Тебе нужно просто идти

«Смывает с ног стремительный поток пыль городов, следы, усталость, память о том, когда поток сбивает с ног и начинает пениться и ранить…»

(Ф.И.)

*

— Тебе нужно просто идти по этой улице.

Я посмотрел Ольге в глаза. Мне виделась там смесь жалости и искренней горечи.

— Просто идти? Чего проще.

Она погладила меня по щеке и коротко сказала:

— Прощай.

Мои первые шаги в одиночество били неуверенными. Ноги дрожали, и безумно хотелось обернуться. Но я точно знал, что она уже не смотрит мне во след. Я чувствовал между лопатками пустоту, хотя всегда мечтал о крыльях.

Торговка зирой позвала меня первой:

— Эй, парень! Ты неправильно идёшь по улице. Разве так можно. Ну-ка, подойди.

Тётка была толстой и более старой, чем мне показалось сначала.

— По чём зира?

Торговка была озадачена.

— Тебе, милок, по улице до конца идти, а ты ценой интересуешься? Возьми несколько семян. Положи на ладонь. И второй ладонью разотри. Вдыхай.

Я растёр зиру на ладони. Когда вдохнул аромат, показалось, что закружилась голова. Среди прохожих мелькнуло лицо Оли.

— Оля! Оля! Постой!

Дёрнулся к ней, но торговка цепко схватила меня за рукав:

— Не беги за прошлым, парень. Сгинешь. Ты и так на самом краю. Я помогу. Вот этот сорт между пальцами разотри. Да вдыхай поглубже.

Не зная, чего ещё ждать, я снова растёр семена.

"Нина. Она появилась в нашей конторе осенью. Пришла вся промокшая под сентябрьским ещё тёплым дождём. И сразу всех очаровала. Меня, конечно, тоже.

Легкий, совершенно ничего не обещающий флирт постепенно стал превращаться в искренний интерес к друг другу. Мы словно бы случайно сталкивались в коридоре, оказывались вместе в столовой. Но когда рядом была Оля, Нина будто бы совершенно меня не замечала. И эта игра нравилась нам обоим. Я чувствовал её всей кожей. Это буквально летало в воздухе и приятно кружило голову.

И ничего серьёзного не было. Прикоснулся к руке. Приобнял за талию. Поправил волосы. Что-то шепнул на ушко. И вот так однажды шепнув, я вдруг встретился глазами с Олей, которая стояла возле кофейника и пристально смотрела на нас.

Она ничего мне не сказала. Но во взгляде её было столько боли…

Я ещё долго оправдывал себя тем, что ничего же не было. Но то, что я увидел в тот день в глазах Ольги, словно прожгло во мне дыру, которая никак не хотела заживать".

— Ну что, милок. Эта зира другая, правда? Ты если сам не понял, то меня умную послушай. Улица наша тем и знаменита, что всегда даёт ответ. Нужно только до конца дойти. Так что ступай. Ступай и не оглядывайся. Позади уж нет ничего. Только пыль, да и та, глядишь, осядет.

**

— Мошенник! Нет, вы только посмотрите!

Старичок выглядел забавно. В клетчатых брюках на подтяжках. Кучерявый и в пенсне. Я немного растерялся от его натиска.

— Простите…

— И слышать ничего не хочу. Решительно! Мошенник сшил вам этот сюртук, милейший. Мошенник, плут и бездарь. Посредственность и пустохват. Такой раскрой. Просто жуть. Вы вот этот сюртучок примерьте. Английская ткань высшего качества. Твид бессмертен, как Дух Святой. Уж поверьте.

Я и сам не понял, как на меня уже напялили обновку. Которая, надо сказать, села как влитая.

Старичок всё рядом суетился и кудахтал безостановочно:

— Вот! Это же совсем другое дело, милейший. Сточка к строчке, ниточка к ниточке. А вот с Аннушкой из бухгалтерии вы целовались однажды, помните? Перебрали вы тогда, голубчик. Да-с.

Вгляделся в старика. Миловидный, но глаз цепкий и колючий.

— А откуда вы…

— Так видели вас тогда. Да. Человека три видело. И Оле потом рассказали. Назло. Такое всегда только назло рассказывают. Один поцелуй всего, а кокой рубец на сердце. Самому-то не совестно разве?

Совестно мне было. Вот только не знал я, что Оле всё рассказали. Почему же она промолчала? Ведь года два уже прошло. Я и забыл совсем. Да и Аня у нас уже не работает.

Портной похлопал меня по плечу:

— А сюртучок сидит волшебно. Да. Подлецу к лицу. Уж извините. Денег с вас не возьму. Не принято это у нас. Вы вниз по улице шагайте. Попутного ветерка. Ага.

Идти дальше становилось всё труднее. Улица, внешне красивая и чистая, покрытая старинной брусчаткой, с кованными фонарями и разноцветными лавками давила на меня чем-то странно знакомым, но и каким-то другим. Более жестоким и чувствительным. Стало жарко, но снимать пиджак я не стал.

***

Вглядываясь в лица торговцев, я натыкался на взоры, полные осуждения. От них неприятно скребло возле сердца, и по телу шла отвратительная мелкая дрожь.

А вот красивая продавщица цветов смотрела без осуждения. Не то чтобы безразлично, но близко к этому. Я решился подойти к ней первым.

— Красивые у вас цветы.

Она улыбнулась:

— Обычные. Это девушки красивыми бывают. Да, Саша?

Я вздрогнул:

— Значит, вы тоже…

Продавщица покачала головой:

— Нет. Мне, если честно, безразлично. Вам ведь тоже было совсем безразлично с той проституткой в Саратове. Командировка, кабак, бабы. Всё так шаблонно. Но это же не считается. Правда, Саш? Это же ничего не значит. С проституткой-то. Да и когда это было, а? Сто лет уже прошло. Вы тогда с Ольгой только встречаться начали. Ещё неясно было, будете вместе или нет. А проститутка красивая была. Что ж, бывает. Бывает и не такое, Сашенька. Чего переживать.

Оля не знала об этом. В командировке я был один. От дома восемьсот километров. Я предохранялся. Всё прошло без проблем.

Девушка протянула мне гвоздику:

— А если не знает, значит, и не было. Правда?

Я смотрел на гвоздику, не решаясь смотреть ей в глаза. И молчал.

— А если бы она знала? Представь, что знает. Простила бы? И чем то, что было в Саратове, отличается от любой другой измены. А, милок?

Оглянувшись, я увидел, что снова стою перед толстой торговкой зирой и тру пальцами ароматные тёмные семена.

Тётка усмехнулась:

— Смотрю, Яков Михайлович тебя принарядил. Что ж, красиво. Красиво. Там, дальше по левой стороне неплохой салончик будет. Девочки — высший класс. Так ты зайди, сбрось напряжение. Теперь-то чего страдать. И денег не возьмут. За любовь обслужат. Любви, Сашенька, всем хочется. Даже шлюхам. Им особенно. Ладно, милок, иди себе дальше. Больше мы с тобой не встретимся.

Странно, но после этого разговора идти стало значительно проще. Повеяло вечерней прохладой. Стало легче дышать. Да и мысли стали постепенно приходить в порядок. Подумаешь, праведники хреновы. Все всё знают. Осуждают. Испытывают.

Слева действительно показался салон, и я, словно бы назло решил: зайду. Пусть утрутся. Нет, ничего такого я, конечно, делать не собирался. А вот позлить местную публику хотелось очень.

Я решительно распахнул двери, и меня буквально окутало облако сладких ароматов. Духи, пудра, игривый смех. Меня тут же подхватили под руки две роскошные девицы и усадили на мягкий уютный диван, а сами расположились рядом. Мне налили вина и угостили фруктами.

Кроме меня в салоне были ещё мужчины, и все с возбуждением ждали начала представления.

На сцену вышла девушка, очень похожая на ту продавщицу цветов, которая дала мне гвоздику. Она очаровательно улыбнулась и, бросив на меня одобряющий взгляд, сказала:

— А теперь, несомненно, лучшая звезда нашего вечера — мадам Ольга! Встречайте!

Присутствующие зааплодировали. Все, включая самих девушек. И на сцену вышла Оля. Моя Оля.

В свете софитов, с небрежно и густо накрашенным ярким ртом и вульгарным макияжем она была похожа на дешёвую портовую шлюху. В ней не было ничего из того, что я в ней так любил и ценил. Это была квинтэссенция пошлости и примитивной похоти. 

Внезапно Ольга рассмеялась отвратительным, мерзким смехом:

— Любил и ценил? — она словно читала мои мысли, — Да вы посмотрите на этого чудака! О чём он думает только! А ещё пиджак приличный одел.

Она спустилась со сцены и, встав на четвереньки, стала ползти ко мне. Положив руки мне на колени, она снова рассмеялась:

— Здесь, красавчик, любят и ценят совсем другое.

Ольга показала характерный жест рукой и подвигала языком за щекой. Салон взорвался от хохота. Это было уже выше моих сил.

— Прекрати!

Ольга всплеснула руками:

— Прекратить? А той шлюхе из Саратова ты тоже говорил прекрати, милый. Нужна шлюха? Получи шлюху. Что же ты не рад, дорогой? Нет уж, теперь смотри! Ну, джентельмены, кто хочет мадам Ольгу?

Толпа буквально взревела. От желающих не было отбоя. Кто-то принялся раздевать её. Я вскочил и в ужасе выбежал на улицу. На эту чёртову проклятую улицу.

****

— Ну, это же совсем другое дело, голубчик. Такой сюртук! Сразу видна рука мастера!

Старичок-портной хитро мне улыбался и головой показывал на салон.

— Я гляжу, вы уже совсем освоились. А за сюртук ваш я вот что скажу. Секрет вам сейчас открою. Красивый сюртучок прежде всего красит мастера, его сшившего, а не того, кто его напялил. Ты вглубь себя загляни. И коли там красиво, так ты, дружок, в любом сюртуке будешь выглядеть солидным человеком. А коли нет, так и крой роскошный не спасёт.

Мне вдруг стало невыносимо тоскливо и мерзко. Не зная, что делать дальше, я просто спросил:

— Где заканчивается эта поганая улица? Не бесконечная же она!

Старик снова хитро улыбнулся:

— Это ты у себя, сынок, спроси. Долго ли тебе идти? Так только ты и знаешь. Вспоминай, думай. Решай. И иди. Тебе нужно просто идти. И всё.

*****

Я брёл, не останавливаясь, уже потеряв счёт времени. И вспоминал.

Вспоминал, вспоминал, вспоминал. Не пытаясь оправдываться. Не считая грехов. Вспоминал только то, что могло обидеть Ольгу. Обидеть безумно. Разбить ей сердце. И, к сожалению, было что вспомнить. От простого игривого взгляда на идущую мимо женщину, который вызывал в Оле чувство ревности. До тех двух измен, о которых она не знает. И ещё о той, о которой узнала. И много чего ещё.

Мне казалось, что эта улица бесконечна. И не было на ней никого, кто мог бы меня оправдать или посочувствовать. Да я и не хотел сочувствия. Я хотел только одного — чтобы Оля была рядом, чтобы простила, забыла, снова любила.

В какой-то момент мне показалось, что улица качнулась. Словно тисками сдавило грудь, и я с трудом опустился на тротуар. В ушах стоял невыносимый звон, а сердце всё сдавливало и сдавливало. Перед глазами, будто в поломанном калейдоскопе, замелькали женские лица, чужие запахи. Я слышал вульгарный смех, чувствовал липкие прикосновения потных рук, и вся эта мерзость душила меня, не давая сделать вдох...

И вдруг я почувствовал страшный укол. Один! Второй! Потом третий! В самое сердце.

******

Очнулся я на той же самой улице. Был Вечер. Проходящая мимо девочка, от которой так знакомо пахло зирой, помогла мне подняться. Она смотрела как-то понимающе, мудро и, не зная, к кому ещё обратиться, я спросил:

— Что со мной было?

Девочка посмотрела на меня и, отпустив руку, сказала:

— Это раскаяние, Саша. Самое чистосердечное, какое только бывает. Ступай, тебе уже близко.

Всё ещё на ватных ногах я прошёл, наверное, метров триста. И в самом конце, на тенистой кленовой аллее увидел Олю. Она стояла и пыталась вытирать слезы, которые как будто не хотели заканчиваться.

Ещё никогда мне не было так трудно и одновременно так легко идти, как в этот раз. И с каждым новым шагом я понимал, что мы никогда не будем больше говорить о том, что было. А будем просто любить и жить счастливо. Безумно счастливо.

Как в сказке.

Я оглянулся, но позади была только пыль. Только пыль. Да и та, глядишь, скоро осядет.