений племянницы, приходилось своё недовольство скрывать.

— Привет, Лëш! Надю ждёшь? Я её в магазин за сахаром отправила.

— Здрасте, тëтя Аля!

— Ну какая я тебе тëтя? — Алевтина подошла вплотную к калитке, усмехаясь своими ведьмацкими глазами. — У нас разница всего-то лет десять. Можешь просто звать Алей или Алевтиной.

— Н-ну хорошо, тëть, ой... Алевтина.

— Вот так-то лучше, — примирительно кивнула, невольно отметив про себя: "А глазюки-то у пацана синие-синие, как у..."

— А пойдём-ка, Лëша, чайку попьëм, пока наша красавица прохлаждается.

Парень неопределённо пожал плечами, но спорить не стал.

   В кухне уютно пахло яблоками и сдобой. Вечернее солнышко, заглядывая в окно, задумчиво водило бесконечными пальцами по золотым ободкам чашек.

   Душистый, с липовым цветом и чабрецом чай пили с яблочной шарлоткой, щедро присыпанной сахарной пудрой. Алевтина расспрашивала об учёбе, о планах на будущее. Алексей отвечал обстоятельно, как на экзамене, старательно разглядывая узоры на льняной скатерти. Стоило лишь поднять взгляд, как он непроизвольно нырял в соблазнительное декольте, не скрывающее богатый объëм. Лëха смущался и злился на себя из-за этого. Алевтина же, привыкшая к повышенному вниманию "пионеров и пенсионеров", хмурилась, стараясь сохранить серьезность, но в её глазах то и дело вспыхивали смешливые искорки.

— А хочешь фотографии посмотреть? Там Надюха такая потешная. Она же с раннего детства со мной, пока родители деньги зарабатывают, да все никак не заработают.

   Алевтина придвинула стул поближе, раскрыла старый альбом в бордовой теснëной обложке.

— Здесь Надюшке три месяца. Серьëзная такая. А тут уже самостоятельная, йогурт ест большой ложкой. А тут...

   Алексей с удивлением заметил, что в обычно насмешливом голосе Алевтины появились искренность и душевность, а в глазах нежность. Она перелистывала страницы, рассказывала истории снимков, и отчуждение постепенно таяло, случайное прикосновение плеча или локтя уже не обжигало, не настораживало и казалось дружеским, почти родным.

— Надюшке лет пять было, когда она решила стать парикмахером — себе чёлку подстригла, под корень, отцу брови, когда задремал перед телевизором, а мне и говорит, серьëзно так: "Аля! Садись на пол и ничего не бойся! Щас я тебя подстригу!"

   Алевтина рассмеялась, да и Алексей не смог сдержать улыбку. Закрывая альбом, случайно смахнула ложку со стола, разом кинулись поднимать, звонко стукнулись лбами и расхохотались в два голоса открыто и радостно, как старые добрые друзья.

— А что у нас тут за веселье? — Надя с детским любопытством уставилась на смеющуюся парочку.

 Лëха вдруг смутился, покраснел и поспешно отстранился от Алевтины:

— Мы это, фотографии смотрели.

— А-а-а... понятно... — Надя оставила пакет у порога и выбежала из дома: "Как она могла? А мне — не верь им, не верь! А сама... хохочет, глазки томные блестят! Бесстыжая! Никогда не прощу!" — не разбирая дороги, размазывая по щекам злые слёзы.

— Надя, стой! Подожди! — опомнился Лёха, резко вскочил, опрокинув стул, кинулся вдогонку.

   Стул качнулся, на минуту замер, словно раздумывая, и с грохотом рухнул на пол.

   Алевтина, пытаясь выбраться из давних воспоминаний, коротко вздохнула, не спеша, пребывая в каком-то сомнамбулическом состоянии, достала с антресоли старую деревянную шкатулку, стёрла ладошкой пыль с тёмной крышки, чуть помедлив, достала пухлую пачку писем, перевязанных тесьмой.

.

   Ах, Юрка, Юрка! Дерзкий, безбашенный! Как же легко ты вскружил голову скромной девчонке! Приворожил, опутал паутиной наивную мушку, да и забыл о ней вскоре после разлуки. С глаз долой, из сердца вон!

   Весело горят старые письма в погнутом, местами проржавевшем тазу. Огонь жадно пожирает неровные строчки, превращая слова в дым, а беспечный ветерок легко уносит его в никуда.

   Когда-то, ещё в школьные годы, Алька, загипнотизированная синими-синими, как тропическое море, Юркиными глазами, готова была за ним хоть в огонь, хоть в воду. Ждала из армии, письма приходили сначала чуть ли не каждый день, потом реже, реже и совсем перестали. А вернулся долгожданный суженый уже с молодой женой. Ну, так случается иногда. Дело житейское. Вот только простить его Алька не смогла. Смеялась, шутила, крутила романы, а в душе тлела обида невыплаканная. Только сейчас, глядя на весёлые огоньки пламени, повзрослевшая Алька разрешила себе выплеснуть всё хранимое долгие годы: гнев, презрение, жажду мести; и, выплакавшись вволю, с лёгкой грустью наблюдала, как исчезают в огне её душевные терзания.

.