Невыносимое голубое сияние

На кубиках выпало шесть-шесть, и Ленин со злостью захлопнул нарды.

Фани Каплан заправила выбившийся вихор обратно под берет и смачно сплюнула на брусчатку переспелой хурмой.

- Ильич, иди, встань возле урны и к столбу прижмись, мне пристреляться надо.

Ленин отложил в сторону ржаную галету с чёрной икрой, быстро выпил и выругался.

- Жёваный крот! Стреляй, курва слепошарая.

Фани медленно подняла парабеллум и широко расставила ноги.

- Не дёргайся, мозги вышибу. Сдохнешь раньше времени, кто державу раком поставит?

Владимир Ильич хмыкнул:

- Руки у тебя не из того места, матушка. В стрельбе по вождям важны сноровка и практический опыт. Это тебе не флейта.

Раздался выстрел. Пуля прошла в миллиметре от виска революционера и, с визгом чиркнув о столб, срикошетила в сгнивший пень.

Ленин был равнодушен и задумчив.

- Я вот знаешь, что заметил, Фани? Строй матросов похож на шпроты. Стоят ровно, каким-то маслом перепачканы и также обречённо безмолвны.

Фани заинтересовалась:

- Шпроты литовские?

- Наши. Родные. Братские шпроты. Из окуня. Литва буржуйская, милочка, не кошерно.

Каплан усмехнулась:

- А икорка что, пролетарская?

Ильич кивнул:

- Самая что ни на есть! Категорически народная, полезная рабоче-крестьянская икра. В ней революционный дух сконцентрирован, бунт, общественный вызов и потрясающий вкус. Поэтому кормить ею рабочих и крестьян сугубо запрещается. Ибо возможен передоз и нервные издержки. Самообман и мысли дерзкие. Культура потребления такого деликатного продукта суть не подвластна рабочему интеллекту. Поэтому деликатес должен поступать непосредственно в ставку, где будет поедаем со смыслом и подконтрольно.

Женщина сняла пропахший потом бушлат и набросила на спинку стула:

- А что же народу?

- Народу? - не понял Ленин.

- Ну да. Народ, толпа, челядь…

Ильич засмеялся:

- Ах, эти… Этим просо.

- Просо?

- Именно! И картошку чаще. Брюква, репа, морковь. Куры иногда.

Каплан потянулась к пистолету.

- А как же равенство?

Владимир Ильич перехватил парабеллум.

- Так мы с народом на равных. Просто кто-то ростом выше. Да и не осетровые на равноправие влияют. Тут нужно мыслить шире. Революция ведь…

Фани раздраженно перебила:

- Революция – ну такое… Лучше по телеку смотреть, чем непосредственно.

Ленин неумело повертел в руках вороненый ствол.

- Дура ты, Фейга Хаимовна, как есть.

Женщина вздрогнула:

- Никогда не называй меня этим жидовским именем!

Владимир Ильич засмеялся:

- Фани Ефимовна, лучше, что ли? И по поводу жидов… Зря ты так. Ой вэй. Ну-с, теперь моя очередь. Иди, встань к забору, а на голову поставь банку от икры, на манер мишени.

- Ты что, гад плешивый, всю банку стрескал?

- Положим, что так и есть. С финскими галетами, скажу я тебе, под водочку, заходит, как пьяный солдат в царскую спальню. Замри.

Раздался щелчок:

- Осечка.

Каплан фыркнула:

- Не осечка, болван. Патрон перекосило. Да не так, сильнее, вот сюда. Ну ты рукажоп, Ильич!

Ленин немного смутился:

- У меня просто руки в масле. Скользят.

- В каком ещё масле?

- В оливковом, разумеется. Первый отжим, слабая фильтрация, аромат сногсшибательный.

Женщина снисходительно отмахнулась и поставила банку от икры снова на голову.

- Ладно, стреляй, изверг.

Раздался выстрел. Пуля попала женщине в левое предплечье. Каплан чертыхнулась:

- Твою мать! Дыши ровнее и нажимай на курок плавно. Это не член, не дёргай.

Фани поднесла раненую руку к глазам.

- На вылет прошла. Теперь через дырку звёзды видно. Иди, глянь.

Владимир Ильич подошёл и с интересом посмотрел через прострел в руке.

- Красота какая! Как в телескоп смотришь. А что, вот это? Немного левее Большой Медведицы.

Женщина задумалась на мгновение:

- Это Земля, Володенька. Голубая планета.

Ленин задумчиво повторил:

- Голубая планета. Земля.

Потом снова посмотрел на рану:

- Так ходить нельзя, сквозняк возможен, душенька.

Каплан согласно кивнула.

- Точняк. Надо чопик вставить деревянный.

- Чего?

- Чопик, пыж, затычка, пробка, тампон, кляп, врезга.

Ленин равнодушно пожал плечами.

- Можно жидким силиконом замазать. Хотя идея с затычкой мне очень нравится. Быстро, практично, и слово очень ёмкое. Смысловое, останавливающее. Чем забьём?

Фани вставила в рану палец.

- Войлоком можно. Или опилками.

Ильич огляделся:

- Есть гудок.

- Гуди.

- Не могу.

- Почему?

- Это газета.

- И чё?

- Действительно.

Сказал Ленин и, сложив бумагу на манер горна, вдруг проникновенно заиграл «Серенаду Солнечной долины».

Каплан, улыбнувшись, заслушалась.

- Что это на тебя нашло, Володенька? Я ждала марш или Марсельезу, наконец.

Выдув из газеты последнюю высокую ноту, вождь смахнул со щеки слезинку.

- Ты только посмотри, Фани. Посмотри, как она сияет!

- Кто?

Не сразу поняла женщина.

- Да планета эта, что левее Медведицы. Как ты говорила, она называется…

- Земля.

- Вот-вот, Земля. Просто необыкновенно сияет. И как я раньше не замечал.

Фани устало усмехнулась:

- Так ты вообще мимо прекрасного, Вов. Ты свои сочинения читал?

- Нет, конечно. Зачем? Я же их писал. Тут правило такое: один пишет, другие читают. Иначе абсурд и контрреволюция. А мы должны сверкающим штыком… Единым строем… Аврора…

- Аврора, Володя, богиня утреней зари. А ты к ней со штыками. Ты только послушай себя.

Каплан взяла со стола томик с пожелтевшими страницами:

- Буржуазия одурачивает рабочий класс и трудящиеся массы, уверяя, что ведёт войну ради защиты Родины, свободы и культуры, ради освобождения угнетённых царизмом народов, ради разрушения реакционного царизма. А на деле именно эта буржуазия, лакействуя перед прусскими юнкерами…

- А что не так?

- Буржуазия, рабочий класс, трудящиеся массы, лакейство, юнкера. Всё это не сочетается с голубым сиянием Земли.

- Думаешь? А реввоенсовет?

- Тем более. А ты заметил, что как только ты произносишь такие слова, как штыки, революция, восстание, пролетариат, сияние становится сильнее?

Ленин снова посмотрел на Землю и хитро прищурился:

- Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Планета словно качнулась и вдруг очень ярко полыхнула голубым небесным светом.

Вождь прикрыл глаза рукой, а затем отвернулся.

- Нет, не могу. Слишком ярко.

- Ярко?

Почему-то зло усмехнулась Каплан и подняла парабеллум.

- Ага, просто невыносимо сияет, зараза.

- Действительно, всё это уже просто невыносимо.

Калан направила пистолет в затылок вождя и плавно нажала на курок.

Земля благодарно и коротко сверкнула новым потрясающе-изумрудным светом. А затем четвёртая Луна надолго скрыла голубую планету от небольшого астероида, на котором осталась парочка.

Каплан раскрыла деревянные резные нарды с серпом и молотом на крышке и жестом указала Ленину на стул.

- Теперь мы её только через тысячу лет увидим.

Ильич встал, забил дыру в голове газетой, взял кубики и ловко бросил:

- Однако шесть-шесть, голубушка, начало обнадёживает. А планета эта…

Ленин, всё ещё щурясь, посмотрел туда, где раньше была Земля:

- Пусть будет от меня подальше. Уж больно свет её для моих очей ярок.

Фани засмеялась:

- Кажется, она действует на тебя благотворно. Ты уже пару минут не борешься с самодержавием и не лезешь на броневик.

Женщина достала из-под стола новую банку чёрной икры и галеты. Икру Ильич принял охотно, а на галеты посмотрел вдруг критически:

- Финские?

- Ага?

- А финские это как? Кто вообще такие фины? Что за народ такой? Откуда я вообще это слово взял? Ты мне, матушка, лучше хлебца ржаного корочку передай.

- Против водочки возражений нет?

Ленин вздрогнул:

- Никогда! А как, говоришь, планета эта голубая называлась?

- Да забудь ты уже про неё, Вов!

- Про кого, душенька?

- Марс, однако.

- Что марс? - не понял Ленин.

- Марс тебе в нарды. Иди, встань у столба, мне пристреляться надо, а то вышибу тебе мозги, кто державу раком поставит?

- Какую державу, милочка?