Временные трудности

Ленка ненавидела время. Война была бессмысленной, и они оба это знали, но это не мешало ей ненавидеть самозабвенно, исступлённо, страстно, переходя от клокочущей кипящей ярости до ледяного, недвижного, бесконечно глубокого чувства мести, которая не закончится никогда. Время смеялось. Никогда тоже принадлежало ему.

Ленка училась убивать, но получалось плохо. Легче всего она справлялась с тараканами-секундами. Назойливые, мерзкие, они осаждали её тысячами, и отгонять их было несложно – разговорами, видео, бессмысленными делами. Крысы-минуты не нападали. Они кружили вокруг, уверенные в своём превосходстве. Змеи-часы знали, что они побеждают. Дневные и ночные волки просто жрали Ленку, отрывая от неё куски радости, надежды, счастливых воспоминаний.

А Вадиму было всё равно. Он мог сколько угодно говорить, что любит, не забудет, не хочет лететь, но Ленка знала, знала, знала, что настанет день – и дверь закроется, и она останется одна, и волки сожрут её окончательно. Впрочем, тогда и правда будет всё равно.

Только война помогала ей не сойти с ума, но и деться из этой клетки было некуда.

В шесть часов она сварила кофе, сделала бутерброды. Вадим ещё спал, разметавшись на кровати. Он всегда спал посередине кровати, шёл посередине тротуара, садился на лучшие места в кино, проходил – и протаскивал Ленку – в первые ряды любого зрелища, и она не могла поверить своему счастью. Высокий, широкоплечий, спокойный – идеально сбалансированный образец мужчины.

Идеальный космонавт.

Когда-то это казалось прикольной игрой, дополнительной опцией к великолепному во всех отношениях партнёру. Не скучный менеджер, не глуповатый фитнес-тренер, не гикнутый программист – а, блин, космонавт. Ленка обожала эти моменты – вспышки завистливого «ВАУ!!!» в глазах подружек, узнающих о профессии «её мужчины», пробои униженного самолюбия на физиономиях неудавшихся ухажеров. Ни толщина кошелька, ни размер пениса уже не имели значения – потому что он, блин, космонавт, а ты кто?

А потом всё лопнуло, и счастливая Ленкина жизнь покатилась под откос. Всё рассыпалось, как десять тысяч поставленных друг за другом пластиковых доминошек, потому что один гикнутый китайский физик изобрёл гиперпространственный двигатель, а наши новосибирские конструкторы его построили, а чокнутый индийский банкир ввалил кучу денег в Первую Межзвёздную. И космонавтики, мирно себе катавшиеся от Земли до Луны, впервые в истории получили шанс. Предложение, от которого не отказываются.

И мнение какой-то там Ленки уже не имело никакого значения.

Вадим проснулся ровно в шесть тридцать; супергероям будильники не нужны – у них есть прекрасные внутренние часы. У них свой договор со временем и пространством, и они не выходят из него никогда – ни когда спят, ни когда крутятся в дурацкой своей центрифуге, ни когда вытирают слезинку со щеки любимой женщины. Время любит героев; оно несёт их в потоке, балуя и покачивая, пока не настанет момент совершать подвиг. Подвиги прописаны отдельным пунктом, как и памятники. Мелким шрифтом – забвение; как повезёт.

За завтраком Вадим бодр и весел. Он рассказывает смешной случай про своего дублёра, там, в глубине глаз, оставаясь серьёзным, любящим, благодарным ей за кофе, правильные бутерброды и отсутствие истерики. Это видно. Всё уже сказано, всё прожито, остался только иезуитский капкан – «если любишь, не делай того, что может мне повредить». Потому Ленка и сидит, кутаясь в шаль, обхватив себя руками покрепче, и улыбается, и смотрит, смотрит, смотрит на то, как Вадим профессионально убивает оставшееся у них вре… «Убивает? – звереет внутри. – Как бы не так. Он трахается с этой сукой. Медленно, с наслаждением, зная все возможности и пределы. И эта дрянь знает, как дать своему мальчику то, что он хочет больше всего на свете – не торопясь, обещая и заманивая, наполняя всё его тело сладостной болью предвкушения. Оргазм у них будет позже, через восемнадцать часов, в момент старта. А сейчас…»

- Извини, - говорит Ленка, прерывая героя на полуслове. – Я на минуточку.

Она встаёт, уходит в ванную и суёт голову под кран с холодной водой.

«Остановиться, остановиться, остановиться…»

Через десять минут она выходит из ванной. Рыжие волосы торчат мокрыми клочьями, ну и чёрт с ними. Вадим уже собран, стоит в прихожей. Время. Последние объятья и в голове у Ленки стучит только одна мысль: «Скажи прощай скажи прощай скажи прощай…»

Но нельзя. Ленка знает. Нельзя-нельзя-нельзя…

Вадим, чёртов идиот, лепечет: - Я вернусь.

«Что мне с того!!! – кричит Ленка. – Что мне с того, что ТЫ вернёшься через сорок лет, когда я буду уже старухой?! Тебе будет тридцать – а мне семьдесят! Зачем мне эти сорок лет без тебя???»

Нельзя-нельзя-нельзя…

Она стучит зубами, кивает и выталкивает сквозь клокочущее горло то, что он хочет услышать: - Я буду тебя ждать…

Вадим обнимает её и выходит за дверь. Щёлкает замок, Ленка оседает по стеночке на пол и плачет. Теперь можно. Теперь всё можно. Ленка плачет, и даже время смотрит на неё с сожалением. Ленка знает – ещё восемнадцать часов ада и она его убьёт.

Несколько дней ПОСЛЕ она жила в состоянии свободного падения. Вероятно, из чувства самосохранения организм отключил большинство функций и перешёл на выполнение только самых простых – лежать, дышать, спать. Ни на что другое уже не оставалось ни сил, ни желания. Много часов спустя её разбудил мерзкий надоедливый звук. Ленка лежала в кровати, смотрела в белый-белый потолок и думала: «Звонят. Надо что-то сделать». Она не хотела ничего делать, но звук гадким червем вгрызался в мозг и единственным способом остановить его было пойти и открыть дверь. Она дотащилась в прихожую и слабыми, трясущимися пальцами справилась с замком. На пороге стоял молодой парень с модной оранжево-синей стрижкой. Увидев Ленку, он включил сияющую коммивояжерскую улыбку и радостно помахал рукой.

- О, привет! А я уж думал нет никого. Я Ильнар, мы с тобой встречались полгода назад в клубе «Солнце».

Ленка молчала, привалившись к стене. Мозгу не нужны были дурацкие воспоминания, и он благополучно их пропускал.

- Слушай, я понимаю, что тебе сейчас тяжело, но, думаю, я могу тебе помочь. Больше того, только я могу тебе помочь. Только я и никто другой.

Он извинительно пожал плечами и Ленка, подумав, выдала ему короткий адрес для немедленного отправления. Ильнар ничуть не обиделся.

- О, боги! - рассмеялся он, шутливо прикрыв лицо. – Что я говорю! Слушай, это не то, что ты думаешь, честно. У меня сугубо деловое предложение.

Ленка взялась за створку двери и потащила её закрываться. Она тащила и тащила и тащила, а дверь всё не закрывалась, а потом она увидела в проёме чёрный мужской ботинок, а потом Ильнар сказал вкрадчивым голосом дьявола:

- Я помогу тебе обмануть время, и, когда он вернётся, ты встретишь его молодой и красивой, такой, как сейчас.

Собственно говоря, остальное уже не имело значения. Компания брала на себя все заботы – юридическое оформление, медицинские анализы и обследования, хранение нужного имущества и продажу всего остального. Заморозка на сорок лет стоила дорого, и гарантий не было никаких. Ленка листала многостраничный договор и понимала, что не понимает ничего.

«Дура! – кричала подруга. – Они тебя заморозят как курицу и всё! Ты сдохнешь в этом морозильнике или станешь идиоткой через сорок лет!»

Ильнар обещал, увещевал, клялся. Показывал ей обезьяну, которую заморозили и разморозили и никаких повреждений интеллектуальных функций… Обезьяна чесалась и жрала банан.

Всё было кончено, подписано, продано.

Ленка потеряла себя и стала пациенткой за номером восемьдесят шесть, двадцати семи лет, пол женский, будущим обитателем капсулы за номером сто тридцать четыре с датой пробуждения 16 июня 2093 г.

Связь с Первой Межзвёздной отсутствовала. Её никто и не ждал, этой связи. Никакие радиоволны не могли пробраться сквозь миллионы ледяных километров глубокого космоса. Вадим летел от неё с чёрт знает какой скоростью и ничего не мог посоветовать. Гикнутый китаец, теоретик и умница, виновато разводил руками. Никто не обещал даже вернуться из бездны, а не то, что позвонить туда, на край Вселенной.

Последние дни перед заморозкой Ленка пребывала в истерически-приподнятом настроении. Время бежало, как сумасшедшее и Ленке снились сны, где она, маленькая, летит вниз по склону холма, раскинув руки. И небо такое синее-синее, и море далекое, ласковое, и солнце не жарит, а только слегка щекочет веснушчатый нос. И всё впереди и это всё жутко прекрасно.

Её отвезли из палаты в операционную, мягко переложили на стол, под яркие белые лампы. Ленка лежала, распластавшись, как бабочка. Бледно-голубые силуэты врачей подключали к ней трубочки, датчики, капельницы. Мягкие пальцы касались то тут, то там, протирая, анестезируя, вскрывая, делая надрезы и проколы. «Молодой и красивой… - думала Ленка, ослеплённая сияющим светом, - молодой и красивой…» Она победила, победила это чёртово время. Губы её растянулись в улыбке, пальцы дёрнулись и сложились когтистой лапкой.

И свет погас.

***

В жаркий день 15 июня 2093 года по пыльной просёлочной дороге в районе подмосковного города Звенигорода шагал человек. Высокий худой мужчина, одетый в летний полотняный костюм, в одной руке нёс чёрный чемоданчик, а другой рассеянно помахивал подобранной где-то веточкой шиповника. На голове его красовалась золотистая соломенная шляпа в ретро-стиле, крупные солнечные очки защищали глаза. Должно быть, бедняга страдал от аллергии, потому что нижнюю часть его лица укрывала массивная пластиковая полумаска со множеством крохотных дырочек.

Некоторое время назад таксист высадил его у подножия холма, и незнакомец, осторожно перейдя ручей по шаткому мостику, пошёл пешком - под трещание кузнечиков, сквозь жаркий луговой воздух. Поле перешло в небольшую рощу, где ручей отдыхал в тени; незнакомец тоже снял шляпу и немного постоял, обмахиваясь ей и с любопытством разглядывая травы, цветы, зелёные ветви деревьев.

За рощей он встретил покосившийся ржавый указатель с надписью «Шагни в будущее – 100 м»; тропинка сильно заросла и крупный белый гравий почти ушёл в землю. Через сто метров и правда нашёлся дом, больше напоминавший заброшенную русскую усадьбу начала ХХ века – выцветшие бледно-голубые стены в нескончаемых трещинах, пыльные окна и огромный раскидистый дуб перед парадным входом.

Незнакомец толкнул скрипучую калитку и неторопливо пошёл по дорожке. Навстречу ему уже спешил дряхлый старичок в потёртом заплатанном комбинезоне.

- Это частная территория, слышите! – закричал он издалека срывающимся голосом. – Уходите! Здесь нечего смотреть! Если вы не уйдёте, я спущу собак!

Незнакомец остановился. По мере приближения к незваному гостю, воинственный пыл старичка улетучивался на глазах. Разглядев строгие очки и зловещую полумаску, издающую хриплый шорох дыхания, сторож икнул и попятился.

- Я по поводу исполнения контракта, - сказал незнакомец. Голос его, низкий и вибрирующий, изменённый акцентом и полумаской, казалось, замораживал окружающий солнечный день обжигающими ледяными кристаллами. Старичок вытер дрожащий подбородок.

- К-контракта? А… да, конечно. Прошу, пожалуйста, прошу…

Он повернулся и побрёл к дому, бормоча что-то про себя. Незнакомец двинулся следом, они поднялись по скрипнувшим ступенькам и вошли на веранду. Старичок остановился у круглого стола, покрытого полинявшей скатертью и робко протянул руку:

- Можно ваши документы? Договор, д-доверенность, квитанции об оплате…

На последних словах его голос упал до шёпота. Посетитель раскрыл чемоданчик и достал из него старомодную, пожелтевшую от времени пластиковую папку. Старичок обречённо перелистал бумаги, бормоча еле слышно: «Всё так… да… всё так…» и с каким-то тихим отчаянием спросил: «Может быть, чаю? Не хотите ли… с дороги?»

- Да, - донеслось из крошечных дырочек полумаски. – Я не спешу.

- Присаживайтесь… - заторопился хозяин. – Я сейчас… пять минут, буквально.

Он ушёл внутрь дома, а гость сел на покачнувшийся стул, бросил на стол шляпу, снял очки и убрал их в нагрудный карман. Виляя хвостом и стуча когтями по грязному полу пришла собака, ткнулась холодным носом в руку. Посетитель мягко погладил её по голове.

- Вот мы с вами чайку выпьем…

На тяжелом подносе разместились две чашки, пузатый чайник, истекающий паром, плетёная корзиночка с конфетами и печеньем. Старичок осторожно поставил угощение на стол, поднял взгляд и, увидев лысую с тёмными бугорками голову гостя, его прижатые к черепу уши, тонкие брови и холодные чёрные глаза над свистящей полумаской, всё-таки не удержался на ногах, неловко завалившись на стул.

Первая Межзвёздная вернулась на десять лет раньше срока – астрофизики ошиблись в расчётах. Тридцать лет тоже большой срок, особенно если учесть испытания, которые Земля прошла за это время – две пандемии, череду климатических и техногенных катастроф и массовую миграцию населения. Нельзя сказать, что о космонавтах забыли – они просто очень-очень давно не попадали в заголовки новостей. Но мечта всех романтиков мира действительно сбылась – экспедиция и правда принесла человечеству дорогу к звёздам и братьев по разуму. Время после Контакта назвали цивилизационным шоком. Десять лет спустя к инопланетянам почти привыкли – они перешли из выпусков новостных сетей в сериалы для домохозяек и на улицы земных городов, хотя и редко бывали где-либо кроме столиц и курортных зон. Люди привыкли к их странной внешности, к акценту и полумаскам, подготавливающим для дыхания специальную газовую смесь. Но личный контакт для многих землян всё ещё оставался шоком.

Когда старичок немного пришёл в себя – после глотка горячего чая и порции вонючих сердечных капель, когда Ланка перестала истошно лаять, убедившись, что с хозяином всё в порядке, инопланетянин вежливо склонил голову:

- Простите, я не хотел вас напугать. Меня зовут Тшерри Ркаан, можно просто Ркаан.

Старичок примирительно махнул рукой.

- Ничего, ничего… Зовите меня Ильнар Равильевич. Я думал, вы… пострадали там, в космосе, поэтому… Я помню эту историю, помню Леночку. Завтра срок пробуждения. Память ни к чёрту, но это помню. Я не думал, что кто-то придёт, думал, что он забыл её, что так будет лучше для всех - и я испугался, очень испугался. Как его звали?

- Вадим. Вадим Пахомов, - сказал Ркаан. – Нет, он не придёт. Он погиб у Проксимы Центавра двадцать лет назад. Не волнуйтесь, никто не причинит вам зла. Мы просто должны закончить эту историю.

Старичок сидел сгорбившись, положив на колени тонкие дрожащие руки в пигментных пятнах. Поднял взгляд, жалко кивнул и шепотом попросил:

- Можно я допью чаю? И мы пойдём… к ней.

- Конечно, - сказал Ркаан. Ланка подсунула ему голову с мягкими ушами, он гладил и негромко рассказывал.

- Сорок лет назад в созвездии Центавра потерпел крушение космический корабль. Метеоритная защита дала сбой, и корабль не выдержал, оказавшись в сплошном метеоритном потоке. Двигатель взорвался, в большинстве отсеков произошла разгерметизация. Почти весь экипаж погиб в первые минуты, в живых остались только несколько членов команды – и помощи мы не ждали, просто готовились умереть. Знаете, мои родичи живут долго, а детей рождается мало. Новая жизнь для нас – драгоценность, и мы никогда бы не вышли в глубокий космос, если бы не клонирование. Мой корабль вёз тысячу контейнеров с эмбрионами для новой колонии. Тысячу тщательно подобранных жизней в оболочках, защищенных от космического излучения, плод долгих усилий наших учёных. Наши миры похожи, именно поэтому наши корабли оказались рядом в этом месте. Возможно, это случайность, может, в этом и нет особенного подвига, но именно Вадим заметил разрушенный корабль и убедил коллег остановиться и исследовать его. И мы бесконечно благодарны ему и всем землянам, которые оказали нам помощь.

Два года назад я написал об этом книгу – о катастрофе и спасении, о своей дальнейшей работе с Вадимом. Мы дружили, он рассказывал о Земле, о людях, которые его ждут, хотел вернуться. Я был рядом, кода он умер, когда его прах хоронили под холодным солнцем Проксимы. Книгу перевели на русский язык, сейчас это нетрудно. А полгода назад мне написала сотрудница вашего Фонда, и рассказала о Елене, его возлюбленной, которая тоже шагнула в неизвестность, потому что не хотела с ним расставаться. Поэтому сегодня я здесь.

Старичок сидел тихо. Чай его закончился, и он только иногда моргал слезящимися глазами. Потом встал, и, коротко бросив: «Идёмте», зашаркал в глубину дома. Ркаан пошёл следом. Они спустились в подвал на дряхлом дребезжащем лифте. Старичок открыл железную дверь в грязных потёках, щёлкнул выключателем; бледный свет зажёгся под потолком длинного зала. Пахло сыростью и тленом. В четыре ряда стояли капсулы - массивные вместилища прошлой жизни. Некоторые из них были раскрыты, как скорлупа почерневшего от времени грецкого ореха, овальные окошечки других светились бледно-зелёным. Иногда сквозь изморозь проглядывали лица – театральные маски, давно потерявшие надежду.

Ркаан растерянно огляделся, замедлил шаг, остановился. Положил руку на одну из капсул, прислушался и с ужасом поднял взгляд.

- Они все мертвы…

- Нет, не мертвы, нет! – визгливым фальцетом закричал старик. – Они спят, они заморожены все… спят, мои питомцы, моё достояние! Это проклятый Фонд отнял их у меня после того, как некоторые не проснулись. Мерзкие крючкотворы! Они сделали меня просто сторожем, дали энергию и запретили подписывать новые договора. Но закон на моей стороне, слышите, на моей! Я обязан их хранить, пока не истечёт срок договора, пусть даже он не ограничен! Я всегда буду с ними, всегда!

- Они не проснутся… - прошептал Ркаан. – Я знаю, я чувствую…

- А это не ваше дело, господин чужеземец! Вот, пациентка восемьдесят шесть – изволите забрать? Тогда подпишите здесь!

Ркаан расписался на подсунутой бумаге и, не оборачиваясь, пошёл прочь.

- Похороны за ваш счёт, слышите, за ваш! – кричал старичок, и суетливое эхо толкалось под потолком, сбивая на капсулы прозрачные стылые капли.

***

Далеко-далеко от Земли, на второй планете в системе Проксимы Центавра, на зелёном холме под сенью гинкго и эвкалиптов стоит белый-белый дом. В нём два этажа и много комнат, подсобные помещения и красивые залы, библиотека, столовая и учебные классы, а вокруг – просторный двор, спортивная площадка и ухоженный сад. С утра до ночи в доме не смолкает шум голосов – за исключением, разумеется, часов занятий, когда десятки юных глаз устремляются на преподавателей и десятки юных душ учатся быть умными и смелыми, добрыми и ответственными, честными и понимающими.

Ркаан любил возвращаться сюда под вечер, когда небо светится перламутром и Проксима быстро уходит за пламенеющий горизонт, оставляя небо тёмно-фиолетовой ночи с россыпью кротких бриллиантовых звёзд.

Дорога легка и пахнет свежестью. На Бете много воды и часто идут дожди, много зелени и почти нет городов – всего один космопорт и несколько узловых пересадочных станций. Землянам здесь неудобно – избыток атмосферного кислорода пьянит голову. Ркаану достаточно лёгкой маски для контроля содержания некоторых инертных газов во вдыхаемой смеси. Те, кто родился здесь, не испытывают особых неудобств. Большинство детей обходятся без масок – они бегают, кричат, поют и смеются так же, как их сверстники в других мирах.

Бета – хорошая планета, мягкая и добрая. Ей очень повезло, что история её освоения началась с дружбы и взаимопомощи, ответственности и понимания между землянами и родичами Ркаана. Возможно, в других мирах всё сложилось бы по-другому, но что нам до других миров? Во Вселенной много планет, главное – та жизнь, которую ты строишь собственными руками.

До отбоя двадцать минут, и дом затихает. На крыше привратницкой сидят двое – мальчик и девочка. Должно быть, ночной сторож задержался на ужине, а забраться на крышу, конечно, всегда интереснее, чем сидеть на лавочке.

- Здрасте, дядя Ркаан! – говорит мальчик. Он всегда самый вежливый и ответственный из этой пары. Рыжеволосая девочка просто улыбается и машет рукой. Ркаан учтиво касается рукой лба и сердца. Хорошие истории всегда заканчиваются хорошо, неважно, сколько прошло лет и что там ждёт впереди. И если ты можешь снова соединить вместе два сердца – сделай это и не сожалей о прошлом.