Одной левой

Рука была великолепна.

Крепкая, в меру изящная, холеная. С гладкой кожей и чистыми розовыми ногтями. Такую руку впору предлагать юным сеньоритам — вкупе с пылким сердцем и туго набитым кошельком.

Хосе посмотрел на ценник, снова на руку, на ценник... Поежился.

— Мне бы подешевле, — выдавил он.

— Подержанные в левой витрине, — фыркнула бруха*, не отрываясь от пасьянса. — Цена окончательная.

Карты разлетались из-под ее пальцев, как бабочки, и сами собой раскладывались по мастям.

Хосе сглотнул.

В левой витрине было всего три руки. Одна — без большого и среднего пальцев. Другая — скрюченная от артрита. Третья получше, только морщинистая. Но, увы, правая.

— Не нравятся эти — бери новую, — проворчала бруха.

— У меня на новую денег нет, — признался Хосе.

— Ну, живи без руки. Пока не накопишь.

Хосе замотал головой.

— Я повар. Мне без руки никак.

— Повар? — Бруха наконец отвлеклась от карт и посмотрела на него сквозь дым зажатой в зубах папиросы. Задержала взгляд на подвернутом левом рукаве. — Как же тебя угораздило?

— На кухне масло разлили, — Хосе шмыгнул носом. — А я поскользнулся. А Мигель мясо разделывал. Топориком.

— Что, прямо отрубил? — изумилась бруха.

— Нет, это доктор потом отрезал.

— Зачем?

— Не знаю. Он пьяный был.

— Ну и ну. — Бруха покачала головой, перекатив папиросу в угол рта. — Да ты самый невезучий повар в Лос-Пантанос.

Хосе горько вздохнул.

— Ладно. — Бруха бросила карты на столик и поднялась. — Жди здесь.

Гремя занавеской из бус, она скрылась в задней комнате и через пару минут вынырнула обратно с небольшим ящиком. Поставила его на прилавок и сняла крышку:

— Вот, держи.

Хосе опасливо заглянул внутрь.

В ящике была еще одна рука. Вполне приличная с виду: пальцы на месте, кожа смугловатая, но упругая, не старая. Правда, тыльную сторону ладони портила наколка — сплетенные буквы A и D. Но зато — левая, как на заказ.

— Сколько? — с робкой надеждой спросил он.

— Бесплатно.

Ошеломленный Хосе уставился на хозяйку лавки. Бруха усмехнулась.

— Но никаких гарантий, понял? Возьмешь — потом не жалуйся.

Хосе еще раз заглянул в ящик, думая о работе. О кастрюлях и сковородках, о жареном мясе и дымящейся сальсе; о хрустящей кесадилье и горячих сочных энчиладас, которые не завернуть одной рукой...

И обреченно кивнул.

***

К концу недели Хосе уже пожалел, что клюнул на дешевизну. С рукой явно что-то было неладно.

Например, во вторник Хосе неожиданно взял со стола чужой стакан и отхлебнул из него. Взял левой рукой, хотя всю жизнь был правшой. Что еще хуже, стакан принадлежал Мигелю, и вместо пива в нем плескался на донышке забористый агуардьенте. Хосе долго кашлял и не мог отдышаться, а Мигель еще и обругал его за пропавшую выпивку.

В четверг рука-шалунья хлопнула официантку Лолу по упругой заднице. Правду сказать, и задница, и ее обладательница были что надо: такой вороной гриве, стройным ногам и божественному крупу позавидовала бы самая титулованная арабская кобылица. Фыркать и лягаться Лола тоже умела божественно, а еще терпеть не могла приставаний. Сбежавшиеся на шум повара едва оттащили ее от Хосе. Шипя от ярости, официантка удалилась в подсобку и долго громыхала там сковородками, а Хосе хлюпал разбитым носом и разглядывал левую руку, борясь с искушением снова попросить у Мигеля топорик. Ему нравилась Лола, но он до сих пор не набрался смелости пригласить ее в кино, а теперь его шансы и вовсе упали до нуля.

В воскресенье ресторан охватила паника. Банкетный зал арендовал не кто иной как Педро Падилья, он же Тощий Педро, владелец табачной фабрики и негласный король Лос-Пантанос. О том, что за товар на самом деле выпускает его фабрика, в городе говорили только шепотом. Как и о том, что происходит с людьми, не угодившими Тощему Педро.

Хозяин ресторана, сеньор Лимон, сам взялся обслуживать столики. Желтый от волнения, он метался между залом, где расположился Педро со свитой, и кухней, где Хосе и Мигель стряпали котлеты на пару, яйца пашот, салат с запеченной курицей и тыквенное пюре. Все — легкое, полезное и ни в коем случае не острое, ибо жизнь, полная пороков и излишеств, наградила Падилью не только скверным характером, но и язвой желудка.

Хосе как раз снял с огня кукурузный суп, приготовленный для гостя по особому заказу, когда левая рука опять принялась своевольничать. Вместо солонки она ухватила перечницу, и не успел Хосе ахнуть, как она сыпанула в котелок добрую пригоршню молотого чили.

— Ты что творишь, мерзавец?

Бедный повар торопливо вырвал перечницу из мятежной руки, но было поздно. Сеньор Лимон, некстати вернувшийся на кухню, увидел красный от перца суп и уронил поднос.

— Сукин сын! — взвыл он. — Смерти моей хочешь? Уволю!

Хосе еще только хлопал глазами, а левая рука уже поднялась и сунула средний палец прямо в лицо почтенному сеньору. Тот поперхнулся и умолк, икая от возмущения.

И тут из-за двери донесся женский крик, и Хосе вылетел с кухни пулей, забыв про суп и про все на свете.

В банкетном зале творилось черт знает что. Среди столпившихся людей взгляд Хосе сразу отыскал Лолу. Смертельно бледная, она стояла перед самим Падильей, беспомощно задрав голову. Хозяин города держал ее за подбородок и ухмылялся из-под усов, а его верные псы, посмеиваясь, обступали их кругом.

Хосе собирался окликнуть их, но вместо этого почему-то ткнул левой рукой в ближайшую спину в дорогом костюме.

Человек охнул и повалился ничком, а Хосе в немом ужасе уставился на свою руку, сжимающую длинный кухонный нож. Он не помнил, когда успел взять его.

К нему стали оборачиваться — медленно, как во сне. Или как в кино, куда он так и не пригласил Лолу. Он увидел чьи-то выпученные глаза, оскаленное лицо — и быстрым движением полоснул по горлу еще одного верзилу, а третьему, уже выхватившему пистолет, всадил лезвие между ребер.

Ножи на кухне у сеньора Лимона точили отменно.

Падилья разинул рот, глядя, как падают его охранники. Отшвырнул Лолу, словно куклу, и сам потянулся за оружием.

Но не успел.

Кошкой извернувшись на полу, Лола выдернула пистолет из руки убитого бандита, перекатилась на спину и выстрелила три раза.

Тощий Педро рухнул на стол, заливая белоснежную скатерть кровью.

Все замерли, не веря своим глазам. И в этот миг, пока люди Падильи таращились на тело босса, Хосе правой — да, правой рукой! — швырнул в воздух все, что еще оставалось в перечнице.

И бросился на пол.

Над ним раздались стоны, кашель и беспорядочная пальба. Хосе зажмурился и пополз. Ему не надо было ни видеть, ни стрелять — только выбраться отсюда.

Задыхаясь от слез, он врезался головой в ножку стола, и тут кто-то крепко ухватил его за шиворот и потянул вбок.

Лола, как истая официантка, умела находить дорогу между столиками даже с закрытыми глазами.

***

— Прости, — сказала Лола. — Ты влип из-за меня.

Хосе ничего не ответил. Он все не мог отдышаться после перца и быстрого бега. Дворик, где они спрятались, казался окаменевшим в удушливой полуденной жаре, и белая пыль висела в воздухе, не оседая.

— Падилья убил моего жениха, — Лола смотрела мимо Хосе. Голос у нее был хриплый и глухой.

— Его убили, а я сбежала. Бросила дом, перебралась в другой район. Думала, подзаработаю у вас и уеду из города. И я боялась, Хосеито. Матерь божья, как же я боялась! Какой трусливой дурой была...

— Нет, — возразил Хосе.

— Да. Я могла бы грохнуть Педро уже давно. Если бы не боялась.

Она вскинула голову. Глаза ее горели.

— Думаешь, я жалею, что убила его? Да я бы с радостью сделала это еще раз! Тысячу раз! На куски бы порубила, как... как...

— Начинку для фахиты? — подсказал Хосе.

Еще секунду Лола смотрела на него, приоткрыв рот. И вдруг начала смеяться — взахлеб, безудержно. А потом уткнулась лицом ему в грудь и зарыдала.

Хосе неловко обнял ее. Сначала левой рукой, а чуть погодя — и правой.

Он хотел утешить ее, и только. Но левая рука, будто ловкий карманник, скользнула выше по спине Лолы. Отвела в сторону черные кудри, открывая плечо под разорванным воротом рубашки.

И Хосе замер.

На загорелой коже темнела наколка — две буквы, сплетенные в вензель.

Очень знакомый вензель.

— Долорес... — У него язык не повернулся назвать чужую невесту — нет, чужую вдову, — уменьшительным именем. — Как его звали? Твоего жениха?

— А... Амадор... — выдавила она. И снова всхлипнула, зарываясь лицом в его мокрый фартук, а он стоял столбом, не в силах пошевелиться.

Амадора Эскаланте, бесследно пропавшего год назад, знал весь город. Этот парень был не из тех, кто живет незаметно. Амо Эскаланте, кумир всех девчонок. Амо Эскаланте, смельчак и щеголь, лихой танцор, бесподобный гитарист...

И левша.

Где-то за домами зафырчал автомобильный мотор, скрипнули тормоза. Хосе вздрогнул.

— Долорес. — Он взял девушку за плечи и слегка встряхнул. — Уходим.

Она вяло мотнула головой.

— Куда? Они меня все равно найдут.

— Нет. Мы спасемся. — Хосе сглотнул пыльный осадок в горле. — Я тебя спасу.

— Ты? — Лола криво улыбнулась сквозь слезы. — Ты хоть стрелять-то умеешь, герой?

Хосе посмотрел на левую руку. Сжал пальцы, помнящие тяжесть рифленой рукояти и тугой ход спускового крючка.

— Умею, — сказал он.

* bruja (исп.) — ведьма, колдунья