На дне этой чаши

Славься, Творец, Тристоронний Ишму! Славься, обетованный мир!

Широк предел сущего, но все же исчислим. Первое: четыре бездны, горячая и холодная, темная и пустая. Второе: бесконечный Дворец Перерождений, полный безумных богатств и наслаждений, тщетной суеты и страданий. Третье: пять Небес над Дворцом, надетые на его сияющие шпили.

На самой верхней ступени лестницы, что оканчивалась у подножия Пятого Неба, сидел старик.
Устало глядя на путь, приведший его сюда, он щурился от света и ветра, необычайно свирепых на такой высоте, ел пресную лепешку и собирался с силами. Несомненно, он не был обычным бродягой, которые топчут нижние королевства. Даже просветленный человек не сумел бы взобраться так высоко. Старик был, по меньшей мере, святым, на что указывало переливающееся радужное сияние у его лба. Одежды, что внизу, в дебрях Дворца, казались просто белыми, теперь сияли, точно горные вершины, и тем темнее казался пурпурный кокон тюрбана, украшенный розовым гранатом. Священные письмена покрывали золотые браслеты на его иссохших руках, а на поясе, словно оружие, висел расшитый чехол со знаком сдерживаемых страстей, скрывающий нечто плоское.
Покончив со скудной трапезой, старик поднялся на ноги. Вздохнул. Повернулся лицом к ледяному пространству Небес и, прежде, чем ступить на лужайку с необычайно яркой изумрудной травой, трижды поклонился, опускаясь на колени и касаясь лбом каменного основания лестницы.
То, что он задумал, святотатственно.

Блистающие Врата высились, теряясь в облаках, далеко впереди – два сияющих клыка, между которыми начиналось пространство Пятых Небес, непостижимое и запретное для смертных. Перед Вратами, в точном соответствии со старинным трактатом Ку Имина, раскинулся город небесных демонов. Единственное место, которое о-сули, искуснейшие воины и лучшие танцоры обетованного мира, сочли достойным домом. Спускаясь во Дворец Перерождений, демоны надевают драгоценные маски, гневные или смеющиеся, но здесь, в пустоте, они вольны менять свое настроение как им вздумается.
Ступив на улицы, извивающиеся между белоснежными дворцами, старик понял две вещи – во-первых, о-сули совсем непохожи на свои изваяния, во-вторых, ни одно из книжных описаний не могло передать великолепия созданного ими места. Из форм – зубцы и пики, острия, грозящие Небесам. Из цветов – белый и слоновая кость, ярко-красный, насыщенно-лазурный. Из орнаментов – рисунки небесных животных и демонов, празднества и охоты, лентами тянущиеся по фасадам домов и по краям ярких одежд синекожих созданий, наполовину состоящих из воздуха. О-сули грозны – темно-алые глаза, пылающие духовным пламенем, изогнутые рога, черные клыки, густые темные бороды у мужчин. На него смотрели с вежливым недоумением, как на диковинку. Как на крокодила посреди торговых рядов, как на рыбу, гуляющую по портовым улочкам. Старик отводил глаза. Говорят, зеркало из отполированного металла страсти способно сменить гневный лик демона на смеющийся. Проверять слухи не хотелось. Ему еще не встретилось ни одного из них, кто не носил бы оружие.

– Могу ли я купить у тебя немного цветов?
На него уставились влажные жуткие глаза, сплошная кровь без зрачков и радужки. Темный рот растянулся в улыбке, показывая собачьи зубы.
– Любой может. Заплати мне историей – зачем человек покинул Дворец Перерождений и устремился к Небесным Вратам? – у демоницы низкий грудной голос, сильные руки и широкие бедра; она стояла у навеса, увитого цветами и медленно перебирала квадратные монетки, нанизанные на нить.
– Восьмой Лу, небесный феникс в купальне Розовой Луны разбрызгивает божественную сому, – старик учтиво склонил голову, сложив руки на посохе, – И божественный нектар ручьем сочится на крышу Врат. Стоящий перед тобой человек потратил неисчислимое количество жизней, блуждая по Дворцу Перерождений, чтобы выйти из него и, встав во Вратах, собрать те драгоценные капли.
– В этом случае стоящий передо мной человек глуп, – ухмыльнулась в ответ демоница. – Он даже не сможет подойти. Статуи драконов нестерпимо визжат, стоит к ним приблизиться и не пропускают даже о-сули.
– Человек знает, какие ему оставить подношения для того, кому некогда служили те драконы, – еще тише и осторожней заметил старик.
– Драконы никому не служат, кроме себя самих и ты не пройдешь! Может быть, лучше я раздеру тебя и сорву твое старое мясо с костей?
Она со смехом бросила монетки на каменный сундук, оскалила зубы, но смеялась.
– О, лазурная дева из прекраснейших небесных созданий, мне было бы обидно погибнуть от твоей руки, ведь я неисчислимое количество жизней собирал знания о Вратах. Мне ведомы все секреты мироздания, все ритуалы и культы, ответы на каждый из возможных вопросов. Я пройду, ибо знание со мной.
– Только знание?..
– Лишь оно имеет ценность, небесная.
– Без страсти и без желания? Что стоит такая жалкая жизнь?!
И ее лицо переменилось, стало жестоким и свирепым. Воплощение изящества – руки, воздетые в атакующей позе, она сняла с бедра длинный кнут, а старик выхватил зеркало… Прекрасен танец о-сули, небесного демона.
Дрожащей рукой он оторвал несколько цветов от столбика, поддерживавшего навес. Простые белые цветки, похожие на крохотные лотосы, последняя недостающая часть сложнейшей из головоломок.

Вещные останки культа Прадракона дождались подношений. Статуи вопящих тварей, изогнувших кольца тел перед самыми Вратами, где-то украденные строителями. Гнилое мясо и чистая вода, горсть черной земли, сладкие засахаренные ягоды шему, ароматное масло сандала и, последнее, живые цветы. О-сули не читали книг, написанных драконами и не имели представления об их ритуалах и семи знаках почтения. Великие убийцы и лучшие из танцоров обетованного не утруждали себя лишними знаниями.

Ступая по узорчатому розовому мрамору, старик прошел между статуями под лазурные арки, тянувшиеся вперед так далеко, насколько хватало глаз. Ему показалось, он прошел через саму вечность, прежде, чем в конце показались ступени, ведущие вверх. Туда. Сердце… сердце сжалось в груди, словно вспоминая, что такое желать чего-либо. Когда-то он любил. Когда-то наслаждался жизнью. Терял и страдал, и хоронил своих детей, и проклинал своих жен, и переживал утраты, и учился жить заново… искал смысл. И было это когда-то давно, много перерождений назад, до того, как он встал на дорогу, которая почти закончилась. И всех его тщеславных мыслей было лишь о том, как мудры оказались те, кто оставил здесь стражем существо, наделенное гибким умом и способное оценить великое знание. И наградой станет дозволение шагнуть дальше священного просветления и стать божеством, вознестись в чистый хрусталь Пятого Неба.
Старик сделал последний шаг и поднял голову, против света глядя наверх. Застыл на месте, стискивая посох и хватая ртом разреженный воздух. Не то… это…
– Почему ты молчишь, искатель?
Резкий и громкий голос раскатился под сводами, подобно удару колокола. Кто-то глянул вниз со ступеней, могучее и огромное существо, подобное льву красного цвета, с ликом старца, объятым темной гривой, с суставчатым хвостом, таящим ядовитое жало скорпиона. И оно ждало ответа.
– Я размышляю об ошибке Ку Имина, – старик медленно опустил глаза, словно ему страшно было смотреть на стража. – В своем труде о Блистающих Вратах он перепутал символы демонического языка и вместо «ман», «пожиратель», написал «мар», «сокрытый».
Существо с шорохом переступило лапами, спустилось на несколько ступеней, выдохнуло и прогудело:
– Справедливости ради, у демонов о-сули не принято следить за красотой каллиграфии.
– Это точно.
– Я нахожу их характер весьма ветреным.
– И вправду.
С каждой фразой мантикор сходил все ниже, пока не встал у причудливой золотой чаши на полу перед лестницей. Заглянул внутрь, посмотрел на незваного гостя, покатал чашу когтем и скривил губы, показывая пасть куда шире, чем приличествовала бы человеку:
– Насколько я понимаю, ты ожидал увидеть здесь Претора Тайн, Альфа-Сфинкса Марув? И, ты, наверное, состарился, пока учил загадки всех Пяти миров.
Человек, маленький и жалкий, поднял голову, отчаянно глядя на чудовищного стража.
– Твоя жизнь истрачена впустую, – словно приговор произнес тот.
Неожиданно старик бросил посох, повернулся и ринулся прочь, побежал, неуклюже задирая ноги и путаясь в своем одеянии. Мантикор несколько секунд наблюдал, потом бросился следом огромными звериными прыжками. Сбил лапой, наступил на извивающееся тело и, примерившись, ударил жалом. Старик вскрикнул, потом только корчился в невыносимой муке, пока его внутренности расплавлялись от яда.

…А потом взошла луна и где-то высоко феникс Восьмой Лу вновь плескался в своей купальне и ронял пьянящую сому с кобальтовых перьев. Радужная капля сорвалась с потолка Врат и со звоном упала в чашу. Мантикор лег удобнее, улыбаясь окровавленным ртом. Голова святого, в которой хранились все секреты мироздания, осталась лежать на ступенях, ведущих в Небеса.